Но у Флавии и Аргайла уже не было времени, чтобы смотреть по сторонам. До закрытия музея оставалось полчаса, а билеты в итальянских музеях перестают продавать за двадцать пять минут до закрытия. Флавия схватила Аргайла за руку и потащила к дворцу. Заплатив за вход две с половиной тысячи лир, она не смогла совладать с эмоциями и потратила несколько драгоценных минут, высказывая кассиру свое возмущение по поводу немыслимой дороговизны билетов.

После этой шумной прелюдии они прошли во внутренний двор и присоединились к группе туристов.

В нижнем зале музея, где были представлены знаменитые фрески Содома, молодые люди разделились: Флавия пошла осматривать окна и двери, Аргайл — искать Мантини. В зале этажом выше его ждал неприятный сюрприз. В путеводителе 1975 года было указано, что картина находится в дальней затемненной части зала над коллекцией столового серебра эпохи Ренессанса. Справа от Мантини должен был висеть громадный портрет Виктора Эммануила в героической позе на боевом коне.

Но Мантини на месте не оказалось. Вместо него стену украшал групповой портрет членов городского муниципалитета начала двадцатого столетия, исполненный в той дегенеративной манере, которая ясно свидетельствовала о том, что лучшие времена итальянской живописи давно миновали. Аргайл ахнул. Он был так уверен в своей победе! Как объяснить теперь это Флавии?! Он уже представлял, как на ее лице сначала появляется суровое неодобрительное выражение, а затем Флавия просто перестает видеть его в упор.

Аргайл подошел к смотрителю зала, достал путеводитель и ткнул пальцем в фотографию.

— Видите эту картину? Где она? Я приехал сюда из Англии, чтобы взглянуть на нее.

Смотритель обратил на него жалостливый взгляд.

— Вы приехали из Англии, чтобы посмотреть на это? Послушайтесь моего совета: ступайте вниз и посмотрите Маппамондо. Это одна из главных достопримечательностей Сиены…

— Я знаю, — запальчиво возразил Аргайл, которого задело, что его художественный вкус поставили под сомнение, — но я хочу видеть именно эту картину. Куда ее перенесли?

Смотритель пожал плечами:

— Откуда мне знать? Я здесь работаю всего несколько недель. Знаю только, что она где-то здесь. Спросите у Энрико в соседнем зале.

Аргайл нашел Энрико — мужчину лет шестидесяти, который безжизненно сидел на стуле у дверей и с безразличием смотрел на поток туристов, перетекающих из зала в зал. С первого взгляда было видно — этот человек работает здесь не из любви к искусству. Аргайл объяснил, что его прислал Джулио, и снова поинтересовался, куда перенесли картину.

Энрико взглянул на фотографию в путеводителе.

— А, эта. Ее унесли отсюда несколько лет назад. Директор решил, что она загромождает зал. После ремонта ее убрали. Он не хотел, чтобы здесь висели работы старше тысяча восемьсот пятидесятого года.

Аргайл снова почувствовал себя задетым.

— Он убрал Мантини и оставил этого жуткого Виктора Эммануила? Какой странный вкус.

— Не в этом дело. Просто Виктор Эммануил написан позднее. — Смотритель пожал плечами. Возможность посплетничать о причудах директора не пробудила в нем жизни.

— Так где она сейчас?

Энрико снова бросил взгляд на фотографию и нахмурился.

— В башне, — наконец ответил он. — Не понимаю, что это вдруг все ею так заинтересовались. Сто лет она никому не была нужна, и вдруг… Слушайте, лучше спуститесь посмотреть на Маппамондо. Это одна из главных…

— Все? Что вы хотите этим сказать? О картине спрашивал кто-то еще? Когда? — в панике оборвал его Аргайл.

— Около часа назад. Подошел мужчина и задал тот же вопрос. Я тоже послал его в башню.

— Кто это был?

— Я должен знать всех посетителей поименно? Зачем мне это?

Смотритель отвернулся, чтобы прикрикнуть на немецких туристов, потом встал и направился к ним. Туристы не совершили ничего предосудительного, но итальянские смотрители почему-то не любят немцев. Кроме того, это был повод избавиться от надоедливого англичанина.

