Но институт представлял собой нечто большее, чем школьные доски, теоремы и сборочные конвейеры. Это был котел, в котором бурлили либеральные идеи, велись бесконечные споры о литературе, театре, философии, перестройке, гласности, запчастях к автомобилям, колбасе, дефицитной экономике и других вещах, заслуживавших внимания. Они занимались наукой, но не были оторваны от жизни. Большинство ученых писали свои научные работы дома, за кухонным столом, а в институте проводили время в спорах. Владимир Гродский, работавший в то время в институте, вспоминал, что он был похож на Институт чародейства и волшебства из знаменитой книги “Понедельник начинается в субботу”, написанной братьями Аркадием и Борисом Стругацкими в 1966 году.
По коридорам Института проблем управления прогуливались одаренные математики и ученые-теоретики, занимавшиеся своими формулами и располагавшие такой роскошью, как время для размышлений. Они были благодарны за небольшое пространство, предоставленное им для проверки своих идей, за приличную зарплату, за семинары, на которых они могли искать решение задач с помощью “мозгового штурма”, за возможность выпить чашку чая и совершенствоваться интеллектуально. Но не они создавали это пространство, его предоставляли им другие, находившие деньги и возможности.
Березовский был одним из тех, кто находил возможности. Он проносился по коридорам как комета, как сгусток энергии. Постоянно находясь в движении, он был полон планов, замыслов, идей и, что самое главное, имел связи для их реализации. Он постоянно о чем-то беспокоился, постоянно мчался куда-то по длинным коридорам, постоянно звонил по телефону на другой конец Москвы. Его коллеги любили говорить, что он может находиться в нескольких местах одновременно. Каким-то образом Березовский с его настойчивостью и мягким обаянием, скрывавшим огромную целеустремленность, всегда добивался того, чего хотел.
Березовский был единственным сыном инженера-строителя, еврея по национальности, и медсестры, работавшей в педиатрической больнице. Его отец приехал в Москву в 1930-е годы из сибирского города Томска. Отец Березовского всю жизнь строил заводы. Березовский родился сразу после войны, и у него было, как он выразился, “счастливое совете-кое детство”. Прежде чем 23 января 1969 года прийти на работу в престижный Институт проблем управления, он окончил Московский лесотехнический институт{112}. Березовский был евреем, и это создавало преграды на его пути. Существовали негласные ограничения относительно того, сколько евреев могут занимать высокие должности, защищать диссертации, становиться заведующими лабораториями, получать престижные премии. Чтобы добиться чего-нибудь, еврею приходилось прилагать в пять раз больше усилий. Антисемитизм был советской государственной политикой. “У меня не было политического будущего, — сказал мне Березовский. — Я не был членом политической элиты. Я был евреем. Существовала масса ограничений. Я прекрасно понимал это”{113}. Но Институт проблем управления стал пристанищем для евреев. Многие из них стремились заниматься наукой, чтобы не служить напрямую советскому режиму и получать удовлетворение от работы. В институте собрались самые лучшие и талантливые еврейские ученые. “Это было удивительное место, — вспоминал Александр Ослон, работавший в институте в 1970-е годы по совместительству, — удивительное по количеству необычных людей, отличавшихся энергичностью, интеллектом, самобытностью. Институт жил чрезвычайно богатой интеллектуальной жизнью, как научной, так и гуманитарной. Это был феномен. Самые способные люди советского общества собрались вместе. Это был в значительной степени еврейский институт”{114}.
В условиях советского развитого социализма ученый не мог и мечтать о богатстве. Но приобрести статус в своей области или даже мировое признание и славу было чрезвычайно важно. Это сулило и материальные блага. Березовский занимался прикладной математикой, но, по собственному признанию, не был блестящим ученым. Его талант, по воспоминаниям знавших его в институте, где он проработал двадцать лет, заключался в умении добиваться результатов в мире, где царили апатия и лицемерие. Хотя его желания были импульсивными, Березовский преуспел в выработке тактики их осуществления. Он обладал аналитическим умом, огромной энергией и силой воли. Годы, проведенные в институте, заложили основу для всего, что должно было произойти, для превращения Березовского в одного из самых богатых и влиятельных людей России. В коридорах Института проблем управления вспыхнула яркая комета.
Айзерман, знаменитый профессор института, решивший проблему наведения танкового орудия и проводивший основополагающие исследования в области теории распознавания образов и аэродинамики, считал, что ученый должен менять направление своей деятельности каждые пять лет. Он отстаивал необходимость научного изучения процесса принятия решений. Основными структурными подразделениями института являются лаборатории, представляющие собой не комнаты с пробирками, а коллективы исследователей, занимающиеся определенной теорией или идеей. Со временем Березовский возглавил собственную лабораторию, занимавшуюся теорией принятия решений — с помощью методов прикладной математики они исследовали, как осуществляется выбор{115}. При советской системе некоторые научные исследования, особенно в области математики, могли в меньшей степени ощущать на себе влияние вездесущей и деспотичной идеологии. Например, математики в течение ряда лет работали над моделями рыночной экономики. Это было разрешено, потому что речь шла о моделях, а советский социализм преследовали явные неудачи. Рыночные модели были полезны для математиков, потому что они узнавали о методах, применявшихся на Западе, и читали западную литературу, но они не могли применить свои знания на практике, в реальной жизни. Точно так же исследование по теории принятия решений было абстрактным занятием, которое никак не влияло на процесс загнивания советского социализма. Марк Левин, профессор экономики, написавший диссертацию в институте и познакомившийся в те годы с Березовским, вспоминал об Айзермане как мечтателе, которому было неважно, куда приведет его исследование. “Мы — первопроходцы, — так, по словам Левина, говорил Айзерман. — Наша цель — достижение новых границ. Мы не можем позволить себе заниматься деталями. Этим займутся другие. Наша задача определять направления. Делать то, что мы можем. А потом идти вперед, предоставляя другим людям возможность позаботиться о деталях”{116}.
В Березовском поражали не столько его научная эрудиция, сколько его метод. “Он был генератором идей, — вспоминал Гродский, работавший в то время в лаборатории Березовского, а позже ставший одним из ведущих российских специалистов по опросам общественного мнения. — Он излагал все идеи, приходившие ему в голову. Половина из них могла быть чушью, но вторая половина была гениальной”. Ослон вспоминал, что Березовский, несмотря на его решительность, был не очень хорошим администратором. Его лаборатория часто не справлялась с оформлением обычной документации и решением административных вопросов. “Они постоянно были увлечены чем-то, — рассказывал он мне. — Постоянно находились на гребне творческой активности”. Березовский был слишком занят, чтобы отвлекаться на повседневные дела. “Он был таким активным, что поймать его было невозможно, — вспоминал Ослон. — Он появлялся то здесь, то там, звонил в миллион мест, опаздывал в миллион мест, обещал быть в миллионе мест, но так и не попадал туда”.
Если в его безумии и была система, то она заключалась в том, что Березовский постоянно использовал возможности, которые появлялись у него в результате безостановочного налаживания связей. “Они носили исключительно деловой характер, — рассказывал мне Гродский. — Не у каждого имелись возможности организовывать семинары, проводить семинары, организовывать поездки за границу, принимать делегации из различных университетов, посещать эти университеты и выступать в них с докладами. Борис знал, как строить отношения с людьми. Он мог найти общий язык с кем угодно”.
