Она совершенно не изменилась с тех пор, как в жизни Есехина наступила эта черная полоса, хотя после поездки в Грецию видеться они стали гораздо реже. И дело было не только в навалившихся на Дмитрия проблемах. У Вари тоже появились дополнительные заботы.

По ее словам, она почти одновременно лишилась двух самых ценных сотрудниц — одна ушла в декрет, а вторая выскочила замуж и уехала за границу. Для небольшой компании такая кадровая потеря была весьма болезненной, а главное, увеличивала объем работы, приходившийся на каждого человека. Но Варя по несколько раз на день звонила Дмитрию и, если им все же удавалось встретиться, обрушивала на него массу нежностей.

Зато отношения с женой у Есехина окончательно испортились. Ему было трудно общаться с Ольгой, как прежде, понимая, что он держит за пазухой камень. Дмитрий мучился от двойственности своего положения, приходил домой поздно, тем более что поводов для этого было больше, чем достаточно, часто ложился спать у себя в кабинете и придумывал другие уловки, чтобы не оставаться наедине с женой. Только однажды они провели вечер, отдаленно напоминавший их счастливое прошлое.

В одну из суббот к ним домой без звонка нагрянули Оксана и Михаил Синебоковы и пригласили в театр. Дмитрию не хотелось демонстрировать перед друзьями свои семейные проблемы, поэтому он не стал отказываться.

Как выяснилось, Синебоковы достали четыре билета на новую постановку «Чайки» в Ленкоме. Маленькая, крепко сбитая, энергичная Оксана многозначительно сообщила, что об этой премьере говорит сейчас вся Москва, и если они немедленно не соберутся и не пойдут с ними, то потом будут жалеть до конца своих дней. В общем, было очевидно, что любые отговорки она воспримет как личное оскорбление.

Спектакль и в самом деле оказался очень неплохой. В нем участвовали многие известные актеры. Они хотя и злоупотребляли своими лицедейскими способностями, доводя некоторые типажи до гротеска, но все же не превратили постановку в собственные, не связанные друг с другом бенефисы. Режиссер также не стал переворачивать пьесу великого драматурга с ног на голову и не разбавил ее дурацкой отсебятиной, что было так модно в последнее время.

Разве что художник немного перестарался — декорации больше подходили для какой-то авангардистской постановки, чем для классического спектакля. Да в конце, когда за сценой слышится хлопок и Дорн вполголоса говорит Тригорину: «Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…», — занавес не опустился, как было по тексту пьесы, а, наоборот, в глубине сцены поднялись кулисы, открывая озеро и где-то высоко, словно сидящую на дереве, Нину Заречную, на коленях которой лежал застрелившийся Треплев. И для большего эффекта тут же грянула тревожная, леденящая кровь музыка.

Эта последняя сцена как раз и стала предметом оживленной дискуссии между Есехиными и Синебоковыми. После спектакля они зашли в бар на Малой Дмитровке, рядом с театром, чтобы пропустить по стаканчику и поболтать. Давно влюбленная в Ленком Оксана заявила, что «народ не врал!» Постановка, по ее мнению, была и в самом деле гениальная. А финал вообще «вызвал мурашки по спине»! Как всякая эмоциональная натура, она явно рассчитывала на такие же категоричные оценки от других. Однако никто не спешил ее поддерживать.

— Тебе что, не понравилось? — сухо спросила она у Ольги.

Та лишь неопределенно повела плечами и пригубила «Мартини», прикрывая бокалом улыбку.

— В общем-то неплохо. Но как раз последняя сцена, на мой взгляд, самая слабая.

— В тебе говорит обычный дух противоречия, — без колебания поставила диагноз Оксана. — Ты никогда и ни с кем не соглашаешься, — она посмотрела на Дмитрия. — Бедняга. Я тебе сочувствую.

— В пьесе, после слов: «…Константин Гаврилович застрелился…», написано: «Занавес», — спокойно стояла на своем Ольга. — Но там не написано: «Яркий свет!», «Жалобная музыка!»

Оксана чуть не задохнулась от возмущения:

— Неужели в приличном обществе еще нужно говорить, что режиссер имеет право на собственное прочтение текста, даже самого гениального!

