Нижние чины (так до революции называли матросов и старшин — унтер-офицеров, по тогдашней терминологии) нашли следующий способ продажи хмельных запасов. Постучав в квартиру человека, который, по слухам, был состоятельным и любил выпить, матрос, имевший при себе чемодан вместимостью 5 — 6 жестянок, спрашивал хозяина квартиры: «Не здесь ли живёт НН?» (называя при этом любую подвернувшуюся фамилию). Получив отрицательный ответ, моряк изображал досаду, что забыл точный адрес лица, просившего принести спирт, и предлагал его купить хозяину. Купля-продажа, как правило, тут же совершалась, причём на довольно солидную сумму — 250, 300, 400 рублей. Если учесть, что в Маньчжурии моряки спирт покупали по 13—20 рублей за ведро, а продавали сначала по 45 рублей за четверть, затем по 50—60 и, наконец, когда запасы уменьшились — за 75 рублей, доход от этих операций для экипажа подлодки составил более 10 000%!

Надо сказать, что следствие было осложнено огромными расстояниями, на которых были разбросаны свидетели по делу (от Владивостока до Александровска-на-Мурмане), да и нежеланием ни начальства станции, ни местного пристава, ни полиции и жандармов продолжать его.

С огромным трудом, но были установлены обстоятельства этого ЧП. Вскрылась тягостная картина того развала, который воцарился на флоте перед революцией. Ни командир, ни вахтенный начальник своих обязанностей не выполняли, службой не интересовались. Старший в команде кондуктор Чернышёв (этот чин, читаемый с ударением на последнем слоге, соответствовал современному мичману) пьянствовал с личным составом и брал деньги с матросов за разрешение продавать спирт, которым, кстати, и сам приторговывал. К тому же, несмотря на двукратный отказ ему в отпуске, Чернышёв самовольно уехал и отсутствовал три дня (судя по всему, красавца-подводника охмурила какая-то вдовушка, и он весело провёл время). За самовольную отлучку кондуктор был отправлен во Владивосток. Уезжая, Чернышёв очень сожалел, что спирт у него закончился. У команды же спирт ещё оставался, и пьянство и торги продолжались.

Не были безгрешны и офицеры. К примеру, вахтенный начальник подпоручик по Адмиралтейству Михаил Мычелкин (в прошлом кондуктор-баталер крейсера «Жемчуг») сам попался на контрабанде — на станции Пограничная у него было конфисковано три ведра спирта, за что пришлось уплатить штраф 160 рублей. Да и служил он спустя рукава, помещения, где находились подводники, не посещал, чем способствовал пьянству, процветавшему среди нижних чинов. Впрочем, большую часть времени Мычелкин в эшелоне отсутствовал, убыв в отпуск к родственникам.

Серьёзные обвинения были предъявлены старшему лейтенанту Ломану: разрешение пьянствовать подчинённым, халатное исполнение своих обязанностей. В материалах следствия не отмечено, но, похоже, командир лодки был замешан и в других делишках, ведь неслучайно в 1915 г. ему отказали в назначении старшим офицером на корабль 1-го ранга — учебный крейсер «Орёл», как проходившему по т.н. «сахарному делу». Тогда группа офицеров Сибирской флотилии во главе с георгиевским кавалером и героем обороны посольского городка в Пекине в 1900 г. капитаном 1-го ранга Раденом оказалась замеченной в спекуляции сахаром из пайка команд.

Судя по всему, спекуляция спиртным была системой у подводников Тихого океана, иначе как объяснить, откуда у моряков оказалось несколько тысяч рублей для закупки спирта в Китае? Видно, «Дельфин» не был первым в торговле, и другие подводные лодки, перебрасываемые на Запад, проложили ему дорогу и в этом промысле.

Морской министр адмирал Григорович дал согласие на привлечение офицеров подводной лодки и кондуктора Чернышёва в качестве обвиняемых по преступным деяниям в деле о продаже спирта. Однако, пока суд да дело, подводную лодку «Дельфин» признали негодной для службы в Ледовитом океане, а экипаж расформировали. Часть вернули в Сибирскую флотилию, часть распределили по другим кораблям. В частности, подпоручик Мычелкин оказался в Италии вахтенным начальником купленной там подводной лодки «Святой Георгий», на которой совершил первый в истории отечественного флота океанский поход, перейдя из Генуи в Архангельск.

