Радостно плюнул и стал жить по наитию.

Бизнесмен Артем Кутько!

Флагман отечественного предпринимательства!

Эквилибрист купли и продажи!

Да что там?! Финансовый гений!

Женился Артемка. Детей завел. По золотистому паркету дома птица какаду прыгает. Яйца несет. В хрустальном бассейне могучие осетры меланхолически плавают. Икру мечут.

А заветное зеркало опять оказалось на чердак снесенным, паутиной да жирной пылью подернуто.

Как-то, от души откушав поросенка с хреном, запив ледяной водочкой «Столичная», Артем вспомнил о нем.

Полез на чердак, смахнул рукавом напластования пыльной дряни и ахнул. В зеркале ясным огнем полыхает его дом. А сам Артемка, нелепо подогнув ногу, лежит прошитый очередью «Калашникова». Над ним склонилась и воет простоволосая вдова, хнычут сиротки, Машенька и Гриша.

По серебристой поверхности мелькнула толстая рожа главного конкурента, нефтяного магната Егора Махнорылова.

— А киллер Шакал молоток! Артемка откинул коньки! — отрыгнув, угробно захохотал Егор. — Собаке собачья смерть!

Артем отломил от какого-то древнего кресла ножку, со всего плеча ахнул по зеркалу.

Лунные брызги осыпали чердак.

Артем спустился в гостиную и от огорчения махнул целый стакан водки.

Лучше не стало. Лишь потянуло в сон.

А дальше — началось странное.

К нему в долю попросился тот самый главный конкурент из зеркала, Егорка Махнорылов.

Артем хотел сразу ему дать отлуп. Но зеркала уже нет. Некому опереться на плечо. А последний совет был таким — бойся Егорку.

Махнорылов вошел в долю. Дела Артема круто пошли в гору. Дальневосточный порт на паях прикупили. Нефтью Артемка занялся, газом, древесиной элитных пород.

Как-то в добром подпитии Артем рассказал Махнорылову о зеркале.

Махнорылов заиграл желваками, помрачнел и говорит:

— А я ведь точно хотел тебя того, из «Калашникова». А дом сжечь…

— Брешешь!

— Ты где отчетную документацию хранишь?

— Дома.

— Нет документации, нет и Егора Кутько. Все бы твои капиталы себе оттяпал.

— А что же тебя остановило?

— Странные предчувствия…

Помолчали.

— Зеркало, значит, вдребезги?

Артем кивнул.

— Жалко. Хотелось бы на будущее взглянуть.

Проводив Махнорылова, Артемка полез на чердак, осколки в заветный мешочек смести.

А зеркало стояло там, где и прежде. Ни трещинки, ни царапин. Под ногами же визгливо щелкали стеклянные осколки.

Артем подышал на зеркало, смахнул ладонью паутину, изображение дрогнуло, пошло волной.

И видит Артем господина Махнорылова со своими подельниками.

— Артемку надо устранять, — оскалился Егор. — Он наши прежние планы разнюхал. Кто-то стучит для него. Вся документация дома. Сам сказал. Позвоните Шакалу. Пусть обновит свой «калаш».

Зеркалу Артем поверил.

Срочно, вместе с семьей, умотал в Гонолулу, прихватив деньги, документы и, главное, зеркало-вещун.

И теперь он сидит под тенистыми пальмами, потягивает текилу, щупает мускулистые бедра местных красоток.

Шайку Махнорылова, руками верных парней, он уничтожил. Вместе со снайпером Шакалом.

Можно возвращаться и в Москву.

Ну, это-то никогда не поздно…

Каждое утро Артем идет к спасительному зеркалу. Долго, почти не мигая, смотрит в него. Увы, здесь, в тропиках, кроме его сытой физиономии, зеркало ничего не отражает.

Но Кутько не вешает нос!

Значит, не время…

Припечет, и заговорит зеркальце, не сомневайтесь!

