Таким образом, всего лишь через пару недель после похорон я обнаружил, что укладываю дорожную одежду и стираю пыль со склянок с некоторыми потенциально впечатляющими психоделиками. Я экспериментировал с ними последние года два, но так и не придал им большого значения. Я наметил для себя программу серьезного исследования, которая, как я теперь понимаю, могла показаться завышенной, учитывая мою тогдашнюю эмоциональную слабость. Составляя эту программу, я руководствовался мыслью о том, что, если мое внимание будет поглощено работой, у меня останется меньше времени на воспоминания и терзавшее меня горе.
Я начал свои испытания в следующую субботу с новой дозы 4-тиомескалина, приняв сорок миллиграммов этого вещества. Опыт был стоящим и произвел на меня впечатление. На следующей неделе, в среду, я летел в Атланту. В самолете принял новую дозу 2С-Б - шестнадцать миллиграммов. Я летел в первом классе, кругом были не реагирующие ни на что спутники. Они больше подходили для перелета, чем для эксперимента с галлюциногеном. На горьком опыте я знал, что не следует проводить оценку воздействия новой дозы наркотика в условиях душной атмосферы полуночного перелета. Это было напрасной тратой времени и сил. Я скорчился в своем кресле и застыл в нем на несколько часов, чувствуя себя законченным придурком, поскольку все, что я мог делать, - потягивать апельсиновый сок и испытывать желание найти хоть какой-нибудь способ заснуть.
Через два дня, обследовав Бирмингем и на автобусе, и пешком, я предпринял попытку восстановить чувство внутреннего равновесия, оно все еще ускользало от меня. Я принял сто сорок миллиграммов МДМА. В итоге я так и не смог уснуть и мерил шагами номер в гостинице - это был единственный результат, которого я добился. Без сомнения, я давал максимально выразиться стимулирующему компоненту всякого принятого мною препарата.
В субботу в аэропорте Мемфиса меня должны были встретить профессор Пелетье с женой. Несмотря на сильный дождь и аварии на линии электропередач, они приехали в аэропорт. Затем мы поехали к ним домой, где мне предстояло прожить выходные. Я с нетерпением ждал, когда наступит завтра, то есть воскресенье, на которое у меня по плану был назначен прием новой дозы 2С-Э в размере двадцати миллиграммов. Лекция была только в понедельник, так что почему бы и нет? Я был бы хоть чем-то занят.
Дом Шарля Пелетье был уютным местечком, да и не маленьким к тому же - его можно было назвать целым особняком. Вокруг дома растянулся сад, и повсюду царил покой. После приятной, спокойной ночи в комнате для гостей я решил прогуляться в центр Мемфиса, чтобы полюбоваться побережьем и почувствовать атмосферу города. Я вышел из дома еще до полудня и, отойдя на безопасное расстояние, вытащил из кармана назначенную на этот день «порцию» 2С-Э, открыл пузырек и проглотил его содержимое.
Я шел в сторону центра и смотрел на Миссисипи, как почувствовал первые признаки начала действия наркотика. Мне показалось очень важным, что в этот момент я стоял между двумя штатами. Я находился в Теннесси, Арканзас остался позади, а между нами текла река, которая на удивление была далеко от меня. Может быть, здесь проплывал Том Соейр, который, высадившись через несколько миль по левому от меня берегу, обнаружил, что попал в штат Миссисипи.
Мною овладело странное декадентское настроение. Я понял, что жду какого-то подвоха от 2С-Э, и почувствовал легкий дискомфорт. Я развернулся и пошел обратно, в свое гнездышко в милом доме приютивших меня Пелетье. Мне нужно было пройти милю, чтобы вернуться назад.
Когда я добрался до дома, после приема наркотика прошел час. Я точно знал, что в течение следующего часа окажусь в каком-нибудь другом месте. Накрывали обед, и хозяйка дома, Марлин, позвала меня в столовую присоединиться ко всей семье. Мне удалось выдержать обед, несмотря на то, что я отмечал прогрессирующее изменение зрительного восприятия. Изменение быстро переходило в искажение, некоторые образы беспокоили меня, но большая их часть казалась оживленно веселой. Я понимал, что мне нужно было покинуть столовую и пройти в отведенную мне комнату; невозможно было предугадать, чем все это закончится. Я извинился перед семьей Пелетье, пробормотав несколько слов о необходимости побыть немного одному и отдохнуть. Всем было известно о моем трауре, так что никто не протестовал. Я услышал лишь, как кто-то шепотом выразил понимание. Третий час эксперимента начался, когда я оказался в безопасности, то есть у себя в комнате.
