Влюбленная в брата Ирма — единственный человек на свете, которому Алексей поверял свои тайны, — тихо ревновала брата к учительнице испанского, и, чтобы вернуть себе хотя бы часть этой безумной любви, стала учить испанский язык с остервенением отринутой невесты…
За месяц до выпускных экзаменов Дора подошла к нему на большой перемене и спросила по-испански:
— Леша, ты знаешь, где я живу?
— Да, — дрогнувшим голосом ответил Алексей и почувствовал, как пылают его щеки.
— Ты не занят сегодня вечером?
— А что случилось, Дора Ильинична?
— Можешь зайти ко мне к семи часам?
— Конечно, могу…
— Только никому не говори об этом, ладно?..
С этой секунды юношеское воображение Быстрова, не останавливаясь ни на мгновение, стало бессознательно рисовать бесконечную череду чувственных, почти осязаемых образов и картин. И буквально от каждой Алексей покрывался испариной и не мог унять мелкую, частую дрожь в коленях, физическая ощущая, как не хватает ему воздуха, как сладко, словно после двух стаканов крепкого кагора, кружится голова… Любовь к женщине, по возрасту годившейся ему в матери, переполняла шестнадцатилетнего детдомовца. Он знал слова, которые обязательно скажет ей, он помнил наизусть пылкие, страстные монологи Сервантеса о любви, вечной верности и готовности пожертвовать собой во имя избранницы…
Ровно в семь Быстров уже стоял на крыльце маленького одноэтажного домика в рабочем районе Надыма, густо обсаженного кустами ракиты, и осторожно стучал в обитую потертым дермантином дверь. Через несколько секунд Дора в накинутом на плечи цветастом платке уже стояла перед ним и ласково улыбалась:
— Так и поступай всегда, Леша.
— Как, «так», Дора Ильинична? — краснея, спросил Быстров.
— Никогда не опаздывай на свидание к даме…
Следуя за хозяйкой через темные, уставленные медными тазами и какими-то коробками сени, Алексей вдруг почувствовал запах табака. В центре небольшой, блестевшей чистотой комнатке, два небольших окошка которой выходили в сад, стоял накрытый белой скатертью круглый стол. Отломанная, видимо, совсем недавно ветка ракиты в красивой черной вазе с узким горлышком, смотрелась очень выразительно, как картина в белом раме. За столом сидел пожилой, красивый мужчина в непривычном для Надыма строгом черном костюме и при галстуке. Длинные, почти до плеч, седоватые волосы незнакомца больше подошли бы молодому «хипарю», а не этому мужику в возрасте. В уголке рта незнакомца дымилась папироса «Казбек». Мужчина с нескрываемым любопытством разглядывал Алексея, щурясь от сизого дыма.
— Познакомься, Алеша, это — Николай Степанович, — ласково произнесла за спиной Быстрова Дора.
Алексей неуверенно протянул руку и почувствовал сдерживаемую силу, с которой она была пожата.
— Присаживайся, Алексей, — мужчина кивнул на стул рядом с собой. — Кофе пить будем. Ты любишь настоящий черный кофе?
— Никогда не пробовал, — негромко произнес Алексей и сел. Приподнятое настроение стремительно, как дым папиросы Николая Степановича, улетучивалось куда-то под деревянный потолок домика, в котором жила его учительница испанского языка.
— Сейчас Дора Ильинична сделает нам настоящий мексиканский кофе, — пообещал мужчина и бросил на Дору короткий, выразительный взгляд. — С солью и кое-какими специями. Ручаюсь, Алексей, такого кофе не делает никто в Сибири. А, возможно, и в самой Москве…
— Уже иду, — улыбнулась Дора и положили руку на плечо Быстрова. — Алеша, милый, Николай Степанович — мой старый, добрый друг. Когда-то он мне очень помог. По-настоящему помог, как друг. Но это — длинная история, может быть, и расскажу, если время выпадет… Я много говорила Николаю Степановичу о тебе, о твоих удивительных способностях. И тогда Николай Степанович захотел с тобой увидеться… Можешь полностью доверять ему. Понимаешь? Как мне доверить, Алеша…
Быстров почувствовал, как дрогнула узкая рука Доры на его плече.
