Александр Беккер, работавший в то время журналистом в “Московских новостях”, вспоминал, как Смоленский сказал ему, что банк “Столичный” был зарегистрирован в списке коммерческих банков под номером шестьдесят четыре. “Я работаю на номер шестьдесят четыре, а он когда-нибудь поработает на меня, — хвалился Смоленский. — У меня будет кредитная история и репутация”{23}.
“Не думаю, что у него в то время имелась ясная стратегия, — вспоминал Беккер. — Никто не знал, каким должен быть коммерческий банк”. Старый друг Смоленского по армии, Краснянский, считал, что важнее всего было держаться подальше от государства. “Важно было иметь возможность свободно распоряжаться своими деньгами, направлять их туда, куда он хотел, без объяснений, — сказал Краснянский. — Клиенты появились позже, и он понял, что банк может принести намного больше денег, чем строительный кооператив”.
Расцвет банковского дела в последние годы существования советского социализма стал возможен в значительной степени благодаря поддержке самого государства в виде дешевых кредитов. Многие новые банки создавались непосредственно на базе государственных министерств, отраслей промышленности и производственных объединений. Министерство автомобильной промышленности создало “Автобанк”, Министерство нефтехимической промышленности — свой собственный “Нефтехимбанк”, государственная авиакомпания — “Аэрофлотбанк”. Эти и дюжина других банков были созданы, чтобы обслуживать стоящие за ними государственные отрасли промышленности, и те всегда могли рассчитывать на предоставление субсидий. Крупные отрасли промышленности, региональные правительства, коммунистическая партия со своими многочисленными отделениями были движущей силой стремительного развития нового банковского сектора, а из-за их политического влияния и денег более независимые новые кооперативы казались карликами.
Смоленский оставался таким же изгоем, как и несколько лет назад, когда у него не было ничего более ценного, чем грузовик-мусоровозка. За спиной его банка не стояло никакого министерства. По сравнению с другими банками, имевшими влиятельных покровителей, кооперативные банки были слишком малы. В 1990 году банк Смоленского не входил в число двадцати крупнейших коммерческих банков Советского Союза{24}. Главный принцип Смоленского заключался в том, чтобы не иметь общих дел с государством. Ему нужна была лишь возможность действовать так, как он считал нужным. Он настаивал на том, чтобы ни один из его сотрудников не был выходцем из государственного банка. Он брал на работу молодых людей, не имевших опыта работы в Госплане или Госбанке.
Смоленский выходил на новый уровень ведения бизнеса. Он не хотел больше пилить бревна. Он закрыл свой кооператив “Москва-з”. Так родился новый банкир.
После окончания гражданской войны в США британские капиталы потоком хлынули в Соединенные Штаты, главным образом в виде ссуд железнодорожным компаниям. Англия, родина индустриальной революции, давшая миру Адама Смита, стала мировым финансовым центром, и следовало найти применение образовавшемуся здесь избытку капитала. Как пишет Рон Чернов, биограф великого банкира Дж. П. Моргана, английских инвесторов отпугивало хаотичное развитие американских железных дорог. Они боялись жуликов и мошенников, управлявших ими. Морган стал трансатлантическим посредником между теми, кто давал деньги в Лондоне, и теми, кто нуждался в них в Соединенных Штатах. Лондонские инвесторы оказывались, как правило, совершенно беспомощными и целиком зависели от информации о железных дорогах, которой располагал Морган. В Соединенных Штатах железные дороги зачастую находились в расстроенном состоянии и могли надеяться привлечь капитал только с помощью Моргана. Как заметил тогда один из журналистов, огромное влияние Моргана было основано не на миллионах долларов, которые он имел, а на миллиардах, которыми он распоряжался. Он был одним из величайших посредников в истории Америки. Американские магнаты часто изображаются как достигшие успеха на ниве управления железными дорогами и создания сталелитейных концернов; но ключевым фактором их богатств стало то, что их потребность в капитале утолялась Англией, где благодаря успешной торговле, расширившейся в ходе индустриальной революции, образовались его избытки{25}.