О Боже, почему он не сказал мне этого сразу, думал Аргайл, бегом взбираясь по винтовой лестнице башни. Чтобы сократить путь, он перепрыгивал через несколько ступенек. Наконец, совсем задохнувшись, Аргайл дотащился до небольшой комнаты, в которой обнаружил потускневшие и потемневшие гравюры и старые картины. В центре стоял небольшой инкрустированный стол. Очевидно, администрация музея отправляла сюда экспонаты, не представлявшие интереса для посетителей. От этой комнаты лестница поднималась еще на целых триста футов — там, на головокружительной высоте, под самой колокольней, находилась смотровая площадка с изумительным видом на Сиену. Большинство туристов поднимались сразу на смотровую площадку, не задерживаясь в башенном зале.

Тревога Аргайла немного улеглась. Картина была на месте. Противник не успел его переиграть. Здесь, в углу, в окружении старых карт города Сиены, висел несомненный продукт творчества мэтра Карло Мантини — неказистый пейзаж с типичным сюжетом: вдали ручей и несколько цветовых пятен, под которыми подразумевались крестьяне, пасущие коз или овец. А где же руины?

На вершине одного холма на дальнем плане Аргайл разглядел полуразрушенный замок, и это вселило в него некоторую надежду. Небо на пейзаже было ясным и, конечно, бледно-голубым. На своих полотнах Мантини всегда изображал бледно-голубое небо, другого он просто не умел.

Аргайл с благоговением взирал на картину. Вот она. Какая прекрасная вещь. Какая драгоценность. Какой шедевр. Он прищурился: кажется, она чуть меньше предполагаемого размера, а может быть, так кажется из-за рамы. Жаль, что придется повредить ее, но Аргайл был уверен, что Мантини не стал бы возражать, если бы знал, какую значительную роль этот поступок сыграет в жизни его единственного биографа. Если все пройдет благополучно, имя Карло Мантини узнает весь мир.

Аргайл все еще рассматривал пейзаж, когда прозвенела сигнализация.

— Господи, только не еще один пожар, — пробормотал он.

Потом до него дошло, что это, должно быть, звонок, возвещающий о закрытии музея. Аргайл снова сбежал по ступенькам и пошел искать Флавию. Она стояла в главном зале.

— Где вы были? Я стою здесь уже несколько часов.

— Не говорите чепухи, мы пришли сюда двадцать минут назад. Я искал картину. Они перенесли ее наверх. Слушайте, он здесь, он преследует нас. Смотритель сказал, что кто-то еще интересовался картиной. Что будем делать?

Флавия сразу встревожилась от его взволнованного тона.

— Кто здесь?

— Бирнес.

— Но с картиной ничего не случилось?

Аргайл покачал головой.

— Хорошо. — Флавия походила кругами по залу, задумчиво потерла подбородок. — У нас нет выхода, — решительно заявила она. — Оставлять картину без присмотра до завтрашнего дня слишком рискованно. Идемте.

Она двинулась вперед.

— Куда вы идете? — спросил Аргайл, едва поспевая за ней.

— Всего лишь в туалет. Не бойтесь.

Нога Аргайла потеряла всякую чувствительность. Он слегка пошевелился, пытаясь устроиться поудобнее.

— Вы не могли придумать чего-нибудь получше? — капризным тоном спросил он.

Флавия сидела на его колене.

— Тише. По-моему, лучше места не найти. Они уже осмотрели все помещения и больше не придут. Теперь нам нужно просидеть здесь часа три, и тогда можно будет выйти.

— Три часа? Да мы здесь уже несколько дней. Вам-то хорошо, вы сидите себе в тепле и удобстве на моем колене, а я прикован к этому чертову унитазу. И вообще, если бы вы меня предупредили, я бы как следует поел. Я хочу есть.

— Перестаньте жаловаться! Вы все время скрытничаете, почему я должна вести себя иначе? И я предлагала вам поесть. Ну ладно, я купила кое-что в магазине.

Она опустила руку вдоль унитаза, подняла с пола свою сумку и вытащила из нее шоколадку.

— Почему вы так уверены, что не сработает сигнализация? После того, как нас арестуют, нам будет очень трудно найти общий язык с администрацией музея. Не проще было сразу предъявить ваше удостоверение и попросить официального разрешения исследовать картину?