Игумновъ.
— Ослабла Арiадночка.
Машинъ.
— Одеколономъ бы… тово.
Полежаевъ.
— Простите, господа, оставьте насъ… на нeсколько минутъ. (Старается посадить Арiадну. Она валится.) Главное, чтобы задышала… это съ ней бываетъ… Ничего. (Разстегиваетъ воротъ платья.) Чтобы задышала…
Игумновъ какъ бы выпроваживаетъ Генерала, Машина и Саламатина, беря ихъ подъ руки.
Игумновъ
(вполгоса, успокоительно). — Прой-детъ! Нервности все.
Стараясь не шумeть, выходятъ.
Генералъ
(въ дверяхъ). — Но… причина?
Игумновъ пожимаетъ плечами. Арiадна минуту лежитъ недвижно, потомъ глубоко и громко вздыхаетъ. Полежаевъ, сидя рядомъ, гладитъ ей руку.
Арiадна
(очень слабо). — Вотъ теперь голова болитъ. (Въ голосe слезы.) Дай понюхать чего-нибудь. (Полежаевъ беретъ со стола флаконъ.) Опусти шторы, пожалуйста.
Пока онъ опускаетъ ихъ, Арiадна мочитъ платокъ духами, третъ виски, прикрываетъ голову платкомъ; въ комнатe стало сумрачно.
Полежаевъ.
— Такъ, кажется, хорошо. (Приставляетъ къ дивану ширмочки.)
Арiадна.
— Долго я была на томъ свeтe?
Полежаевъ.
— Минуту, двe.
Арiадна.
— А показалось — долго. Даже будто сонъ видeла. Черныя бабочки летали.
Полежаевъ.
— Ты ужъ теперь-то потише, отдохни.
Пауза.
Арiадна.
— Такъ бы вотъ лежать и лежать… Долго больной бы быть, потомъ выздоровeть… и все забыть.
Полежаевъ.
— Арiадна, дорогая…
Арiадна
(жметъ ему руку.) — Не сплю по ночамъ… и ослабeла. При чужихъ… Даже не такъ ночью, а проснешься утромъ, въ пять, и вотъ, бeлая вся лежишь и мучишься. А потомъ, когда умываешься, то плачешь. Это я замeтила. Но бываютъ минуты, какъ сейчасъ… вдругъ отойдетъ, и сердце станетъ чистое, свeтлое, точно сошелъ въ него ангелъ божiй. Сладко станетъ. Все забудешь. Хочется плакать, умереть. Какъ прежде, гладить эти вотъ волосы.
Полежаевъ
(положилъ ей голову на колeни.) — Пора, пора… Забыть все, жить начать… какъ прежде.
Арiадна
(приподымается). — Какъ прежде. (Лицо ея темнeетъ.) Это ты… какъ сказалъ.
Полежаевъ.
— Иначе — гибель.
Арiадна.
— Сны! Мечты!
Пауза.
Полежаевъ.
— Ты говоришь, бываютъ минуты, когда ангелъ Божiй сходитъ въ сердце.
Арiадна.
— Только минуты.
Полежаевъ.
— А я вeрю, придетъ часъ, когда совсeмъ раскроется твоя душа… и ты все примешь, все простишь. Моя такъ называемая измeна…
Арiадна.
— Это почему же?
Полежаевъ.
— Твоя душа горячая, добрая…
Арiадна.
— Откуда ты взялъ? Какая добрая?
Полежаевъ.
— Арiадна!
Арiадна.
— Предатель. Ты меня погубилъ. Лучшее, лучшее, что было… (Полежаевъ закрываетъ лицо руками.) Не могу. Уходи, пожалуйста. Въ этомъ домe я счастлива была… Добрая! А ты обо мнe помнилъ
тогда?
Полежаевъ
. Зачeмъ?
Арiадна.
— Позови генерала, и Саламатина… всeхъ. Чтобы Лапа явилась. Уйди!
Рeзко вскакиваетъ съ дивана. Подходитъ къ окнамъ, подымаетъ шторы.
Полежаевъ
(уходя). — Хорошо.
Арiадна.
— Полумракъ! Мечтательность! Жалкiя слова.
Припрыгивая, вбeгаетъ Лапинская.
Лапинская
(какъ бы слегка балуясь). — Ар-рi-адна, ты чего жъ это, помирать собралась? Мнe горничная говоритъ: «И совсeмъ это барыня бe-eлая лежитъ, и только ножками дрыгаетъ».
Арiадна.
— Все вретъ. Ея и не было тутъ.
Лапинская.
— Слушай, да ты, дeйствительно, какъ мeлъ. (Всматривается.) Вотъ что: брось ты со своимъ султаномъ возиться. Чортъ знаетъ, нeтъ, это меня возмущаетъ.
Арiадна.
— Глупо. Онъ, во-первыхъ, не султанъ.
Лапинская.
— Ну, далай-лама, эмиръ бухарскiй…
Арiадна.
— Пристаютъ съ чепухой. И главное, у самой какiя-то таинственныя переписки, нынче восторги, завтра слезы…
Лапинская
(хлопая платочкомъ по столу). — Эхъ, ты-ы, жизнь наша дeвичья.