На протяжении последующих часов в моей голове проносились идеи, откровения, настойчивые галлюцинации и реальные воспоминания. Эти переживания нагнали на меня страх, но, как я убедился после, они имели исключительную ценность. С чем я столкнулся в течение этих трех-четырех часов, - так это с некими ангелами и демонами, которые никого не могли оставить равнодушным. Я задавал вопросы, и меня посещали прозрения, уходившие своими корнями в мою психику.
Я начал записывать свои ощущения в ходе эксперимента через несколько часов после приема содержимого маленького пузырька. А сделанные уже потом заключения следуют непосредственно за каждой записью.
[2:45] «Обед закончился. Зад Шарля! Лицо ребенка!»
Выходя из столовой, я оглянулся и присмотрелся к заднице Шарля, стоявшего в тот момент у буфета. Меня охватило изумление: как у человека, который не только возглавлял факультет психофармакологии, но также служил дьяконом в местной церкви, может быть такой зад! Он казался чудовищным. Он заполнял собой всю комнату. В моем мозгу эхом отозвалось слово «стеатопия»[41]. А лицо одной из дочерей Шарля удивило меня написанной на нем откровенной скукой и хронической обидой, под маской которых я раньше замечал добродушное и приятное выражение.
[3:15] «Полностью вышел из-под контроля. Ощущения примерно как от трехсот микрограммов ЛСД. Я расколот. Я должен себя контролировать. Страшно до ужаса. Я свалял дурака. Происходят ли во мне каталитические изменения? Считаю минуты: веселье давно уже испарилось. Я не должен пытаться уснуть, потому что не осмелюсь утратить зрительные образы и вернуться в нормальное состояние. Я вижу, как умираю».
Когда я лег в постель, то увидел себя дряхлым стариком, в которого превращусь в далеком будущем. Я пришел в ужас при виде собственного иссохшего предплечья со сморщенной кожей и проступающими костями. Оно могло принадлежать только умирающему. Я посмотрел на свое тело - я оказался тощим, зачахшим, хрупким, тенеподобным созданием. Я знал, что был бесконечно одинок в этот момент своей жизни, в момент своей смерти, потому что давным-давно, после смерти жены решил остаться один. Кем я был? Я лицезрел самого себя, но почему я видел себя именно таким, на закате жизни? Переживал ли я смерть вместе с Элен? Было ли это видение своеобразным последним обещанием разделить с ней смерть, да еще подобным образом?
[3:45] «Нигилистическая иллюзия, доведенная до завершения нигилистическим организмом, - низшая точка небытия. Если я в состоянии осознать этот абсурд, я должен поправиться. Я надеюсь. Я невероятно напуган. Господи, помоги. Это безумная игра».
За несколько минут я превратился в нигилиста. (Семена, из которых вырос этот нигилизм, должно быть, попали в меня некоторое время назад.) Однако я подумал, что, если могу распознать это умственное расстройство и свое небытие, то должен делать это и с чем-нибудь, что существует. Я призвал на помощь Урсулу, а затем испытал шок при мысли о том, что у меня с ней связь, которая могла оказать влияние на весь мой мир. Повлияла ли она на те последние судьбоносные мгновения, проведенные мной рядом с умирающей Элен? Действовал ли я самостоятельно, в конце концов? Там вообще был «я»? Я полностью осознавал, как слой за слоем ложатся друг на друга эти мысли. Довольно странно, но эти слои формировали тело и, в некотором смысле, материю для меня, которая по большей части не существовала.
[3:50] «Снова в порядке? Нет, еще не в порядке. Была ли увиденная из окна сцена в духе Вермеера[42] реальностью? Натюрмортом? Какой интеллектуально дерьмовый способ совершить самоубийство. Почему бы не взять пистолет, как настоящему мужчине?»
