Игумновъ.

 — Ф-ф-у-у! (качаетъ головой).

Полежаевъ.

 — А иной разъ въ такую минуту взглянешь на крестьянъ, мужиковъ, среди которыхъ мы живемъ, и даже позавидуешь, какъ ясно все, какъ просто. Твердый, прямой путь.

Игумновъ.

 — Э-э, братецъ ты мой, хитрая штука.

Полежаевъ.

 — Но когда почва подъ ногами колеблется… все принимаетъ туманно-обманчивый обликъ…

Игумновъ

(смeется). — Ты рeжешь свои яблони и думаешь, что нашелъ истину?

Полежаевъ.

 — Ахъ, ну, гдe же истину? Какiя слова! Но чeмъ-то жить надо…

Игумновъ.

 — Свой путь! Мнe бы, въ сущности, на покосъ надо, а вотъ сижу тутъ… и чего-то жду.

Полежаевъ.

 — Ты-то, кажется, крeпко… на ногахъ стоишь.

Игумновъ.

 — Крeпко… крeпко. Можетъ быть. Былъ я пeвчимъ, мечталъ въ театръ поступить. Собралъ бы пожитки въ кулечекъ, палку въ руки, да въ Москву, по шпаламъ. Однако, это не вышло. А случилось, что вонъ тамъ, за твоимъ паркомъ, пригнeздилась и моя усадебка. Что называется – ближайшій сосeдъ. Ты думаешь, хозяйничать очень весело? (Пауза). Ну, то ушло, какъ юность, глупость. Но одно осталось… (Смeется, какъ бы конфузливо). Въ мужицкой душe осталось желанiе… какой-то красоты, прелести… пожалуй, чего и нeтъ въ жизни.

Изъ парка выбeгаетъ Лапинская.

Лапинская.

 — Ужасно смeшной дяденька тутъ сейчасъ былъ. Дарья Михайловна косарямъ водки подноситъ, ну, какъ онъ усы обтиралъ, и такiе серьезные-серьезные глаза, закинулъ голову, водка буль-буль, крякнулъ и огурчикомъ заeлъ. Пресмeшной.

Полежаевъ.

 — Можетъ быть… мнe взглянуть на покосъ?

Лапинская.

 — Только тебя и недоставало. Да что это, право, здeсь всe работать собираются? Прямо рабочая артель. И мы съ Дарьей Михайловной варенье варили… вонъ тамъ у ней такая печурка устроена на воздухe…

Игумновъ

(точно проснулся). — Варенье варили?

Лапинская

(взглядываетъ чуть съ усмeшкой). — Да, мой ангелъ. Крыжовенное. Ваше любимое. Дабы зимой доставить вамъ скромное деревенское развлеченiе.

Полежаевъ.

 — Ты Арiадны не видала?

Лапинская.

 — Ну, твоя Ар-рiядна… Я ужъ и не знаю, гдe она теперь. Съ полчаса назадъ заeзжалъ этотъ генеральскiй юноша… на автомобилe. И тотчасъ они сцeпились. Ils étaient sur le point de поругаться. Арiадна непремeнно хотeла сама править. А онъ говоритъ: это вздоръ, вы не умeете. Ну, и она ему вдесятеро. Такъ что дeло пошло на ладъ.

Полежаевъ.

 — Да ужъ она выдумаетъ. (Уходитъ).

Лапинская.

 — Му-удритъ Арiадна. Послeднiй разъ у генерала бутылку шампанскаго вылакала. Назадъ eдемъ, она говоритъ: «Хочешь, сейчасъ подъ машину выброшусь?»

Игумновъ

(какъ бы выходя изъ задумчивости). — Вы сказали: ангелъ мой. Какъ…

Лапинская.

 — Это я нарочно. Въ шутку, Сергeй Петровичъ.

Игумновъ.

 — За идiота меня считаете… Разумeется, понимаю. И все же…

Лапинская.

 — Ахъ, ничего не за идiота. Просто я все острю, острю. И что это, правда, со мной такое?

Игумновъ.

 — Вамъ захотeлось посмeяться. Больше ничего.

Лапинская

(какъ бы про себя). — Да, на самомъ дeлe, чего это я все острю?

Игумновъ

(улыбаясь). — Все равно. Разскажите, какъ варенье варили.

Лапинская.

 — Это глупо. Варили и варили. Ничего интереснаго.

Игумновъ.

 — Полоумiе! Нeтъ, позвольте, почему же по утрамъ, когда я прохожу подъ окномъ, гдe вы спите, то снимаю шляпу, и кланяюсь, съ идiотическимъ видомъ? И въ душe у меня звонъ въ колокола?

Лапинская

(свиститъ, какъ мальчишка, сквозь зубы). — «Честь имeю васъ поздравить со днемъ вашихъ именинъ».

Игумновъ.

 — Начинаетъ разводить.

Лапинская.

 — Хорошо, другъ мой, я васъ понимаю. Я сама такая же шальная, когда влюблена.

Игумновъ.

 — Вы и сейчасъ влюблены. Въ кого? Въ кого вы влюблены?

Лапинская.

