Громилы Коржакова внезапно нос к носу столкнулись с сотрудниками Московского управления Савостьянова, и между ними разыгралось сражение. Коржаков утверждает, что люди Савостьянова были не совсем трезвы. Прозвучали выстрелы, пуля задела кожаную куртку одного из людей Коржакова. Другая пуля попала в автомобиль. Когда ситуация стала критической, кто-то из людей Савостьянова узнал одного из людей Коржакова, с которым работал раньше. Группа Савостьянова поняла, что столкнулась с элитной Службой безопасности президента, и отступила.
Коржаков вспоминал, что, услышав об этом эпизоде, он немедленно пошел к Ельцину, который подписал указ об увольнении Савостьянова. Затем Коржаков направил на стоянку автомобилей Гусинского небольшой отряд быстрого реагирования. Они блокировали входы в здание и начали проверять все автомобили, принадлежавшие Гусинскому. “Водитель бронированного “мерседеса” Гусинского закрылся в машине, — вспоминал Коржаков. — На предложение выйти ответил категорическим отказом. Тогда ему положили на крышу гранату. Он мгновенно выскочил как ошпаренный”. Такие угрозы были в стиле Коржакова. Он утверждал, что граната была без взрывателя.
Тем временем Гусинский созвал на место происшествия огромное количество журналистов, работавших в Москве. На громил Коржакова были направлены объективы двух дюжин телевизионных съемочных групп, а люди Гусинского продолжали лежать на снегу лицом вниз. Этот эпизод еще долго так и называли “Операция — мордой в снег”. Для внешнего мира причины конфронтации в тот вечер остались загадкой. Конечно, гнев Кремля, который Гусинский навлек на себя, освещая события в Чечне, был одной из вероятных причин нападения, хотя оставалось неясным, кто послал громил. Но столкновение на автостоянке позволило Гусинскому понять, с кем он имеет дело, и он был взбешен.
“Если бы тогда эти идиоты в Кремле были умнее, — вспоминал позже о тех событиях Гусинский, — они бы вызвали меня и сказали: “Володя, мы просим тебя, пожалуйста, помоги нам”. Я бы, наверное, постарался. Но они решили запугать меня. А я с детства упрямый как баран. Если хотите угрожать мне, тогда проваливайте!”{347}
5 декабря Гусинский был снова приглашен к заместителю Коржакова, Рогозину. Он решил разоружить всех своих телохранителей, чтобы не было соблазна отстреливаться, если случится еще одна стычка. Кроме того, он решил отправить жену Лену с маленьким сыном в Лондон. Направляясь в Кремль, Гусинский получил по телефону сообщение от руководителя своей службы безопасности, что три синих автомобиля “воль-во” следуют за машиной его жены, едущей в аэропорт. “Внутри находятся люди, вооруженные автоматами”, — добавил начальник службы безопасности.
“Понял”, — отрывисто ответил Гусинский.
Сидя за столом с Рогозиным, Гусинский предложить обсудить идею компромисса. Что для этого потребуется?
“Чечня, “Куклы”, — сказал заместитель Коржакова, давая понять, что телевизионный канал Гусинского должен подчиниться. Он имел в виду новую сатирическую передачу “Куклы”, в которой часто высмеивали Ельцина и его приближенных.
“Я не собираюсь обсуждать это”, — прервал его Гусинский. Он не уступил свой канал.
“Что-то нужно делать, — ответил Рогозин, — нужно снизить эмоциональный накал”.
“Вы, надеюсь, позволите моей жене улететь сегодня?” — спросил Гусинский.
“Это будет зависеть от вашего поведения”, — уклончиво ответил Рогозин.
Гусинский неожиданно вспомнил свой двор и себя маленьким мальчиком. Он поднимает обрезок трубы, чтобы ударить человека, назвавшего его жидом. Он посмотрел в глаза Рогозина. “Я сказал ему, что своими руками убью его, если что-нибудь случится с моей женой и ребенком, — рассказывал Гусинский. — Я так и сказал ему: “Мне не нужны для этого никакие охранники. Я лично убью вас, я убью вас сам”. Наверное, это неправильно, нецивилизованно, но у меня не было выбора. Если бы с моей женой и ребенком тогда что-то случилось, я убил бы его в его же кабинете чем-нибудь тяжелым, пепельницей, чем угодно”.
Жена Гусинского улетела из страны. Но давление на Гусинского не ослабевало. Несколько дней спустя Коржаков хвастался в интервью, опубликованном в газете: “Охота на гусей — мое давнее увлечение”.
В середине декабря Киселеву позвонили от Кремля. Предупреждение было недвусмысленным. “Вы в большой опасности”, — сказал Виктор Илюшин, руководитель администрации Ельцина, позвонивший Киселеву напрямую, минуя секретаря. Киселев пошел в Кремль, чтобы взять у Илюшина официальное интервью, в котором Илюшин не сказал ничего нового. Но после интервью Илюшин отвел телевизионного ведущего в сторону и сказал: “У вас большие проблемы, ребята”. Всего за год до этого Ельцин подписал указ, дающий НТВ дополнительное эфирное время на Четвертом канале. Теперь, сказал Илюшин, жена Ельцина, Наина, не может смотреть этот канал. “Почему вы выпустили этот ужасный материал?” — спросил Илюшин. “Какой “ужасный материал”? — спросил Киселев.
