Скользнуть в полуподвальное кухонное окно. Повара в такую теплынь не стали закрывать фрамугу на ночь.

Подобные наводки им давали в его прошлой жизни на случай непредвиденных обстоятельств. 1де можно взять валюту: марки, фунты, доллары. Где оружие и новые документы. Все планы, коды доступа, системы охраны вбивались в память намертво.

Разумеется, это был огромный риск. Он мог засветиться перед теми, кого так тщательно избегал. Любое подобное местечко было на примете, за ним велось как минимум двойное наблюдение. Обычных людей он не боялся. Но если засекут свои… об этом думать сейчас не хотелось.

Втяжные когти-отмычки, подвижные, похожие на обезьяньи пальцы (с той лишь разницей, что большой палец на «руке» не противопоставлялся остальным — это снизило бы скорость бега) и мощный вживленный нейрокомпьютер сделали свое дело. Тяжелая полуметровая дверь подземного хранилища неохотно подалась и медленно распахнулась ему навстречу. До общей тревоги — четыре минуты сорок пять секунд.

Большой волк с широкой грудью и желтыми глазами не очень умело, но достаточно быстро стал перекладывать в заплечный холщовый ранец пачки серовато-зеленых купюр в банковской упаковке. Доложил сверху два комплекта документов, запаянных в целлофан, затянул горловину увесистого мешочка, звериным движением (как барана) вскинул его себе на спину и бесшумно заскользил по безлюдным коридорам…

Зверь вылетел на ярко иллюминированную лужайку перед домом и стелющимся наметом преодолел немалое расстояние до трехметрового кирпичного забора. Не касаясь усеянного битым стеклом верха, перемахнул через преграду и растаял в ночной лесополосе.

Надрывно, по-волчьи, завыла ему вслед одинокая сирена. Прибалдевшие охранники терли глаза. Скулящие кавказские овчарки, обученные на раз давить людей и зверей, в поисках защиты жались к ногам хозяев, а потом вздернули морды и завыли, вторя тоскливой сирене.

Встреча была обставлена в классике жанра. Просторный бетонный подвал. Несколько машин в углу. Высвеченный фарами круг в центре. Володя со своим холщовым мешочком выглядел почти комично супротив амбалов с увесистыми кобурами под пиджаками.

Юля ждала у подруги.

Парень на пружинящих ногах прошел вперед, не переступая, однако, границу света и тьмы.

— Я принес деньги!

От машин отделилось несколько фигур. Серебристая шевелюра царственной походкой пронесена была в центр светлого круга. Один холуй расставил складной столик и стульчик. Второй уселся, достал из чемоданчика машинку для счета денег, аппаратик для проверки подлинности купюр и замер с ехидной улыбочкой на губах.

— Я принес сто тысяч, Константин Евграфович, — шагнув вперед, повторил Володя.

— Ну да? — басовито удивился седой хохмач. — Давай тогда их посчитаем, друже, а то вдруг ты их всю ночь рисовал?

Зашуршала машинка, щелкнул аппаратик.

— Все без обмана. Здесь я доволен. Только вот видишь, какая неувязочка вышла… За это время ведь проценты на денежки набежали!

Казалось, Володя даже не удивился. Хотя ни о чем таком речи прежде не заходило.

— Сколько?

— Я не злой. По любви по дружбе, минус сексуальные услуги… в общем, насчитываю вам десять процентов.

Володя молча вынул из сумки еще несколько пачек. Холуй за столиком удивленно зыркнул на хозяина, но тотчас потупился под его злобным взглядом. Снова зашуршала машинка.

— Надо же, и тут ты угадал! Хвалю, хвалю!.. Ну а мой моральный ущерб?

— Сколько?

— Да что ты все заладил: сколько, сколько? Других слов не выучил, что ли? Мы же как люди разговариваем. Боль души моей сколько стоит? Во что ее оценить? Двадцать.

Новые пачки словно сами по себе вынырнули из мешочка.

