Машинъ.

 — Польщенъ… польщенъ.

Лапинская

(Арiаднe). — Писемъ нeтъ?

Арiадна.

 — А, все любовныя дeла. (Беретъ письмо съ подзеркальника.) Получай.

Лапинская

(отходитъ къ окну, рветъ конвертъ). — Ничего не любовныя. Ври на меня.

Арiадна.

 — Иванъ Иванычъ, а вы часто получаете любовныя письма?

Машинъ

(улыбаясь). — Письма… Письма. (Вынимаетъ изъ бокового кармана письмо.) Мнe сосeдъ пишетъ… клевера нeтъ ли на продажу. А ужъ гдe тамъ продажнаго… самому бы убраться, съ покосомъ. Эхе-хе, хозяйство. Тамъ ржи… посeвъ. Время то идетъ… Осенью зайчишекъ пострeляешь.

Дарья Михайловна

(улыбаясь). — Съ кeмъ тутъ и романы заводить!

Лапинская дочитала письмо, спрятала его и, мурлыкая, начинаетъ слегка вальсировать. Приблизившись къ Арiаднe,беретъ ее и пробуетъ изобразить danse de l’ours. Входятъ Полежаевъ и Игумновъ, прiодeтые, въ болeе приличномъ видe.

Арiадна

(негромко, равнодушно). — Пeтухи пришли.

Лапинская хохочетъ.

Полежаевъ.

 ‑ Вотъ мы и попали на балетное отдeленiе. Танечкина спецiальность.

Арiадна.

 — Господинъ Игумновъ, Таня Лапинская, моя прiятельница и гостья, получила сейчасъ подозрительнeйшее письмо, весьма ее развеселившее. Извeщаю васъ.

Игумновъ.

 — Ну, да чего ужъ тамъ…

Входятъ Генералъ, за нимъ Саламатинъ. Лапинская убeгаетъ. Дарья Михайловна прибираетъ разбросанное, закрываетъ сундукъ.

Арiадна.

 — А, генералъ. Очень рада. Наконецъ-то, живой человeкъ.

Генералъ

(веселый, бодрый, въ тужуркe отставного военнаго). — Не менeе того и я. (Цeлуетъ ей руку.) Какъ изволите здравствовать?

Арiадна.

 — Благодарю.

Генералъ.

 — А это, позвольте представить, пасынокъ мой, Алексeй. Алексeй Николаичъ Саламатинъ. (Всe здороваются.) Онъ у меня недавно. Такъ прямо и говоритъ: скучаю, а-ха-ха, вези меня въ гости.

Саламатинъ

(молодой человeкъ лeтъ двадцати трехъ, элегантно одeтый). — Да что же мнe, сиднемъ сидeть? Я люблю общество.

Генералъ.

 — Не договариваетъ, смeю увeрить. Безъ дамъ скучно. Арiадна Николаевна, ручку. (Цeлуетъ ей опять руку). Женщины — лучшее украшенiе вселенной. Леонидъ Александровичъ, не сердитесь. Я въ томъ возрастe, когда не ревнуютъ.

Полежаевъ

(улыбаясь). — Все-таки вы не безъ яду, генералъ.

Генералъ.

 — Мой ядъ выдохся-съ весь, съ годами. Осталось одно доброе расположенiе духа.

Полежаевъ.

 — У васъ всегда доброе расположенiе. Даже завидно.

Генералъ.

 — Нормальная, умeренная жизнь, батюшка мой. Mens sana in corpore… а-ха-ха… Деревня, воздухъ, движенiе, хозяйство… хотя, конечно, бываетъ и адски скучно… Рвешься…

Полежаевъ.

 — Такъ жить — лучше…

Генералъ.

 — Хозяйничайте! (Беретъ подъ руку и нeсколько отводитъ.) Работайте! Позвольте-съ, да вeдь въ деревнe…

Они разговариваютъ. Съ ними Игумновъ и Машинъ. Дарья Михайловна незамeтно ушла. Арiадна въ креслe. Саламатинъ у стола.

Арiадна

(холодно). — Вы студентъ?

Саламатинъ.

 — Да.

Арiадна.

 — Учитесь тамъ… чему-нибудь у себя? Ну, въ университетe?

Саламатинъ.

 — Нeтъ.

Арiадна

(нeсколько утомленно). — Да вeдь надо жъ…

Саламатинъ.

 — Презираю.

Арiадна.

 — А-а!

Саламатинъ.

 — Я въ теннисъ играю. И вообще во всякiя игры.

Арiадна.

 — Блестяще.

Саламатинъ.

 — Ѣзжу верхомъ, гребу, стрeляю. Хожу пeшкомъ.

Арiадна.

 — Пeшкомъ. Это здòрово! (Оживляясь.) Взять, и уйти Богъ знаетъ куда.

Саламатинъ.

 — Не Богъ знаетъ, а куда себe назначу.

Арiадна.

 — Палку, котомку, да по большакамъ съ богомолками. Куда-нибудь въ монастыри. (Задумчивeе.) Я сама объ этомъ иногда думаю.

Саламатинъ.

 — Тутъ и думать нечего. Въ монастырь, такъ въ монастырь.

