И.Ф. Шугалей

ИЗ ИСТОРИИ ТИХООКЕАНСКОГО ФЛОТА

Для населения Соединённых Штатов Америки морской промысел был одним из важнейших источников дохода ещё с момента первых колоний на Североамериканском континенте. Не случайно одно из крупнейших произведений американской литературы XIX века — роман Германа Мелвилла «Моби Дик» — посвящено китобойному промыслу. Китобои из Нью-Йорка, Бостона, Нантакета смело пересекали океаны и в поисках добычи добирались и до тихоокеанского побережья России. В 1846 г. из около 900 китобойных судов мирового флота 735 принадлежало американцам. Добыванием китового жира и спермацета занимались около ста тысяч человек. Капиталовложения в китобойный промысел насчитывали сотни миллионов долларов. Для США добыча китов была важнейшей составляющей жизни до освоения прерий и освоения нефтедобычи. Вечера и ночи освещались спермацетовыми свечами. Смазка для машин изготовлялась из китового жира Он же шёл в пищу, поскольку американцы ещё не стали нацией скотоводов^{1}. Пик численности китобойного флота США был достигнут в 40 — 50 гг. XIX века Суда уходили в море на 2 — 3 года, летом промышляя в северных водах, зимой спускались в район Гавайских островов^{2}. Потребность в продуктах китового промысла и исчерпание стад китов в уже освоенных районах гнали американских моряков всё дальше и дальше в море. К 40-м гг. XIX века только Берингово море оставалось спокойным убежищем для китов. Поэтому уже в первой четверти XIX века китобои добрались до тихоокеанских владений России. В 1835 г. Б.Т. Фолджер на корабле «Ганджес» из Нантакета обнаружил скопления китов в районе о. Кадьяк. В 1842 г. уже 200 американских китобойных судов занимались охотой в районе Алеутских островов. В 1843 г. китобои появились у Камчатки, через три года — в Охотском море, а в 1848 г. после прохода капитана Ройса на барке «Сьюпериор» через Берингов пролив началась охота в Северном Ледовитом океане. С 1848 по 1861 г. промысел китов в северо-западной части Тихого океана позволил вывезти китового жира на 130 млн. долларов^{3}. Кроме китобойного промысла промышленники-янки в водах Тихого океана добывали пушного зверя, особенно каланов и котиков, высоко ценимых на мировых рынках. Помимо китов зверобои добывали моржей и тюленей. Первоначально основой бизнеса североамериканцев на Тихом океане была скупка пушнины, но с 20-х гг. XIX века численность стада котиков была подорвана, промысел начинает падать и количество добытого зверя уменьшается в 4 раза^{4}. С этой поры большее значение приобретает китобойный промысел. Кроме того, американские торговцы скупают у жителей как Аляски, так и тихоокеанского побережья Азии меха, медвежьи шкуры и моржовый зуб. Экипажи промысловых судов не были идеалом по части морали, и это приводило к многочисленным конфликтам с населением далёких окраин. К тому же североамериканские промысловики весьма свободно понимали государственный суверенитет и вели промысел, не считаясь с государственными границами. А для обработки китов китобоям были необходимы береговые базы. На них устанавливали котлы, на которых плавили китовый жир. Как писал русский морской офицер В. Збышевский, американские китобои распоряжались на берегу как в покорённой стране и оставляли после себя если не следы набегов варваров древности, то пожоги^{5}. Промысел китов ухудшал положение населения прибрежных районов России того времени, так как основным источником питания их была китовая охота. Хищнический промысел китов подорвал традиционный образ жизни коренных народов северо-востока России[1]. Интересы частных американских промышленников вступали в конфликт с властями Компании, имевшими монопольные права на добычу морских животных. Так, по данным А.А. Баранова, в течение последнего десятилетия XVIII века только Кадьяк ежегодно посещали 6—10 британских и американских судов, выменивавших у индейцев не менее 10 тыс. шкур каланов. За 10 лет утрата 100 000 шкур общей стоимостью 4,5 млн. руб. была сравнима с общей суммой вывоза пушнины русскими, составлявшей около 8 млн. руб.^{6} При походе в Кенайский залив в 1790 г. правитель американских владений А. Баранов встретил два судна англичан (американцев), а в 1791 г. на север 3 судна послали испанцы. Впрочем, и российские купцы были детьми своего времени. Так, мореход Григорий Коновалов в 1791 г. разграбил склады Г. Шелехова и начал терроризировать русских промышленников и алеутов, отнимая у одних меха, а у других жён^{7}. Значение мехового промысла в Сибири было очень велико и являлось одной из важнейших статей пополнения госбюджета. Поэтому правительство царской России очень болезненно воспринимало малейшие угрозы своим дальневосточным владениям, тем более, что именно там со второй половины XVIII века находились основные промысловые районы как на суше (камчатский соболь), так и на море (каланы и котики). Так, на содержание одного солдата в год тратилось 4,5 рубля, подушная подать с крестьянина была меньше рубля серебром, а цена одной шкуры калана в то время — 10-15 рублей! Поэтому именно угроза дальневосточным рубежам страны вынудила правительство Екатерины II установить первые дипломатические контакты с восставшими североамериканскими колониями Британии.

Воздерживаясь от официального признания США лично, императрица ещё до окончания Войны за независимость в 1783 г. считала Б. Франклина их дипломатическим представителем во Франции. Получив известие от иркутского генерал-губернатора о появлении у берегов Чукотки «неопознатых» иностранных судов, Екатерина приказала российскому посланнику в Париже князю И.С. Барятинскому сделать официальный запрос «поверенному от американских селений Франклейну» о том, не являются ли эти суда американскими (на самом деле эти корабли принадлежали экспедиции Дж. Кука). В случае утвердительного ответа Барятинский должен был запросить у Франклина карту путешествия этих кораблей в целях налаживания прямого морского сообщения между русским и американским берегами. Этот запрос, сделанный по личному распоряжению императрицы, свидетельствовал не только о фактическом признании независимости США (формально запрос должен был быть адресован кабинету Георга III), но и о заинтересованности России в развитии торговых связей с молодой североамериканской республикой^{8}. Однако на такой шаг императрицу заставила пойти нерешённость вопроса безопасности восточных владений из-за угрозы, исходящей от польского авантюриста и бунтаря М. Беньовского. Будучи сосланным на Камчатку в Большерецк, он спровоцировал там бунт, угнал имевшееся там судно, на котором зашёл в Японию и добрался до Мадагаскара, где объявил себя королём. Вернувшись в Европу, он вместе с Казимиром Пуласким двинулся за океан, чтобы воевать за независимость США. Уходя с Камчатки, Беньовский пообещал вернуться туда с кораблями европейских держав. Сопоставив факты, в окружении русской императрицы пришли к мнению, что польский авантюрист мог прибыть к Чукотке с американскими кораблями^{9}. Страх за участь своих далёких владений вынудил Екатерину пойти на столь беспрецедентный шаг, как обращение к инсургентам