— Ну, Алексей, рассказывай, как жизнь? — непринужденно спросил Николай Степанович, когда Дора исчезла на кухне. Было видно, что он хочет расположить к себе юношу. Алексей терялся в догадках, что нужно от него этому красивому, уверенному в себе и, наверняка, очень сильному мужчине…
— Спасибо, у меня все нормально…
— Закуривай, не стесняйся… — Мужчина подтолкнул Алексею коробку «Казбека». — Разговор у нас предстоит мужской, стало быть, давай на равных…
— Я не курю.
— Ишь ты! — мужчина пожал плечами. — В детском доме — и не куришь… Небось друзья как на белую ворону на тебя смотрят?
— Было такое дело…
— А сейчас?
— Сейчас привыкли.
— А почему ты не куришь?
— Не понравилось… — Алексей пожал плечами. — Зубы желтеют… Да и хлопотно все это: в детдоме куревом меня бы никто снабжать не стал. А искать деньги еще и на сигареты… У меня их и так нет.
— Разумно, — одобрительно кивнул мужчина. — Ну а, как вообще к тебе относятся в детдоме? Никто не обижает?
— Да уж, не рискуют, — усмехнулся Алексей и вызывающе посмотрел на мужчину. — Я стараюсь себя в обиду не давать. Пока получается…
— Слышал и об этом, — улыбнулся мужчина. — Куда собираешься поступать после десятого класса, молодой человек?
— Еще точно не решил. Думаю…
— Ну, с таким испанским, как у тебя, дорога, по-моему, одна — в институт иностранных языков, — аккуратно гася папиросу, сказал Николай Степанович. — Или ты иначе думаешь?
— Простите, а вы, собственно, кто? — тихо спросил Быстров.
— В каком смысле, Алеша?
— Ну, почему вас интересует мое будущее, мой испанский?.. Вы ведь не из Надыма, верно?
— Почему ты так решил? — быстро спросил мужчина, пристально, изучающе разглядывая юношу.
— Одеты вы не по-местному… Разговариваете не так… Стрижка у вас чудноватая. В Надыме взрослые мужики так не стригутся…
— А как по-твоему, я крепко выпиваю или не очень? — хитро улыбнувшись, спросил Николай Степанович.
— Вы вообще не пьете, — спокойно ответил Алексей.
— Ну, парень, ты даешь! — мужчина покачал головой. — А прокомментировать свой вывод можешь? Или просто так ткнул пальцем?..
— Так вы же любите себя…
— Ну?
— И одеты так, что… Короче, на пьянчугу похожим быть не хотите. Стало быть, вам это самому нравится — не пить. И чувствовать себя выше, сильнее пьющих мужиков. Вот вы и спросили. В психологии это называется «теорией отражения»…
Несколько секунд Николай Степанович молча разглядывал Алексея, ритмично постукивая тонким пальцем по скатерти.
— Что, не угадал? — спросил Алексей.
— В десятку!.. — Мужчина вытащил из коробки папиросу и постучал картонным мундштуком по черному силуэту всадника. — Это хорошо, что ты, Алеша, такой умный и наблюдательный.
— Кому хорошо?
— Думаю, в первую очередь, тебе… Ну, Алексей, только не надо смотреть на меня так подозрительно, — улыбнулся мужчина и чиркнул спичкой. — Никаких дурных мыслей в голове у меня нет, ты уж поверь. Меня действительно зовут Николаем Степановичем. Фамилия моя Старовойтов. Работаю я в Тюменском областном управлении государственной безопасности, заместителем начальника. А чтобы ты не сомневался и расслабился немного, вот тебе мое удостоверение, молодой человек, ознакомься…
По-прежнему глядя в глаза Алексею, мужчина вытянул двумя пальцами из нагрудного кармана пиджака красную книжечку с золотым тиснением на обложке и протянул ее Быстрову.
Минуты две Алексей сосредоточенно изучал диковинное удостоверение, после чего с уважением протянул его хозяину.
— Так вы, значит — подполковник КГБ?
— Так точно, молодой человек! — кивнул Старовойтов, пряча удостоверение. — Почему хмуришься, Алеша? Тебя что-то не устраивает?
— И вы приехали в Надым из Тюмени?
— Прямиком из Тюмени.
— Ради меня приехали, товарищ подполковник?
— Называй меня, пожалуйста, Николаем Степановичем.
— Вы приехали из-за меня?
— Исключительно ради тебя, Алеша.
— А зачем я вам понадобился? — в черных глазах Быстрова застыл настороженный вопрос. — Я, вроде бы, ничего дурного не сделал. Ну, по вашей линии…
