Мисс Эверетт сразу подумала об Агнес Грилк, жившей с мужем Лютером по соседству.

У них было две машины. Одна принадлежала Лютеру, но он ею совсем не пользовался, почти все время пропадая либо в море, либо на стройке, либо за выпивкой в «Пальмовой роще». Другая была в распоряжении Агнес, которая занималась чем угодно, лишь бы выгадать хоть один доллар. Во время «сухого закона» она промышляла контрабандой спиртным, но с тех пор переменила множество занятий — была официанткой, механиком, барменшей, водителем грузовика, носильщиком, гидом, помощником электрика. А еще она играла в покер лучше любого мужчины. Агнес любила зиму, ибо в это время года зарабатывала покером больше, чем за все летние подработки. Мисс Эверетт набросила на халат тяжелое пальто из твида и выскочила на улицу.

Агнес завтракала треской, запивая ее пивом. Она была высокой и сложена, как чемпион по гребле. Сейчас, склонившись над едой, Агнес походила на журавля. Скользнув по гостье взглядом, она заметила домашние шлепанцы и халат под пальто и сообразила, что случилось что-то из ряда вон выходящее, но выказать любопытство значило потерять лицо, поэтому она, набив рот треской, предложила:

— Садись, выпей пива.

— Русские на острове! — выдохнула мисс Эверетт, захлопывая за собой дверь. — Где Лютер? Торопись — они уже едут!

— Что за чепуха? — отозвалась Агнес, призывая всю свою выдержку игрока в покер, чтобы не наброситься на гостью с расспросами. — Кто и куда едет?

— Они забрали мою машину и Олина Левериджа, а теперь ищут лодку! Где Лютер?

— Думаю, валяется под столом в «Пальмовой роще». Да что это за русские?

— Не знаю, они говорили по-русски. У них оружие, и они захватили в плен Олина на болоте, а теперь ищут лодку! Один из них наставил на меня пистолет, сбил с ног, потом они обрезали телефонные провода и уехали! Нужно поднять тревогу!

— Черт возьми, — воскликнула Агнес, вытирая рот тыльной стороной ладони, — а ты не врешь?

— Конечно, нет. Стала бы я иначе бегать в таком виде!

— Да, наверно, не стала бы. — Агнес допила пиво и поднялась. — А что, по-твоему, мы должны делать?

— Поднять тревогу! Подними-ка трубку и проверь, работает ли телефон.

Агнес так и сделала, затем повесила трубку:

— Без толку. Немой как рыба.

— Они, я думаю, перерезали провода по всей линии. Но как-то нужно сообщить…

— Как? Орать во все горло? На Поля Ревира[1] мы не похожи. Да и кто нам поверит?

— Надо действовать, все равно как!

— Ладно, детка, успокойся. — Агнес надела кожаную куртку и оглядела мисс Эверетт. — А ты не замерзнешь?

— Ну конечно, нет. Вперед!

— Знаешь, что я придумала? — остановилась Агнес на пороге. — Давай подадим тревогу каким-нибудь знаком. У тебя есть из чего его сделать?

— А каким знаком?

— Ну каким-нибудь, чтобы было ясно, что русские на острове. — Агнес открыла дверцу своей машины. Это был «додж» 1947 года с разорванной обивкой, поэтому возникало впечатление, что находишься не в машине, а на хлопкоочистительной фабрике после взрыва.

— Ты их видела, ну и придумай что-нибудь.

Мисс Эверетт устроилась на сиденье.

— Главное — начать действовать, — решительно сказала она.

— Если найдем что-нибудь подходящее для знака, то сделаем. Нет, будем просто громко кричать.

Агнес завела мотор, и машина рванулась вперед, оставляя в воздухе клочки ваты.

— Ладно, поехали, — сказала она, — но пусть меня черти утащат, если я стану орать на улицах. Сама понимаешь, мне моя репутация дорога.

