Но она не знала того, что ее муж 28 июня написал письмо королю Хокону, в котором просил освободить его от занимаемой должности в Генштабе с 1 августа и разрешить остаться на сверхштатной должности в армии на один год. Он объяснил королю, что его работа с Нансеном продлится по меньшей мере до 1 сентября, в то время как его армейский отпуск заканчивается 15 августа. В дополнение к этому он «неважно себя чувствовал», поэтому ему требовалось время для выздоровления по окончании работы с Нансеном[94].

Когда Александра впервые узнала об этом письме, она была крайне удивлена его заявлением о плохом самочувствии, поскольку Квислинг в ту пору был совершенно здоров. Сторонний наблюдатель мог бы удивиться тому, как Квислинг в июне смог предсказать, что в сентябре он будет плохо себя чувствовать, а также поинтересоваться, на какие средства Квислинг собирался жить, находясь на сверхштатной должности в следующем году. Особенно имея в виду то, что при этом он будет лишен возможности продвижения по службе[95]. Он не мог быть уверен и в том, что Нансен вскоре предложит ему другую должность.

Александра не знала, что 10 сентября 1923 года, за два дня до того, как миссия Нансена официально прекратила свою деятельность и Видкун с Александрой покинули Харьков, Квислинг лично выдал нансеновский паспорт на имя госпожи Мэри Квислинг. В 1987 году Арве Юритцен, изучавший отношения Квислинга с Марией, нашел этот паспорт и печать Нансена, которую использовал Квислинг. По непонятным причинам они находились в Норвежском народном музее, в который их передал душеприказчик Марии. Юритцен также быстро нашел российское «удостоверение», которое не имело подписи и печати и содержало данные из дипломатического паспорта Квислинга. Там же было вклеено письмо от Власа Чубаря, председателя ВСНХ Украинской ССР, с просьбой ко всем агентам ОГПУ на железных дорогах предоставлять содействие жене капитана Квислинга. Это письмо было подписано и скреплено печатью на Украине в тот же день, когда был выдан паспорт[96].

Позднее мы вернемся к значению этих тайных маневров. Здесь достаточно задать вопрос, почему и каким образом Мария Пасешникова так быстро стала и «госпожой Квислинг», и ответственным работником Нансена, тогда как жену Квислинга на самом деле звали Александра, а нансеновская миссия не нуждалась в дополнительных ответственных работниках, поскольку заканчивала свою деятельность в Харькове.

Видкун практически завершил все действия, связанные с окончанием работы нансеновской миссии по оказанию помощи в Харькове и пересылкой оставшихся припасов и оборудования на Балканы. Осталось лишь упаковать наши вещи и побывать на прощальных приемах. Некоторые высокопоставленные правительственные лица, с которыми мы познакомились на этих приемах, также посетили нас дома.

Также мои друзья устроили для меня несколько прощальных вечеринок, по-прежнему меня продолжали навещать одноклассники и друзья с Помгола и балетной школы. Некоторые из этих гостей давали мне письма и просили передать своим друзьям за границей с мольбой: «Если увидите их, то расскажите, как мы здесь на самом деле живем!». Другие просили меня помочь им найти членов семьи или друзей, которые исчезли во время Гражданской войны, и, возможно, сумели как-то выбраться за границу. Некоторые просили прислать им обувь.

Сначала Видкун столкнулся с трудностями при получении разрешения на вывоз драгоценностей из России, но вскоре сумел преодолеть их. Практически все, что у нас было, включая мои семейные документы, фотографии, книги и все, что дала мне мама как до моего отъезда из Харькова, так и позже в Крыму, доставили в Норвегию грузовым транспортом. В нашем путешествии со мной был лишь чемодан с самыми необходимыми вещами.

Было непросто упаковать все наши вещи, поэтому мы поручили эту работу профессионалам.