 — Oh-la-la!

Игумновъ.

 — Свистите, острите, издeвайтесь сколько угодно, запускайте французскiя слова, все равно, вы такъ же очаровательны и знаете это, и, какъ настоящей женщинe, вамъ нравится, что около васъ человeкъ пропадаетъ.

Лапинская.

 — И вовсе не очень нравится.

Игумновъ

(рeзко). — Отъ кого письма получаете? Почему все время…

Лапинская

(спокойно). — Отъ друга.

Игумновъ.

 — Да, ну…

Лапинская.

 — И какъ допрашиваетъ строго! Прямо помeщикъ съ темпераментомъ.

Игумновъ

(глухо). — Глупо, до предeла. Разумeется, какъ болванъ себя веду. (Помолчавъ). Въ Москвe вы будете разсказывать прiятельницамъ, какъ лeтомъ въ васъ влюбился мужланъ и приревновалъ… ха… скажите, пожалуйста, какой чудакъ! Комическая фигура…

Лапинская.

 — Ничего не буду разсказывать. Совершенно не буду.

Игумновъ.

 — Во всякомъ случаe, должны. Да и правда, смeшно. Жилъ-былъ человeкъ. Попробовалъ то, другое, женился на скромной дeвушкe, поповнe…

Лапинская.

 — Только не впадайте въ сантиментальное восхваленiе жены…

Игумновъ.

 — Получилъ крошечное имeньице, и погрузился въ молочное хозяйство, въ жмыхи, сeялки, клевера.

Лапинская.

 — И преуспeлъ.

Игумновъ.

 — Преуспeлъ.

Лапинская.

 — Нивы его стали тучны, овцы златорунны. Житницы…

Игумновъ.

 — Все перебиваете.

Лапинская.

 — И вотъ предстала предъ нимъ дeва изъ земли Ханаанской, собою худа и плясовица, и многимъ прельщенiемъ надeлена. Онъ же захотe преспать съ нею. Однимъ словомъ… ну, дальше я не умeю. Только ничего не вышло. Лишь себe напортилъ.

Игумновъ.

 — Вотъ именно. А она укатила, все такая же счастливая, веселая.

Лапинская.

 — Ошибка! Она уeхала, и все попрежнему не знала… одного не знала…

Игумновъ

(кротко). — Кого бы еще въ себя влюбить.

Лапинская

(смотритъ на него внимательно и какъ бы съ грустью.) — Она не знала, любитъ ее другъ, или не любитъ?

Игумновъ.

 — Конечно, любитъ.

Лапинская

(совсeмъ тихо.) — А она сомнeвалась. И все острила, все дурила…

Игумновъ.

 — Она была… прелестная.

Входитъ Дарья Михайловна.

Дарья Михайловна (

раскраснeлась отъ варки варенья, голова повязана платочкомъ, сверхъ платья передникъ. Въ рукахъ держитъ блюдечко). — А вы-таки сбeжали, Татьяна Андреевна. Не дождались вишенъ, да и крыжовникъ безъ васъ дошелъ. Боялись, что пожелтeетъ. А видите, какъ прелесть. Смотри, Сережа, прямо зеленый, точно сейчасъ съ вeтки. (Протягиваетъ блюдце съ горячимъ еще вареньемъ.)

Игумновъ.

 — Зам-мeчательно!

Лапинская

(беретъ ложечку). — Я люблю сладости. Можно?

Дарья Михайловна.

 — Пожалуйста.

Лапинская быстро и ловко смахиваетъ въ ротъ все варенье.

Игумновъ

(смeется). — Только мы его и видeли. Ничего не оставила?

Лапинская.

 — Что жъ на него смотрeть.

Игумновъ.

 — Цо-ппъ! И пустое блюдечко.

Дарья Михайловна.

 — Какъ ты странно говоришь. Будто упрекаешь Татьяну Андреевну. Я затeмъ и принесла, чтобы пробовали.

Игумновъ.

 — Да, странно. Конечно, странно. (Смотритъ въ сторону.)

Дарья Михайловна

(садится). — Тутъ такое мeсто красивое, посидeла бы, да некогда. Мужики говорятъ, нынче молодого сада не выкосить. Трава буйна. И понятно, просятъ еще водки. (Игумновъ молчитъ.) Да, забыла тебe сказать: заeзжали изъ лавки, отъ Сапожкова, въ среду теленка рeжутъ, предлагаютъ телятины. Что жъ, по-твоему, взять?

Игумновъ

(не сразу). — Какъ знаешь.

Дарья Михайловна.

 — Теленокъ хорошiй, поеный. Это ужъ я знаю. А у Аносова опять Богъ знаетъ что дадутъ. Какъ ты посовeтуешь? (Игумновъ молчитъ.) Сережа, ты слышишь?

Игумновъ.

 — Слышу.

Лапинская.

 — Ну что жъ, вамъ русскимъ языкомъ говорятъ, брать у Сапожкова или нeтъ?

Игумновъ

(рeзко встаетъ). — Да ну ихъ къ чорту, всeхъ вашихъ Сапожковыхъ, Телятниковыхъ, Собачниковыхъ.