Представьте себе картину, открывавшуюся глазам Александра Смоленского в 1988 году. Отсутствие колбасы в государственных магазинах и суровая реальность кризиса, который переживала система. И никаких иностранных банкиров, жаждущих вложить свои капиталы. Смоленский видел раненых динозавров советской промышленности, примитивных и немощных, и знал, что сотни лет авторитарной власти ослабили пассивное и сонное население России, которое трудно будет пробудить.
В 1990 году Горбачев рассматривал план создания в стране рыночной экономики за пятьсот дней, но отказался от него. Его экономическая политика была непоследовательной и неубедительной. Шансы на значительные вливания частных капиталов из-за границы были невелики. Когда один из авторов плана “Пятьсот дней”, Григорий Явлинский, поехал в Соединенные Штаты за помощью, президент Джордж Буш охладил его пыл. Запад был не готов идти на риск, вкладывая деньги в Советский Союз. Крупнейшим и фактически единственным реальным источником капитала было само государство. В собственности государства находились разбросанные по всей стране нефтяные месторождения, шахты, заводы и нефтепроводы. Через Госбанк государство контролировало денежную массу и кредиты, а также всю внешнюю торговлю. Если и можно было сделать деньги, то прийти они должны были от государства — прямо, в виде собственности и субсидий, или косвенно, путем использования государственного контроля над ценами и торговлей.
В последние годы советского периода торговые компании молодых предпринимателей и располагавших связями бюрократов быстро сколотили таким способом целые состояния. Они покупали нефть по низкой цене внутри страны, за взятки вывозили ее за границу, продавали за твердую валюту по цене мирового рынка, покупали за границей персональные компьютеры, за взятки ввозили их в страну, продавали их и вкладывали полученные фантастические прибыли в следующую партию нефти. Государство создавало условия для подобных операций, сохраняя низкие цены на нефть, не удовлетворяя спрос на компьютеры и мирясь со взяточничеством.
Для Смоленского, инстинктивно не доверявшего государству, поиски первоначального капитала были сопряжены с трудностями и риском. У него не было надежды стать посредником между заемщиками и кредиторами в англо-американских традициях. Советский Союз, а позже Россию от условий, способствовавших появлению первых американских магнатов, отделяли световые годы. Не став Морганом или Карнеги, Смоленский воспользовался тем, что было, — диким, необузданным и уродливым российским протокапитализмом тех дней.
“В России первоначальный капитал для создания банка можно было получить только двумя способами, — говорил мне Александр Беккер, имевший тогда общие дела со Смоленским. — Один заключался в том, чтобы обслуживать подозрительные счета и следовать принципу “мне все равно, какие деньги лежат в моем банке. Я не обязан проверять паспорт каждого вкладчика”. Другим путем было тесное сотрудничество с властями и государственными чиновниками и получение бюджетных счетов и выгодных контрактов”. Но Смоленский, по его словам, “не имел никаких политических связей”.
За год до распада Советского Союза более половины всех счетов коммерческих банков составляли счета государства{26}. Остальные были счетами кооперативов, а также других сомнительных организаций и недавно созданных предприятий. С ними Смоленский и начал создавать свой банк. Он имел дело с теми, кто хотел иметь дело с ним. Банк “Столичный” обслуживал тех, кто стремился быстро заработать деньги, в том числе предпринимателей, создававших первые кооперативы, энергичных и предприимчивых людей. Они почти всегда заключали крупные сделки с высокой оборачиваемостью средств, приносившие огромную прибыль наличными. К их числу относились так называемые арбитражные операции, заключавшиеся в использовании существовавшей в то время огромной разницы между фиксированными и субсидируемыми ценами государственной экономики и более высокими свободными ценами рынка, как внутри страны, так и за рубежом. Прибыльным бизнесом была и спекуляция валютой, использовавшая преимущества гиперинфляции. За период с момента распада Советского Союза в 1991 году до конца 1994 года курс рубля по отношению к доллару понизился на 95 процентов. Смоленский и другие банкиры получили огромные прибыли, играя на ежедневных колебаниях обменного курса рубля и доллара.