Как-то Видкун сказал мне: «Между прочим, та девушка, которую ты просила устроить на работу в Помгол, Мария, была моим секретарем, и я нахожу ее очень прилежной и хорошей работницей. Думаю, стоит попросить ее помочь тебе с упаковкой вещей. Я уверен, что она охотно поможет тебе».

Так Мария Пасешникова стала еще чаще бывать у нас в квартире. Видкун все это время был в отличном настроении и продолжал относиться ко мне с такой нежностью и любовью, что я думала, что наша недолгая разлука этим летом дала ему понять, как он одинок без меня.

Он был очень рад возвращению в Норвегию, но сказал, что ему необходимо прибыть туда к середине сентября, поэтому нам следует воспользоваться такой возможностью и попутешествовать по столицам Европы, посмотреть разные достопримечательности, которые он хотел мне показать. На этот раз мы поедем на запад, по направлению к Польше, самая важная остановка будет в Париже, где ему нужно представить окончательный отчет о работе нансеновской миссии по оказанию помощи в России.

В день нашего отъезда несколько десятков, а возможно, и более ста моих друзей были на перроне, сопровождая нас. Тут же был советский почетный караул и несколько высокопоставленных чиновников, среди которых, к моему большому удивлению, был и Башкович. Он слегка поклонился, когда увидел, что я его заметила.

Был прохладный сентябрьский день, и я с удовольствием надела свое кожаное пальто. Стоя на ступеньках международного спального вагона, я беседовала с друзьями. Военный духовой оркестр играл неподалеку, а я с полной уверенностью говорила, что вернусь и мы встретимся снова. Сказав это, я почувствовала, что действительно хочу сделать все возможное для этого.

Поблизости собралась небольшая толпа баб, они смотрели на нас и на спальный вагон, через огромные окна которого была видна его роскошная обстановка. Как только наш поезд тронулся, одна из баб показала на меня и очень громко сказала другим: «Смотрите на эту коммунистическую сволочь! Вот какой жизнью эта коммунистическая дрянь живет!». Другая баба подхватила: «Да она же чекистка — они всегда носят такие кожаные пальто!».

Эти жестокие слова глубокой ненависти было последним, что я услышала в моем родном городе. Это было моим прощанием с Россией. Я была потрясена ненавистью этих женщин, и только через некоторое время осознала, что в то время в России кожаные куртки действительно носили исключительно представители ЧК. До этого дня я не надевала свое пальто, так как на Украине было достаточно тепло. Хуже того, Видкун тоже был в своем зеленом кожаном пальто в день нашего отъезда.

Всего минуту назад мое сердце было наполнено радостью и счастьем из-за любви и внимания, которые мне подарили мои друзья. Но все эти чувства были в один миг уничтожены ненавистью тех женщин, и мне пришлось стать лицом к лицу со страшной реальностью. Я вдруг поняла, что я и мой знаменитый норвежский муж много месяцев вели изнеженную и избалованную жизнь. Мы ели привилегированную пищу, жили в необычайном комфорте и были защищены от реалий жизни.

Изо всех сил стараясь преодолеть шок от того, что меня ошибочно приняли за одного из ненавистных угнетателей, я постепенно стала чувствовать огромное облегчение от своего возвращения к нормальной жизни и безопасности в Норвегии. Мой дом в Осло ждал меня в конце неторопливой поездки по Европе, которую Видкун обещал мне. Должна признаться, что после того, как я поняла, что означает быть защищенной, жить в свободной стране, я ни одного дня после возвращения в Россию не чувствовала себя в полной безопасности.

Я сказала Видкуну об этом, и он признался, что тоже очень рад находиться на пути домой. Позже он начал детально рассказывать о своем будущем. Он намеревался продолжить работу в Генштабе, а через некоторое время написать несколько статей и книгу о голоде в России. Он также намеревался написать сценарий для спектакля, отрывки из которого он читал мне в Осло. После этого он хотел заняться крайне важной философской работой, которая даст ему возможность в полной мере реализовать свой творческий дар. Он надеялся, что она привлечет внимание всего мира и, возможно, даже поможет избавить мир от некоторых бед.