Даже для игроков приобретение акций нефтедобывающих компаний вроде “Юганскнефтегаза” было рискованным делом. Во-первых, риск был связан с воровством. Менеджеры российской нефтяной промышленности, местные политические деятели, преступные группировки, акулы бизнеса и финансисты находили хитроумные способы выкачивать богатства из добывающих компаний. Покупка акций не гарантировала, что вы станете владельцем нефтяных богатств. Менеджеры, например, могли без особого труда выкачивать прибыль через офшорную частную “торговую компанию”, оставляя вам лишь долги и задолженность по заработной плате. Обычным приемом было трансфертное ценообразование. Добывающая компания продавала нефть другой компании по искусственно заниженной цене — скажем, по 2 доллара за баррель. Вторая компания продавала ее на экспорт за границу по гораздо более высокой цене — скажем, по 18 долларов за баррель. В результате добывающая компания со всеми ее буровыми установками, скважинами, месторождениями и рабочими терпела убытки, а вторая компания получала большую прибыль. Богатства переводились из одной компании в другую, часто тайно, с использованием подставных компаний и офшорных зон.
Во-вторых, риск был связан с собственностью. Существовала возможность поглощения нефтедобывающих компаний, акции которых купили инвесторы, одной из новых холдинговых компаний, созданных в начале 1990-х российским правительством. Эти холдинговые компании практически сразу же стали гигантскими энергетическими корпорациями и заняли место среди крупных международных нефтяных компаний. Холдинговые компании жирели за счет государства, передавшего им доходные акции нефтедобывающих компаний. Как правило, российское правительство передавало холдинговой компании не менее 51 процента голосующих акций добывающих компаний, и этого было достаточно, чтобы обеспечить контроль над ними со стороны холдинговой компании. Государство планировало через три года продать свою долю в холдинговых компаниях и получить значительную сумму наличными.
Риск для инвесторов добывающей компании состоял в том, что когда холдинговая компания брала ее под свой контроль, новые боссы с легкостью могли перекачивать нефтяные богатства в свой карман. Холдинговая компания могла использовать трансфертное ценообразование, отделение активов и другие способы переадресовки прибыли, грабя при этом акционеров нефтедобывающей компании. В этом случае акционеры, даже имея много акций, не получали прибыли. Складывалась конфликтная ситуация. Холдинговые компании, владевшие контрольными пакетами акций нефтедобывающих компаний, естественно, хотели иметь соответствующее влияние. Миноритарные акционеры добывающих компаний проявляли недовольство и непокорность, если видели, что их грабят.
Именно такой конфликт между нефтедобывающей и холдинговой компанией произошел в случае с ЮКОСом. Американский инвестор, Кеннет Дарт, необщительный человек и наследник крупного состояния, нажитого на производстве одноразовой посуды, купил акции двух добывающих компаний, “Юганскнефтегаз” и “Самаранефтегаз”, на несколько десятков миллионов долларов. Несмотря на все проблемы, его привлекла возможность приобретения по дешевой цене принадлежавших им нефтяных ресурсов. Сначала информация о покупке Дарта хранилась в тайне, но позже привела к открытой и ожесточенной борьбе с Ходорковским, владельцем холдинговой компании ЮКОС[35].
ЮКОС был основан как холдинговая компания в 1992 году и включал в себя “Юганскнефтегаз”, “Самаранефтегаз” и нефтеперерабатывающие заводы. Через три года, в 1995 году, ЮКОС был выставлен для продажи. По словам Ходорковского, у него имелись сомнения относительно того, будет ли государство, создав нефтяные холдинговые компании, продавать их. “Я никак не мог предположить, что государство продаст нефть”, — сказал он, утверждая, что в 1992 году, когда он занимал неофициальный пост в Министерстве топлива и энергетики, у него и в мыслях не было становиться нефтяным генералом. По словам Ходорковского, только в начале 1995 года он поверил в возможность приобретения ЮКОСа.
Почему? Потому что Потанин придумал так называемые “залоговые аукционы”.
Владимир Потанин был членом клуба на Воробьевых горах, но вошел в мир молодых российских магнатов позже других. Он появился на сцене после того, как другие вынесли испытания, связанные с созданием кооперативов и своих собственных предприятий. В бурные годы перестройки, когда Михаил Ходорковский менял ничего не стоившие безналичные деньги на наличные, когда Борис Березовский сосредоточил внимание на АвтоВАЗе, а Александр Смоленский строил дачи, Потанин был мелким чиновником в Министерстве внешней торговли СССР, где служил и его отец. Он начал заниматься бизнесом в 1990 году и сколотил свое первое состояние только после развала Советского Союза. И все же этот задиристый молодой человек с редеющими волосами и резким голосом в 1995 году возглавил всех магнатов во время самого крупного захвата собственности. Он появился неожиданно, ниоткуда и оказал им и себе самому огромную услугу.
Ребенком Потанин не знал очередей и нужды. Его семья имела доступ к особым привилегиям, включая магазины с хорошим ассортиментом продуктов и частые поездки за границу. В детстве Потанин жил в Йемене; потом провел четыре года в Турции. Когда он был подростком, его отец занимал должность советского торгового представителя в Новой Зеландии. В Москве Потанин рос в Матвеевском — районе, где было много зелени, недалеко от места, где находилась дача Сталина, а позже Брежнева. Его друг детства Алексей Митрофанов вспоминал, что они часто играли в лесу по соседству и, прячась за деревьями, наблюдали за тем, как советские руководители приезжали на дачи в своих лимузинах{361}. Из разговоров с учителями школы № 58, в которой учился Потанин, я получил представление о нем как о независимом молодом человеке, выросшем в элитарном окружении. Его одноклассниками были сыновья и дочери советских дипломатов и сотрудников КГБ, месяцами или годами жившие за границей. “Возвращаясь после долгого отсутствия в Москву, они делали доклады о стране, в которой жили”, — рассказывала мне директор школы Нина Ермакова, угощая чаем с печеньем и показывая потертые альбомы с фотографиями. “У этих детей был широкий кругозор”, — добавила она, показывая фотографию серьезного молодого Потанина, получившего отличные оценки за сочинение о Толстом{362}.
Потанин поступил в Московский государственный институт международных отношений, заведение, где обучались отпрыски высшей советской бюрократии, в первую очередь будущих дипломатов, работников внешней торговли и офицеров КГБ. Он окончил институт в 1983 году. “Там нас учили, как вести себя в коридорах власти, — рассказывал Митрофанов, — как строить отношения с людьми, стоящими у власти, что говорить и что не говорить”. Это были молодые люди, которых Советский Союз намеревался направить за границу, будущие эксперты по закупкам зерна, шпионы и торговцы оружием. И хотя их повсюду окружала идеология, им был необходим определенный прагматизм. Будущим представителям своей страны надо было уметь, встречаясь с капиталистами, не давать себя облапошить. Олег Чурилов, учившийся вместе с Потаниным, сказал мне, что в их обучении “особое внимание всегда уделялось практическим вопросам”, таким, как финансы и денежное обращение, которые Потанин изучал на факультете международных экономических отношений{363}. Среди учебников Потанина были такие книги, как “Международные валютно-финансовые организации капиталистических стран”, “Валютнокредитные отношения в мировой торговле”, “Финансы капиталистических государств”. Советский социализм сталкивался с внутренними проблемами, но для Потанина и его товарищей по учебе важнее были знания об иностранных капиталистах.
