Когда дело касалось денег, россияне относились к своим правителям с глубоким и неизменным недоверием. Советские лидеры периодически конфисковывали сбережения населения, чтобы ликвидировать излишки рублей, накопившихся потому, что нечего было покупать. Последняя конфискация, произведенная премьер-министром Валентином Павловым, была еще свежа в памяти людей. В 1991 году он неожиданно объявил об изъятии из обращения пятидесяти- и сторублевых банкнот.
Когда Ельцин начал шоковую терапию, освободив почти все цены, его главная цель заключалась в том, чтобы не диктат централизованного планирования, а деньги и цены играли ведущую роль в сложной драме экономической жизни. Для успеха революции Ельцина нужно было придать совершенно новый смысл деньгам, сделать рубль ценным и похоронить советское наследие. Теоретически деньги и цены должны были стать главными индикаторами успеха или неудачи, отличающими хорошее от плохого.
Но когда началась шоковая терапия, первые результаты не способствовали укреплению доверия к местной валюте. Первоначальный всплеск инфляции усилил недоверие к рублю. В 1992—1994 годах россияне показали, что рационально реагируют на изменения в экономической обстановке: они старались как можно быстрее избавляться от своих рублей. Господствующее положение занял доллар. Распространение получили примитивные бартерные сделки, холодильники меняли на маринованные огурцы, уголь — на муку и ничего не продавали за рубли. Те, у кого имелась такая возможность, переправляли деньги за границу, организуя тем самым “бегство капитала” из России, продолжавшееся в течение ряда лет. Но большинство простых людей просто искали, во что вложить свои деньги, например в доллары, хранившиеся под матрасами.
Когда экономику поразила гиперинфляция и люди начали думать о том, как бы быстрее избавиться от рублей, Чубайс предложил альтернативный способ хранения денег: ваучеры и ваучерные инвестиционные фонды. Ваучерные фонды вскоре превратились в структуры, предлагавшие быстрое обогащение, и к 1994 году на их основе появились популярные, но разорительные финансовые пирамиды. Коль скоро ваучер был законным финансовым инструментом и каждый гражданин страны получал его от государства словно подарок, люди легко поверили в законность других инвестиционных бумаг и в возможность удовлетворить с их помощью стремление к быстрому обогащению в период безудержной инфляции. Гайдар с самого начала боялся, что ваучеры приведут к колоссальной спекуляции, вроде биржевой. Он был абсолютно прав. Ваучерные фонды вскоре стали играть на желании людей получить легкие деньги: они включали в свои названия слова “алмазы” и “нефть” и предлагали ежегодные дивиденды свыше 500 процентов.
Ваучер открыл дверь, за которой находилась волшебная страна неконтролируемых ценных бумаг, суррогатных денег и финансовых махинаций, — идеальная иллюстрация того, что происходит, когда рынок существует без правил. Населению, которое в течение семидесяти лет выслушивало лекции о пороках капитализма, неожиданно сказали: “Обогащайтесь!” Им не просто предложили, их уговаривали стать богатыми. Уговаривали с помощью рекламы в газетах и по телевидению. Целая армия доброжелателей была готова помочь им осуществить мечты. Торговцы ваучерами стали-брокерами, биржевыми дельцами, в некоторых случаях ворами. Евгений Мысловский, работавший прокурором с советских времен и позже расследовавший многие сомнительные финансовые схемы начала 1990-х, описал типичную махинацию одного из ваучерных фондов, “Астрона”. С декабря 1992 по март 1993 года его директор собрал тысячу ваучеров, принадлежавших 254 вкладчикам. Затем он продал их за пять миллионов рублей, из которых один миллион потратил на себя, а оставшиеся деньги выплатил в виде дивидендов, чтобы привлечь новых вкладчиков. Он ни во что не вкладывал деньги, это было мошенничество в чистом виде{211}.