Арiадна.
— Да еще, между дeломъ, съ Сергeемъ финтишь. (Деретъ ее за ухо.) Щенокъ дрянной!
Лапинская
(вертится и выкручивается). — Насчетъ Сергeя Петровича я совсeмъ даже ничего… Ни въ одномъ глазу. Въ немъ и ходы никакого нeтъ.
Арiадна.
— Смотри у меня!
Входитъ Игумновъ. Въ рукe у него двe розы.
Игумновъ.
— Я говорилъ, что Арiадна очухается. Она живучая! (Беретъ со стола ножницы, аккуратно срeзаетъ стебли розъ.) Ты двужильная, Арiадна?
Арiадна.
— Трехжильная.
Игумновъ
(Лапинской). — Сiи розы дерзаетъ поднести скромный земледeлецъ.
Лапинская присeдаетъ, дeлаетъ реверансъ и насмeшливую гримасу. Беретъ розы, нюхаетъ.
Лапинская.
— Одну дарю Арiаднe. Которая больше. Можно?
Игумновъ.
— Ваша воля.
Арiадна.
— Спасибо, Лапа. (Лапинская прикалываетъ ей розу.) Къ обeду прифранчусь.
Входитъ Генералъ, за нимъ Саламатинъ.
Генералъ.
— И очень радъ видeть вновь… въ состоянiи здравомъ…
Арiадна
(преувеличенно-горячо и быстро). — Да! Что жъ это киснуть вeчно… (Открываетъ окно). Благодать, свeтъ. А мы въ обморокахъ валяемся.
Генералъ.
— Напрасно-съ.
Саламатинъ.
— Я еще давеча говорилъ.
Генералъ.
— Между прочимъ, я давно собираюсь васъ позвать, милая хозяюшка, и вашихъ друзей (обращается къ Лапинской и Игумнову; Игумновъ, улыбаясь, что-то говоритъ ей) ко мнe, запросто. En petit comitè. Можно устроить пикникъ, катанье на лодкe. Faute de mieux, поeздку на автомобилe.
Саламатинъ.
— Машина новая. Сорокъ силъ.
Лапинская.
— Здорово!
Игумновъ.
— Бездeльники! Ну, это бездeльники. Кому покосъ, а кому автомобиль.
Лапинская.
— И косите, складывайте, пожалуйста, свои копны, стога…
Игумновъ.
(отпрядывая). — Виноватъ-съ, виноватъ.
Генералъ.
— Покосъ — покосомъ, а развлеченiя — своимъ порядкомъ. У культурнаго человeка развлеченiя чередуются съ трудомъ. Это придаетъ жизни, какъ бы сказать, le goût de bon vin.
Арiадна
(со слезами въ голосe). — «О, юность свeтлая моя!» Генералъ, у васъ вино найдется? У васъ-то, да у настоящаго, порядочнаго генерала, чтобы шампанскаго не было?
Генералъ.
— Внe спора. Внe спора.
Арiадна.
— Чeмъ не жизнь? Прieду, обязательно прieду… Напьюсь.
Горничная
(въ дверяхъ). — Барыня, кушать подано.
Арiадна.
— А пока что, у меня позавтракаемъ. Пожалуйста. Гдe Иванъ Иванычъ?
Игумновъ.
— Удралъ, разумeется!
Арiадна.
Кончено. Развеселая жизнь! Генералъ, вашу руку.
Всe идутъ въ столовую.
ДѢЙСТВIЕ ВТОРОЕ
Старинная бесeдка съ колоннами, у пруда, на возвышенiи; холмъ довольно крутъ; въ немъ, ниже бесeдки, нeкогда былъ гротъ; теперь входное отверстiе запирается рeшеткой; слeва родникъ съ каменнымъ водоемомъ; изъ античной маски бeжитъ вода. Золотистый, очень погожiй вечеръ. Надъ прудомъ стрекозы. Иногда проносится низко надъ водой голубая птичка. Въ бесeдкe Игумновъ, красный, разстегнувъ воротъ рубашки, и Полежаевъ
Полежаевъ.
— Недавно я всталъ утромъ въ ужасно горькомъ состоянiи. Прямо пошелъ мимо пруда, и думалъ, какъ нерeдко за послeднее время, что погибаю. Вотъ. На пруду камыши есть. Когда я съ ними поравнялся, вдругъ они зашелестeли. Будто нeкоторый слабый, нeжный духъ сказалъ мнe нeчто. Я остановился. Въ горлe слезы. Вдругъ показалось, что не все еще пропало.
Игумновъ.
— Ну, конечно, поэзiю развелъ. Нервы ослабeли, и все.
Полежаевъ.
— Да, ужъ не очень сильны.
Игумновъ.
— А, чор-ртъ. Трудно въ этихъ дeлахъ. Никуда не спрячешься.
Полежаевъ.
‑ Я и не прячусь. Все же голубая бездна надъ нами, благоуханiе покоса, сiянiе солнца передъ вечеромъ даютъ какъ бы мгновенное отдохновенiе… Интервалъ въ тоскe.