Арiадна

(точно не слушая его). — Бываютъ такiя удивительныя утра… По росe далеко можно уйти, и такъ дышаться будетъ легко! Подъ березой на большакe позавтракать. Выложу краюшку хлeба, пару яицъ, луковку… Колокола зазвонятъ въ монастырe… верстъ за десять… Ахъ, ну это все фантазiи.

Игумновъ

(хохочетъ). — Леонидъ собрался хозяйничать. Па-атeха! Онъ теперь читаетъ книжку о садоводствe, и на основанiи ученыхъ правилъ обрeзаетъ яблони.

Генералъ.

 — Великолeпно-съ! Дeло. Обрeзанiе садовъ есть актъ культуры, и слeдуетъ поддерживать пiонера.

Полежаевъ.

 — Деревенскимъ жителямъ всe мои занятiя кажутся смeшными. Наконецъ-то генералъ меня одобрилъ. Это прiятно.

Генералъ.

 — Культура, батюшка мой, сельскохозяйственная культура! И надо мной смeялись, когда я — первый, замeтьте — ввелъ здeсь отправку молока въ столицу. Что же мы видимъ? Тe лишь и выдержали, кто перешелъ на молоко.

Игумновъ.

 — Optime. Все же во время покоса обрeзать сады… это, знаете, все равно, что на колоколахъ въ церкви польку вызванивать.

Генералъ.

 — Не по сезону немного — не бeда. (Громче.) Арiадна Николаевна, вы благовeрнаго не сбивайте, пусть дeлами своими занимается. Это не завредитъ, какъ говорятъ южане. Нeтъ, матушка, не завредитъ.

Арiадна

(оборачиваясь). — Я никого ни съ чего не сбиваю, генералъ.

Саламатинъ.

 — Арiадна Николаевна, оказывается, тоже любитъ странствовать.

Арiадна

(Саламатину, слегка вспыхивая). — Никогда я странствiями не занималась.

Саламатинъ.

 — Вы же сами…

Арiадна.

 — Ничего не значитъ. Еще неизвeстно, чтó я сдeлаю… а… а раньше вовсе ни по какимъ большакамъ не ходила.

Саламатинъ.

 — Вонъ вы какая!

Арiадна

(устало). — Никакая. (Откидывается глубже въ креслe.) Плохо васъ занимаю. Какая-то слабость, тяжесть… (Третъ себe виски.)

Генералъ

(Полежаеву). — Я утверждаю одно: работайте, организуйте, вносите просвeщенiе, но никакихъ сантиментовъ. Въ деревнe нужна ясная и твердая политика. Если мужикъ воруетъ, я не буду заключать его въ объятiя и взывать: «Другъ, младшiй братъ, тащи еще». Нeтъ-съ! Воруешь — отвeтишь. Законъ-съ! Порядокъ.

Игумновъ

(указывая на Полежаева). — Втолкуйте ему это. Обратите его въ сельскаго хозяина.

Полежаевъ.

 — И ты, Сергeй, не сразу постигъ все. А теперь, однако, добился… сталъ такимъ — небольшимъ помeщикомъ.

Игумновъ

(хохочетъ). — «Однодворецъ Овсянниковъ».

Полежаевъ.

 — У меня же имeнiе большое, но нeту знанiй. Но вeдь и я могу ихъ прiобрeсть.

Игумновъ

(хлопаетъ его по плечу). — Я сынъ попа, семинаристъ, пeвчiй, а ты баринъ. Ты — любитель искусствъ, о живописи пишешь, а я — хамъ. (Хохочетъ.)

Полежаевъ.

 — Только начнешь размышлять объ устройствe жизни — тысячи препятствiй…

Арiадна

(Саламатину). — А у васъ не бываетъ желанiя взять да и сдернуть все это… ну, жизнь… какъ скатерть со стола, чтобы вдребезги, вдребезги…

Саламатинъ

(закуривая.) — Не бываетъ. Это истерiя.

Арiадна.

 — Вотъ отлично. А когда тебe скверно? Если человeку такъ ужасно скверно, что хоть топись?

Саламатинъ.

 — Чепуха. Никакихъ страданiй нeтъ. Играйте въ теннисъ.

Арiадна.

 — Теннисъ? Все вашъ теннисъ? Ха-ха! (Раздраженно смeется.) Никакихъ страданiй. Ахъ, Боже мой! (громко.) Слышишь, Леонидъ, Алексeй Николаичъ сказалъ: никакихъ страданiй? (Кладетъ голову на столъ, продолжаетъ смeяться.) Э-эхъ! Ничего-то, ничевошеньки… Что жъ, ладно. (Вдругъ блeднeетъ, хватается за ручки стула.) А… да… (Пробуетъ встать.) Какъ въ сердцe больно, Леонидъ, если бы зналъ…

Полежаевъ

(подбeгаетъ). — Опять… это?

Арiадна.

 — Сейчасъ пройдетъ. (Тихо.) Сейчасъ все пройдетъ. (Полежаевъ полуобнялъ ее. Она слабeетъ, голова запрокинулась, блeдна, безжизненна.)

Полежаевъ.

 — Обморокъ.

Всe встревожены, подходятъ.

Генералъ.

 — Неожиданно!