Только когда Лысенко втолкнул его в машину, Леверидж стал соображать, что произошло и чем все это может кончиться. Он рассматривал русских, ощущал едкий запах, исходящий от их одежды, и заметил, что они напуганы чуть ли не больше, чем он сам. Он гадал, был ли этот отряд авангардом армии вторжения или же это шпионы, выброшенные на парашютах. То, что происходило, было нелепо, но факт оставался фактом — вокруг него были русские и он был их пленником. Потом Левериджу пришло в голову, что впервые с ним случилось нечто из рада вон выходящее. Его жизнь, сколько он ее помнил, всегда текла неторопливо, без перемен и резких поворотов. Даже опускался он постепенно, почти незаметно. Он плыл по течению реки своей жизни, и все вокруг менялось так незаметно, что нельзя было расставить указательные буйки даже на пройденном пути, не говоря уже о будущем. А сейчас внезапно его вырвали из привычного русла и кинули в совершенно незнакомые воды. И он ничего не мог сделать, даже в мыслях, разве что трепыхаться, как форель в сети, и ждать, что будет дальше.

— Где мы найдем лодку? — спросил Лысенко.

— Эта дорога ведет прямо в город, — ответил Леверидж. — Все лодки стоят у причалов с другой стороны города.

— Что он говорит? — поинтересовался Розанов. Лысенко перевел. — Спросите его, можно ли захватить лодку незаметно.

Лысенко повторил вопрос по-английски.

— Он говорит, что это невозможно, — переводил Лысенко, — люди приходят к причалам очень рано.

Розанов размышлял.

— Та старуха уже наверняка подняла тревогу, — наконец произнес он. — По-моему, мы перерезали провода слишком поздно.

— Надо было мне ее прикончить, — вздохнул Лысенко, — и тогда мы были бы в безопасности.

Розанов покачал головой:

— Слишком много шума. Выстрел переполошил бы всю округу.

— Я мог бы ее задушить, — стоял на своем Лысенко. — И я хочу, чтобы вы отметили в своем рапорте мою инициативу, причем четко и ясно, чтобы начальство…

— Хорошо, я отмечу, — перебил его Розанов. — Теперь подумаем, что делать дальше. — Он оглянулся назад, на матроса с ножницами, который хватался за капот всякий раз, когда машина подпрыгивала на ухабах. — У этого Бродского вес и сноровка, как у хорошей коровы. Золтин, возьмите у него ножницы. Когда въедем в город, быстро перережьте все телефонные провода. И прежде всего те, что обеспечивают связь с материком. Крегиткин, пойдете с ним и не вздумайте никого убивать, разве что вас вынудят защищаться. Но и в этом случае не поднимайте шума.

— Есть, командир, — отозвался Крегиткин.

— Крегиткин, я подам на вас рапорт, — вылез Василов, расположившийся на заднем сиденье. — Когда вернемся на судно, вы напишете пять тысяч раз «товарищ командир».

Крегиткин и Золтин переглянулись.

— Угу, — промычал Крегиткин.

— Так не отвечают! — взвился Василов. — Проявляйте уважение, когда разговариваете со мной.

— Заткнись, Василов, — вмешался Розанов. — О другом сейчас волноваться надо.

— И на вас подам рапорт! — продолжал бушевать замполит. — Никто не смеет говорить со мной таким тоном.

Розанов пропустил его слова мимо ушей и повернулся к Лысенко.

— Спросите американца, где в городе телефонная станция.

Тот перевел вопрос и выслушал ответ Левериджа.

— Он говорит, что не может точно сказать. У него давным-давно нет телефона, так что ему это ни к чему знать.

— Он лжет, — сказал Розанов. — Переведите, что, если он будет запираться, мы напустим на него Хрущевского.

— Он говорит, что телефонная станция в начале Главной улицы, — сообщил Лысенко через минуту. — В любом случае нам ее не миновать.

— Это уже похоже на правду, — произнес Розанов. — Выясните у него, есть ли другая дорога в город? Мне не нравится это шоссе — слишком открытое место, нас могут заметить.

Выслушав ответ пленника, Лысенко сказал:

— Он говорит, что есть дорога через болота, но, по-моему, он заманивает нас в ловушку.

— Переведите: если мы заблудимся, то убьем его.

— Он клянется, что не заблудимся. Но лично я ему не доверяю.

— Нам остается только доверять — как его проверишь? Конечно, он мог все наврать от начала до конца. Предупредите его, что, если он солгал, мы разрежем его на мелкие кусочки и бросим на съедение воронам.

— Он уверяет, что сказал чистую правду: эта дорога через болота выведет нас на окраину города и нас никто не заметит.