Свершилась Февральская революция, и Рощаковский, уже ставший командующим флотилией Северного Ледовитого океана, пишет: «Ходатайствую о прекращении полковником Сокольским действий о продаже спирта нижними чинами подводной лодки “Дельфин”, тем более что команда и офицеры в данном случае лишь частные выражения общей разрухи, повлекшей за собой новую эру». Судебное ведомство, правда, не разрешило по этому делу применить амнистию Временного правительства, однако и к суду так никто привлечён и не был.

Грянул октябрь 1917-го, и дело о спекуляции спиртом легло на полку архива. Кому теперь было до каких-то спекуляций. Однако для нас этот случай интересен одним моментом — сейчас очень много разговоров о том, что только вооружённые силы, комплектуемые по найму, могут гарантировать высокий уровень воинской дисциплины. Но «Дельфин», у которого практически все моряки были сверхсрочниками, не показал той самой дисциплины, которую обещают от наёмников. Общий развал в стране нашёл отражение и в том развале, который показал инцидент, о котором мы рассказали. Так, что революция произошла не только от борьбы рабочих за свободу, но и развала вооруженных сил.

Большинство старинных монет, находящихся в современных коллекциях нумизматов и музеев, попали к новым владельцам из кладов. И если в прошлые века охота за кладами была повальным увлечением, то теперь их число поубавилось. Хотя современные кладоискатели вооружены приборами по последнему слову техники, самым распространённым из них являются малогабаритные металлоискатели. Но клады находили и в центре Владивостока. Владивосгокцы постарше помнят, как сносили старое здание возле почтамта (там раньше была доска почёта города, а сейчас торговый центр). После удара бабы по стене по всей Ленинской улице покатились золотые монеты из замурованного в стенку тайника.

А какой клад был самым большим? В летописях сохранились рассказы о баснословных находках вроде случая времён Ивана Грозного, когда в стенах новгородской Софии нашли склад серебряных слитков. Чтобы вывезти этот клад, понадобилось несколько подвод. Однако точных данных по этому кладу нет, а вот находка 1898 г. в Успенском соборе зафиксирована в документах с предельной точностью. При ремонте этого здания в Киево-Печерской лавре были найдены четыре больших оловянных сосуда и двухведерная кадушки с 9895 серебряными монетами весом 273,44 кг и 6184 золотыми медалями и монетами весом 27,43 кг. Среди этих золотых находился медальон римского императора Констанция II (337 — 361 гг. н.э.), который явно попал в это собрание из какой-то другой находки. Во времена Петра Великого монастырская казна была спрятана до лучших времён и случайно всплыла только через 200 лет при ремонте хоров. Однако самыми крупными являются клады, поднятые со дна морского. Например, у берегов Норвегии три аквалангиста нашли затонувший в 1725 г. голландский корабль, с которого подняли 56 433 (!) монеты. В США даже выпускают составленные на основании архивных источников карты с указаниями мест, где у берегов Мексиканского залива и Флориды затонули старинные корабли. Правда, карты эти уж очень мелкого масштаба и искать по ним сокровища придётся ой как долго. Однако есть такие места и у берегов Приморья. Вовремя Русско-японской войны 1904—1905 гг. возле Владивостока ставили мины и японцы, и наши моряки. Ликвидация минных постановок шла долго, во Владивостоке тральные силы были мизерные. Это и привело к гибели парохода, вёзшего деньги в Шкотово.

7 июля 1905 г. пароход «Варягин» (назван так по фамилии владельца) вышел из Владивостока в бухту Кангауз (ныне Суходол). По его курсу находилось минное поле, но капитан парохода Двинников доверился бывшему флотскому лейтенанту Зотову, обещавшему провести корабль через опасный район. Фамилия Зотова встречается в истории нашего города не раз. Он пытался строить подводную лодку (правда без всякого успеха), он и с пропажей казённых денег засветился. Выйдя из пролива Босфор Восточный, пароход лёг на створ Трёх Камней с горой. С этого створа он лёг на курс к мысу Красный. На этом курсе пароход подорвался на минном поле, поставленном возле Владивостока в том районе, из которого японцы в 1904 г. обстреливали город.