— Режиссер такое право имеет. Однако в данном случае получилось плохо. Чтобы воздействовать на публику, он воспользовался дешевыми шумовыми эффектами.

— А я утверждаю, что концовка гениальная!

Но Ольга не собиралась уступать:

— Сто лет назад Чехов был большим новатором, чем твой любимый режиссер сегодня. Потому что, может быть, впервые в истории театра в его пьесе о смерти главного героя говорится вполголоса, без всякой патетики и заламывания рук. В то время, как другие персонажи спокойно пьют чай. А потом следует пронзительная тишина и занавес. У твоего режиссера пронзительной тишины, видимо, не получилось, и он заменил ее пронзительными звуками.

Ольга, конечно, была большой умницей. Дмитрий с сарказмом подумал, что если бы страсть к женщине хотя бы на десять процентов определялась ее интеллектом, то у него никогда бы не появилось желания изменять жене.

— Хорошо, давай спросим мужчин: понравился им спектакль или нет? — воспользовалась Оксана запрещенным приемом.

Михаил был себе не враг, поэтому он усердно закивал.

— Прекрасная постановка! Просто прекрасная! А игра актеров! Фантастика!

Зато Дмитрий однозначно встал на сторону Ольги.

— В концовке пьесы режиссер дал явного петуха, — улыбнулся он. — Перемудрил. Слишком много шумовых эффектов. К тому же я не понял, почему мертвый Треплев лежит в финале на коленях у Заречной. Ведь он как раз и застрелился из-за того, что она уехала, признавшись в любви к другому.

— Какие-то утилитарные люди! — расстроилась Оксана. — Да и вообще, кого берем в арбитры? Муж и жена — одна сатана! Эта парочка давно уже спелась! Но вы меня все равно ни в чем не переубедите. Спектакль гениальный!

Потом они заказали выпить еще и стали обсуждать планы на новогодние праздники. Самой соблазнительной всем показалась идея отправиться в Альпы кататься на горных лыжах. Но Дмитрий сказал, что он сможет уехать только в том случае, если ситуация на фондовом рынке хотя бы немного придет в норму. Михаил поинтересовался, как чувствует его компания.

— Могло быть лучше, — дипломатично улыбнулся Есехин. — Постараемся выкарабкаться.

— А ты как думаешь: кризис уже позади?

— Если кто-нибудь скажет тебе на эту тему что-то определенное, то он или идиот, или просто обманщик, — заверил его Дмитрий.

Когда Есехины уже распрощались с друзьями и не спеша шли через Пушкинскую площадь к стоянке такси, Ольга со смехом вспомнила горячность Оксаны:

— За свой любимый Ленком она любому перегрызет горло. А ты — герой! Не раздумывая бросился на мою защиту. Это все равно что зайти в клетку к тигрице.

После выпитых в баре двух стаканчиков виски, настроение у Дмитрия тоже было вполне приличное. Он держал жену под руку и, может быть, впервые за последнее время не испытывал дискомфорта.

— Кажется, мне удалось ее позлить, — сказал он. — Да и на чью сторону я должен был встать, как не на твою? Чему ты удивляешься?

— Мне в последнее время казалось, что ты никак не можешь определиться, на чьей ты стороне, — обронила Ольга.

Ее слова прозвучали двусмысленно, и вряд ли они нуждались в дополнительной расшифровке. Дмитрий замолчал.

— Я знаю, что тебе тяжело, — вздохнула Ольга. — Но мне тоже непросто. Очень тебя прошу, сделай наконец-таки какой-то выбор. Ты уже просто всех замучил. И, ради бога, не говори сейчас ничего. Пусть хоть этот вечер закончится у нас нормально…

От такой ее покорности судьбе, готовности принять любое решение, у Дмитрия защемило сердце. Она и здесь хотела ему помочь, жалела не только себя, но и его.

Есехин немедленно дал себе слово, что как можно быстрее постарается найти выход из ситуации, которая невыносима для всех. Однако последовавшие затем события на фондовом рынке опять надолго отодвинули все другие проблемы и заботы на второй план.

— Теперь этот кошмар уже не остановить! — не отрываясь от экрана телевизора, абсолютно равнодушно произнес Дмитрий, словно говорил о чем-то постороннем, что его самого не касалось. — И прежние неприятности покажутся нам счастьем.