Илюшин сказал, что семью Ельцина расстроил репортаж НТВ о том, что Ельцин крайне непопулярен даже в деревне, где он родился. Материал отразил печальную действительность: рейтинг популярности Ельцина у населения становился исчезающе мал из-за трудностей, связанных с реформами, и надвигавшейся угрозы войны{348}.
Гусинский тоже испытывал все большее давление. “Они вызвали меня в Кремль и сказали: если будете продолжать показывать Чечню, мы отберем у вас НТВ и убьем вас, — вспоминал Гусинский. — Было страшно. Но я, конечно, не мог согласиться на это. Я ведь вырос на улице. Я не люблю, когда мне угрожают. Конечно, я очень испугался, но не мог показать, что боюсь. Я сказал: да пошли вы все...”
Если его мучители думали, что победили Гусинского, то они ошибались. Они спасли его. В декабре 1994 года началась чеченская война, навсегда изменившая жизнь Гусинского. Она выдвинула на первый план новый, популярный, частный телевизионный канал НТВ, который вскоре стал представлять серьезную угрозу власти Ельцина.
НТВ не только рассказывало об ужасах войны, но стало и своего рода альтернативой власти, сообщая о том, в чем не признавалось правительство. Каждый вечер НТВ делало то, чего российское телевидение никогда не делало прежде. Если сбивали российский вертолет, то НТВ показывало тела убитых, а правительственные чиновники молчали. Когда в середине декабря российские солдаты были взяты в плен, НТВ показало их, хотя правительство заявило, что пленных не было. Когда Ельцин сказал, что бомбардировка президентского дворца в Грозном прекращена, НТВ показало, что бомбы продолжают падать.
Киселев рассказал мне, что в 1994 году, еще до начала войны, они “все время находились в Чечне с конца весны, в течение лета и осенью”. Когда вспыхнула война, НТВ было готово к этому лучше, чем любой другой телевизионный канал. Оно показывало отснятые материалы о сосредоточении войск, передвижных полевых госпиталях и о самой войне. “Благодаря честности в освещении той войны мы стали компанией НТВ, — вспоминал Гусинский. — Мы были честными. Мы показывали то, что должны были показывать. Именно тогда я понял, что значит служить обществу. Именно тогда”.
18 декабря, опасаясь ареста, Гусинский покинул Россию и полгода жил в Лондоне. Давление, телефонные звонки с угрозами и обещаниями закрыть НТВ продолжались до самой весны, а для Ельцина война становилась трясиной. Киселев рассказывал мне, что после всего пережитого им и его коллегами за предыдущие годы они точно знали, что делать, когда началась чеченская война. Они не спорили о том, как освещать войну, они просто делали это. “Мы хорошо понимали, что информация — мощное оружие в наших руках и им можно дать отпор”, — сказал он. Репортажи отличались эмоциональностью, показанные в них кровавые ужасы войны вызывали порой страх и отвращение. Мой коллега Ли Хок-стадер, который готовил материалы об этой войне, подвергая себя большому риску и глубоко переживая происходившее, писал про НТВ: “Оторванные конечности, предсмертная агония, изуродованные трупы — все это появлялось в вечерних новостях. Тон некоторых сообщений был откровенно антивоенным”. Олег Добродеев, создавший канал вместе с Гусинским и Киселевым, руководил ежедневным освещением событий. Он следовал правилу: корреспонденты должны рассказывать о том, что они видели. “Я помню, как сидел и просматривал все материалы, решая, что пойдет, а что не пойдет в эфир”, — рассказывал мне Добродеев. “Я показал все”, — сказал он: отснятый материал говорил сам за себя и очень весомо. Война, увиденная российскими зрителями на телевизионных экранах, оказала на них такое же эмоциональное воздействие, которое оказала на американцев прошлого поколения война во Вьетнаме. Они никогда не видели ничего подобного. Зрители стали относиться к НТВ с большим доверием. Телевидение превратилось в главный источник информации о войне; газеты и журналы остались далеко позади. Всеволод Вильчек, давно занимавшийся опросами общественного мнения на Первом канале, а затем на НТВ, сообщил, что, когда в начале войны людей спросили, следят ли они за ходом событий, 80 процентов ответили “да”. Телеаудитория увеличилась, но количество новых зрителей Первого канала оказалось незначительным — всего несколько процентов. Второй канал, РТР, добился большего успеха, а показатели канала НТВ оказались просто удивительными: на его долю пришлось 70 процентов новых зрителей{349}. НТВ удвоило свою зрительскую аудиторию, и в разгар войны аудитория НТВ в Москве равнялась 48 процентам — почти половина всех включенных телевизоров была настроена на этот канал{350}. Первые месяцы войны в Чечне превратили НТВ в самый профессиональный телевизионный канал России, и люди заметили это. Ельцин тоже заметил.