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 6 2004

Что еще может удивить при первой поездке в «дальнее зарубежье», когда всё и сразу? Меня заставил вздрогнуть неожиданно оживший сотовый телефон. Я понимаю, роуминг и все такое, но как-то удивительно: ты — на юге Европы, пляжи с принятием спиртных напитков и ленивым посещением мероприятий Еврокона, а тут запросто по телефону: «Вася, где ты сейчас?». Начинаешь объяснять: так, мол, и так, фестиваль фантастики, и тут же спохватываешься. Голос-то знакомый, да это же друг детства Жорик! И ведь афишу видел: здесь, в этом курортном городке, проходит шахматный турнир. Чуть не добавил: помимо Еврокона. Еще неизвестно, какое из мероприятий привлекает больше народа. Может, это мы «проходим помимо шахматного турнира»! Или «наряду»…

Это для меня он — Жорик. Для всего остального мира, исключая близких родственников, естественно, — Георгий Ванин, чемпион мира по древней игре на шестидесяти четырех полях. Я — тоже шахматист. Перворазрядник. Был когда-то… Что может быть между нами общего? Так получилось, что я оказался одним из первых партнеров будущего чемпиона. Жили в одном доме, я — старше на три года, и этот карапуз — Жорик, второклашка, уже всех во дворе драл только так! А я — сопротивлялся. Потому что ходил в шахматную секцию и уже малость поднаторел: дебюты разные там, ферзевый гамбит, постановка мата одинокому королю слоном и конем. Вот с тех самых времен мы с Жориком и дружим, хотя обыгрывать он начал меня уже через год, а спустя еще два — потерял ко мне как к противнику за доской всякий интерес.

— У нас тут экскурсия в местный музей. Я прикинул: тебе как фантасту, пишущему на темы исторические, может быть интересно!

— Оно конечно, — промямлил я. Музеи посещаю, но ведь не для того пол-Европы…

— Там выставлен шахматный автомат восемнадцатого века. Говорят, подлинник; был в запаснике, по завещанию дарителя, не показывали ровно сто пятьдесят лет. Мол, это — тот самый автомат, что выигрывал у Екатерины Великой и у Наполеона…

— И сгорел в музее Филадельфии?

— Ну, там утверждают, что сгорела копия… Так ты присоединяешься? — Мгновенный напор — характерная черта Жорика Ванина с детства. Тем и брал!

— Да, пожалуй, — промямлил я, — где и когда?

Вечером того же дня, почти трезвый, я уже шагал в компании с Ваниным по коридорам местного «краеведческого» музея. Посетителей, к моему удивлению, оказалось немного, кроме нас — фантаста и шахматиста, присутствовала некая наследно-монархическая — как мне шепнул по-русски Жора — особа нечетко определенного пола, лет семнадцати, да двое мальчуганов в сопровождении очень строгой леди, Я впервые увидел очередной крик моды — наследие какого-то престола было разряжено в разноцветные лохмотья. Вспомнился эпизод из жизни Оскара Уайльда. Писателя «достал» уличный музыкант, выбравший себе место прямо под окном отца современной эстетики. Особенно смущали грязные, самого безобразнейшего вида, лохмотья, в кои был обряжен сей субъект. Уайльд не поскупился, нанял портного за немалые деньги. И уже через неделю прохожие дивились на уличного попрошайку, одетого в живописные, иглы модного лондонского портного, со вкусом подобранные… лохмотья! Да, неисповедимы ассоциативные пути, пролегающие промеж писательских извилин… Это я не об Уайльде, это — о себе.

Наследная особа помалкивала, и я потерял к ней интерес. Неужели ни одного шахматиста, кроме Жоры? Странно, я ожидал совсем другого. Ну, не то, чтобы сюда заявился традиционный шахматный турнир в полном составе, но все же… Разве что мальчишки оказались явно знакомы с шахматами, но их выкрики были мало похожи на «Слон бэ три — шах!». Скорее, на «Chess Genius!», «Fritz!», «Chess Master!». Ребятишки обсуждали шахматные программы, изредка косясь на Ванина. Что там звание чемпиона, главное: ведь этот человек сыграл уже не один матч с лучшими суперкомпьютерами!

Вот и цель нашей экскурсии. Шахматному автомату отдали целый зал. А нам — какое счастье! — разрешили подойти потрогать. Верно, я попал в какую-то особенную — как говорили у нас раньше, «блатную» — группу. Ну, чемпион мира, принц, детишки — небось, отпрыски какого-нибудь американского суперолигарха… Ладно, воспользуемся моментом. Что мы имеем? Огромный деревянный ящик, сработанный под шахматный стол, фигурки расставлены. «Черные» не черные, а красного дерева — красиво… Возвышается фигура «турка» в огромном тюрбане. Белый мех кафтана — как новенький, в химчистке побывал, что ли? Трубка во рту, разве что не дымит. Правая рука подвижная, на шарнирах, внутри нее, вероятно, система рычагов. Я не удержался — понюхал автомат. Каков он, запах восемнадцатого столетия? Так и не понял. Бабушкин комод пах по-другому!