— Дока, во всех делах дока! Прямо хоть на работу бери к себе. Да ведь не в одних деньгах дело. Главное в нашем бизнесе — уважение. А если все от меня за деньги уворачиваться начнут, уважение недолго и потерять. От меня еще никто без наказания не уходил… Короче, пацаны мои с тобой поговорить хотят. Не я, не я. Я ни на чем не настаивал. Но шибко им за диду свово обидно. Горячие они у меня. Сорвиголовы просто. Так что оставшиеся денежки ты им отдай, а сам поворачивайся лицом к стенке. Разговор будет недолгий, но серьезный. А я пойду, пожалуй. Мне еще Юльку-подлянку поучить трэба. А ты мне понравился. Оклемаешься — в гости заходи, чайку попьем…

Боевые рефлексы опередили записных каратистов, УЗИ и «Беретты». В мозг ворвались и загремели звуки, ранее казавшиеся шорохами. Зрение стало черно-белым, глаза легко различали малейшие нюансы движений — вплоть до мышечной дрожи. Запахи окунули его в океан новой информации, словно распахнулась другая Вселенная. Мир вокруг как бы замер, испуганно притих. Люди задвигались медленней, будто погруженные в масло.

Серая тварь метнулась в сторону холуя, который неспешно, словно в замедленной съемке, вытаскивал из-под полы автомат. Пятисантиметровые клыки сомкнулись на горле, распороли сонные артерии, вырвали глотку. Из тяжело падающего могучего тела фонтаном ударила алая, остро пахнущая кровь, забрызгав столик с деньгами, белые рубашки телохранителей, серебристые волосы их хозяина.

Кассир с чемоданчиком открыл рот, чтобы закричать, но не успел, завалился на бок со сломанной шеей. Жуткая бестия обрушилась на врагов подобно смерчу и заметалась в стае обезумевших приматов, сея смерть. Неуловимая тварь видела летящие в нее пули и с лающим смехом увертывалась от них. Чьи-то руки пытались схватить взбесившегося берсерка, ноги — ударить его. Но с таким же успехом они могли ловить и колотить торнадо…

Константин Евграфович еще в самом начале побоища уловил, откуда дует легкий ураганный ветерок, и резво зарысил к машинам. Трясущимися руками он рванул на себя непослушную дверцу, рухнул на сиденье и долго не мог попасть ключом в зажигание. Наконец, он повернул ключ и вперился глазами в лобовое стекло, стараясь не смотреть туда, где раздавались единичные выстрелы, вопли, стоны и хрипы умирающих.

— Ведь знал же, что не чисто здесь, — бормотал он себе под нос. — Все жадность, жадность проклятущая. Одолела тебя совсем, Евграфыч.

Звериная харя в кровавой пене сунулась в стекло.

— Отхррой! — из-за неподходящей артикуляции обрывки фраз звучали особенно зловеще.

— Сейчас-сейчас! — стекло с легким жужжанием поползло вниз, и в морду твари уставилось смертно-черное дуло автомата.

Константин Евграфович зажмурил глаза, раздалась длинная очередь, автомат запрыгал у него в руках. Когда он открыл глаза снова, волчара, улыбаясь от уха до уха, чинно сидел рядом с машиной, обвив лапы хвостом.

— Отхррой!

Евграфыч понял, что третьей команды не будет. Дверца распахнулась, восьмидесятикилограммовый слиток стальных мускулов влетел в салон, придавил на откинувшемся сиденье, зловонно дохнул в лицо:

— Прросил — не тррогай!

— А че ты взъелся, мужик, че ты взъелся?! — попробовал приподняться навстречу Евграфыч. — Мы тебя убивать не хотели, калечить не хотели. Так, попугали, постукали маленько и отпустили бы. На бабки поставили — все чин-чинарем. Без обид, работа такая. А ты вон сколько народу положил! За что? Ведь среди них семейных половина. Они, что ли, виноваты, что дядя «первый президент» производство развалил? А ты еще врал: «не дерусь я, не дерусь»!

— Я не вррал, я не деррусь, — отвел глаза в сторону волк. — Я убиваю. Нельзя меня пугать. Врредно это. Для здорровья.

— А со мной, со старым человеком, чего наделал? Ты обгаженные пятьсот долларов видел когда-нибудь? Нет? Ну, так посмотри — на мне они надетые.

Из горла Евграфыча раздались булькающие звуки — он смеялся. Побежденный волк под победившим. Жизнь свою он прожил, как хотел. Под пулями бывал не раз, а под прицелом — едва ли не каждый день. И теперь смеялся над смертью, ожидая естественной и быстрой развязки.

— А ловко ты нас… разделал. Как на скотобойне. Где ж я теперь новую команду набирать буду? Ты ведь ко мне работать не пойдешь?