МАРЧБЭНКС (участливо). Да, я понимаю. Итак, значит, у вас не хватает смелости признаться ему?

ПРОЗЕРПИНА (подскакивая). Ему! Кому это?

МАРЧБЭНКС. Ну, кто бы это ни был – человеку, которого вы любите. Это может быть кто угодно. Может быть, мистер Милл, помощник священника…

ПРОЗЕРПИНА (с презрением). Мистер Милл!!! Вот уж поистине достойный объект, чтобы я стала по нем убиваться! Скорей бы уж я выбрала вас, чем мистера Милла.

МАРЧБЭНКС (ежится). Нет, что вы! Мне очень жаль, но вы не должны думать об этом. Я…

ПРОЗЕРПИНА (с раздражением идет к камину и останавливается, повернувшись к Марчбэнксу спиной). О, не пугайтесь! Это не вы. Речь идет не о каком-то определенном человеке.

МАРЧБЭНКС. Я понимаю, вы чувствуете, что могли бы любить кого угодно, кто предложил бы…

ПРОЗЕРПИНА (в бешенстве). Кого угодно… кто предложил бы… нет, на это я не способна. За кого вы меня принимаете?

МАРЧБЭНКС (обескураженный). Все не так. Вы не хотите мне по-настоящему ответить, а только повторяете слова, которые все говорят. (Он подходит к кушетке и опускается на нее в полном унынии.)

ПРОЗЕРПИНА (уязвленная тем, что она принимает за презрение аристократа к ее особе). О, пожалуйста, если вы жаждете оригинальных разговоров, можете разговаривать сами с собой.

МАРЧБЭНКС. Так поступают все поэты. Они разговаривают вслух сами с собой, а мир подслушивает их. Но так ужасно одиноко, когда не слышишь речей другого.

ПРОЗЕРПИНА. Подождите, пока придет мистер Морелл. Он с вами поговорит.

Марчбэнкса передергивает.

О, вам совершенно незачем так гримасничать. Он разговаривает получше вас. (Запальчиво.) Он с вами так поговорит, что вы прикусите язычок. (Она сердито идет к своему столику, как вдруг Марчбэнкс, внезапно осененный, вскакивает и останавливает ее.)

МАРЧБЭНКС. А, понимаю.

ПРОЗЕРПИНА (покраснев). Что вы понимаете?

МАРЧБЭНКС. Вашу тайну. Но скажите, это действительно возможно, чтобы его могла любить женщина?

ПРОЗЕРПИНА (словно это уже переходит всякие границы). Ну, знаете!

МАРЧБЭНКС (с жаром). Нет, ответьте мне! Я хочу это знать. Мне нужно знать. Я не понимаю этого. Я ничего не вижу в нем, кроме слов, благочестивых сентенций и того, что люди называют добротой. Это нельзя любить.

ПРОЗЕРПИНА (тоном холодной назидательности). Я просто не знаю, о чем вы говорите. Я не понимаю вас.

МАРЧБЭНКС (с раздражением). Нет, понимаете. Вы лжете.

ПРОЗЕРПИНА. О-о!

МАРЧБЭНКС. Вы понимаете и вы знаете. (Решившись во что бы то ни стало добиться от нее ответа.) Может ли женщина любить его?

ПРОЗЕРПИНА (глядя ему прямо в лицо). Да.

Он закрывает лицо руками.

Что с вами?

Он отнимает руки, и ей открывается его лицо: трагическая маска. Испуганная, она поспешно отступает в дальний угол, не сводя глаз с его лица, пока он, повернувшись к ней спиной, не направляется к детскому стульчику у камина, где садится в полном отчаянии. Когда она подходит к двери, дверь открывается и входит Берджесс.

(Увидев его, она вскрикивает.) Слава тебе господи, наконец кто-то пришел. (Усаживается, успокоившись, за свой столик и вставляет в машинку чистый лист бумаги.)

Берджесс направляется к Юджину.

БЕРДЖЕСС (почтительно наклоняясь к титулованному гостю). Так вот как, они оставляют вас скучать одного, мистер Марчбэнкс. Я пришел составить вам компанию.

Марчбэнкс смотрит на него в ужасе, чего Берджесс совершенно не замечает.

Джемс принимает какую-то депутацию в столовой, а Канди наверху занимается с девочкой-швеей, которую она опекает. (Соболезнующе.) Вам, должно быть, скучно здесь одному, и поговорить-то не с кем, кроме машинистки. (Он подвигает себе кресло и усаживается.)