Психологически россияне не были готовы сопротивляться новому соблазну богатства. Они практически ничего не знали о настоящих деньгах и инвестициях; многие ни разу не видели чека, выписанного частным лицом, или сертификата акции. Александр Ослон, один из ведущих организаторов опросов общественного мнения, говорил, что первые постсоветские годы оставили ощущение, которое бывает у человека, вышедшего из тюрьмы. Когда заключенный впервые выходит на волю, его поражают ослепительный свет, чистый воздух, эйфория от ощущения свободы и он чувствует себя слабым и наивным в незнакомом новом мире. Что-то похожее случилось и с россиянами. “Они освободились от цензуры, они освободились от давления властей, монотонной экономической жизни, — объяснял Ослон. — Их инициативы и их желания, которые все время подавлялись, вырвались на волю”. Но они не знали, как этим воспользоваться.
“Тогда появились элементы нового языка, — вспоминал Ослон. — Такие слова и выражения, как “бизнес”, “с ограниченной ответственностью”, “акционерная компания”, “фондовый рынок”, “обменный курс доллара”. За новым языком последовали притягательные и совершенно нереалистичные представления о том, как должна функционировать рыночная экономика. “В начале этого периода существовало сказочное представление о капитализме как о “поле чудес”, — рассказывал мне Ослон{212}. Он вспоминал, как миллионы людей были очарованы рекламным роликом одного из инвестиционных фондов, в котором отец и сын удили рыбу и сын говорил: “Папа, мы здесь сидим, а денежки идут!” Такая вера в чудо, в простое исполнение желаний служила плодородной почвой для махинаций, достаточно было иметь столь же буйную фантазию, как у Березовского.
Плодом умственных усилий Березовского стал “Автомобильный всероссийский альянс”, или, сокращенно, ABBA. Создание альянса было хитроумным планом, использовавшим как беспокойство населения по поводу сильной инфляции, так и желание миллионов людей иметь собственную машину. Березовский был генеральным директором альянса, а на обратной стороне красивых сертификатов, которые он продавал населению, стояла подпись Каданникова, директора огромного автомобильного завода АвтоВАЗ в Тольятти, ставшего председателем ABBA.
Через день после голосования 13 декабря 1993 года, в результате которого Ельцин добился поддержки новой российской конституции и избрания парламента, в просторном выставочном центре на Манежной площади началась продажа ценных бумаг{213}. Сертификаты были напечатаны в Швейцарии на бумаге, пригодной для изготовления любой национальной валюты со специальной защитой от подделки. На каждом был портрет известного дореволюционного русского промышленника, например Саввы Мамонтова, покровителя искусства и литературы, владельца чугуноплавильных заводов и главного акционера общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. Сертификаты были доставлены в Москву из Цюриха самолетом в тяжелых деревянных ящиках и хранились под усиленной охраной.
На лицевой стороне сертификата было четко написано: “Одна акция”. Его номинальная цена составляла десять тысяч рублей, и каждый сертификат имел внизу восемь перфорированных купонов с надписью: “Чек для получения дивидендов”. Березовский обещал, что первые дивиденды будут выплачены в 1995 году, хотя новый автозавод вступит в строй только через несколько лет.
Однако на обратной стороне сертификата имелось разъяснение, позволявшее понять, что не все обстоит так, как кажется. Сертификат был не акцией в юридическом или традиционном смысле. Скорее это был новый вид ценной бумаги, гибрид, получивший название “сертификат на предъявителя”. Сертификат на предъявителя давал своему владельцу единственное право: обменять его на одну настоящую акцию ABBA. Однако обменять сертификат на предъявителя было очень тяжело, и все невостребованные акции (то есть большая их часть) контролировала сама ABBA. Другими словами, ABBA продавала бумаги, на лицевой стороне которых было написано “Одна акция”, а на оборотной — что это вовсе не акция. Владелец сертификата не имел права голоса. На деле всем распоряжались учредители ABBA — ряд компаний и банков, близких к Березовскому и Каданникову{214}.