ПРОЗЕРПИНА (совершенно разъяренная). Теперь ему, наверно, будет очень весело, раз он сможет наслаждаться вашим изысканным разговором. Можно его поздравить. (Яростно стучит на машинке.)

БЕРДЖЕСС (пораженный ее дерзостью). Насколько мне известно, я к вам не обращаюсь, молодая особа.

ПРОЗЕРПИНА (ехидно Марчбэнксу). Видели ли вы когда-нибудь такие прекрасные манеры, мистер Марчбэнкс?

БЕРДЖЕСС (напыщенно). Мистер Марчбэнкс – джентльмен и знает свое место, чего нельзя сказать о некоторых других.

ПРОЗЕРПИНА (колко). Во всяком случае, мы с вами не леди и не джентльмены. Уж я бы с вами поговорила начистоту, если бы здесь не было мистера Марчбэнкса. (Она так резко выдергивает письмо из машинки, что бумага рвется.) Ну вот, теперь я испортила письмо, придется все снова переписывать. Ах, это выше моих сил. Толстый старый болван!

БЕРДЖЕСС (подымается, задыхаясь от негодования). Что-о? Это я – старый болван? Я? Нет, это уж слишком. (Вне себя от ярости.) Хорошо, барышня, хорошо. Подождите, вот я поговорю с вашим хозяином, вы у меня увидите, я проучу вас. Не я буду, если не проучу.

ПРОЗЕРПИНА (чувствуя, что перешла границы). Я…

БЕРДЖЕСС (обрывая ее). Нет, довольно. Нам с вами больше не о чем говорить. Я вам покажу, кто я.

Прозерпина с вызывающим треском переводит каретку и продолжает писать.

Не обращайте на нее внимания, мистер Марчбэнкс, она недостойна этого. (Он снова величественно усаживается в кресло).

МАРЧБЭНКС (расстроенный, с жалким видом). Не лучше ли нам переменить тему разговора? – Я… я не думаю, чтобы мисс Гарнетт хотела сказать что-нибудь…

ПРОЗЕРПИНА (настойчиво и убежденно). Хотела сказать!.. Да, вот как раз то самое, что сказала.

БЕРДЖЕСС. Стану я унижать себя, обращая на нее внимание.

Раздается два звонка.

ПРОЗЕРПИНА (берет свой блокнот и бумаги). Это меня. (Поспешно уходит.)

БЕРДЖЕСС (кричит ей вдогонку). Обойдемся и без вас. (Несколько утешенный сознанием, что за ним осталось последнее слово, однако не совсем отказавшись от мысли придумать что-нибудь покрепче, он некоторое время смотрит ей вслед, затем опускается в кресло рядом с Юджином и говорит конфиденциальным тоном.) Ну вот, теперь, когда мы с вами остались одни, мистер Марчбэнкс, разрешите мне сказать вам по-дружески то, о чем я не заикался никому. Вы давно знакомы с моим зятем Джемсом?

МАРЧБЭНКС. Не знаю. Я никогда не помню чисел. Вероятно, несколько месяцев.

БЕРДЖЕСС. И вы никогда ничего такого за ним не замечали… странного?

МАРЧБЭНКС. Да нет, кажется.

БЕРДЖЕСС (внушительно). Вот то-то и дело, что нет. Это-то и опасно. Так вот, знаете – он не в своем уме.

МАРЧБЭНКС. Не в своем уме?

БЕРДЖЕСС. Спятил вконец! Вы понаблюдайте за ним. Сами увидите.

МАРЧБЭНКС (смущенно). Но, быть может, это просто кажется, потому что его убеждения…

БЕРДЖЕСС (тыча его указательным пальцем в колено, чтобы заставить себя слушать). Это вот как раз то, что я всегда думал, мистер Марчбэнкс. Я долгое время считал, что это только убеждения, но вы все-таки попомните мои слова: убеждения, знаете, это нечто весьма, весьма серьезное, когда люди начинают из-за них вести себя так, как он. Но я не об этом хотел. (Он оглядывается, желая удостовериться, что они одни, и, наклонившись к Юджину, говорит ему на ухо.) Как вы думаете, что он сказал мне здесь, вот в этой самой комнате, нынче утром?

МАРЧБЭНКС. Что?

БЕРДЖЕСС. Он мне сказал, – и это так же верно, как то, что мы вот здесь с вами сейчас сидим, – он мне сказал: «Я – болван, – вот что он сказал, – а вы, говорит, вы – мошенник». И так это, знаете, спокойно. Это я-то мошенник, подумайте! И тут же пожал мне после этого руку, точно это что-то очень лестное! Так что же после этого можно сказать – этот человек в здравом уме?