– Приходится, – мрачно ответила она.

Стоя на крепостной стене, выходящей на озеро, Махелт наблюдала, как королевская кавалькада приближается к барбакану. Знамена хлопали на суровом зимнем ветру, пока кони попарно со звоном скакали по тропе. Копья были нацелены в небо, и на них сверкали серебристые искры. Наемники Иоанна блистали в своих коротких кольчугах и алых сюрко. Махелт глубоко вдохнула и постаралась не думать, сколь сильно эта процессия похожа на вражескую армию, а не на гостей в поисках приюта. Она представила, как ее родители справились бы с подобной ситуацией, представила спокойное лицо отца и попыталась придать своему лицу такое же выражение. Она должна надеть маску и спрятаться за фасадом любезности.

Ворота подняли, чтобы впустить войско: сначала герольдов в красной с золотом ливрее, дующих в трубы и рожки. Далее последовал эскорт из домашних рыцарей, также в королевских красных с золотом цветах, с Иоанном в середине, под надежной защитой со всех сторон, а за ним длинный кортеж всадников, похожий на толстую серебристую змею. Махелт преклонила колени вместе со всеми домочадцами Биго и опустила голову. Во рту у нее так пересохло, что она при всем желании не смогла бы плюнуть Иоанну в лицо. Она сосредоточилась на ощущении земли под ногами, на отдельных камешках, впивающихся в кожу, и напомнила себе, что каждое мгновение приближает отъезд короля.

Иоанн поприветствовал поцелуем мира сперва графа, затем Гуго. Махелт была следующей, и когда она поднялась, ей пришлось собраться с духом, чтобы вытерпеть прикосновение его губ. Она никогда не желала подобной близости с королем. Ей казалось даже, что он пустит в ход язык. Взгляд Иоанна стал насмешливым, как будто он мог читать мысли. Но Махелт исполнилась решимости не пускать короля в святилище своих мыслей и удерживала улыбку на лице, пока та не обратилась в камень.

– Итак, вы выбрали для приветствия нашу юную красавицу, – подняв брови, обратился Иоанн к графу Роджеру.

– Графине нездоровится, сир, – ответил граф, – но моя невестка приложит все усилия, чтобы вам понравилось во Фрамлингеме.

– Очень жаль, что графиня больна, – произнес Иоанн. – Мне всегда нравилось ее общество. – Голос короля был ровным, так что его слова можно было принять и за любезность, и за очень тонкое оскорбление. – Надеюсь, она не слишком больна.

– Прикована к постели, сир, но поправляется.

– В таком случае я буду поминать ее в своих молитвах и надеяться, что она скоро выздоровеет.

Длинный Меч, входивший в королевский отряд, поцеловал Махелт и, когда они шли к дому, тревожно спросил:

– Что с моей матерью?

– Тошнота и сильный жар, но она поправляется. Графиня захочет увидеться с вами.

Махелт проводила Иоанна в приготовленную для него гостевую комнату и показала его камердинерам, куда сложить вещи. Хотя она знала, что все в порядке, все же решила еще раз удостовериться, что слуги справились с работой. В подсвечниках стояли свечи из ароматного пчелиного воска, а в стенном шкафу лежали связки запасных, в подвесных светильниках горело чистое оливковое масло. Спинка скамьи была накрыта дорогим ковром Иды. Пушистые шкуры овец Махелт лежали на паре табуретов и по обе стороны кровати. У окна ждала шахматная доска с фигурами, а также арфа, лютня и псалтерион[20], на случай если королю захочется помузицировать. На маленьком столе, накрытом скатертью, стоял графин и подходящие к нему кубки. Также королю предоставлялся выбор из нескольких книг.

Иоанн взял одну из книг и расстегнул застежку, чтобы полистать страницы.

– «Ars Tactica»[21], – произнес он. – Как жаль, что ваш отец не умеет читать. Эта книга пришлась бы ему по душе и весьма пригодилась.

Махелт вонзила ногти в ладони и, мило улыбнувшись, попыталась ретироваться.

– Не желаете прилечь, сир? – предложила она.

– Смотря с кем, – взглянул на кровать Иоанн.

Он медленно осмотрел Махелт сверху вниз так, словно в мыслях ощупывал ее своими нетерпеливыми руками. Махелт сглотнула, радуясь, что не осталась наедине с королем. Слуги носили в комнату вещи, здесь также находились несколько придворных. Наемник грязно подмигнул Махелт. Гуго разговаривал за дверью с одним из камергеров Иоанна. Махелт слышала голос мужа, видела край его котты и скрещенные на груди руки.

– Прошу меня извинить – у меня еще много дел.

– О, не уходите, – взмолился Иоанн с блеском в глазах. – Я никогда еще не разговаривал с дочерью Уильяма Маршала. С его сыновьями – частенько, но со старшей дочерью – никогда. Останьтесь ненадолго и развлеките меня… – Он провел языком по щеке изнутри. – У вас глаза отца, но внешность матери. Вам это известно? Ваша мать замечательная и красивая женщина.

– Сир, прошу вашего позволения отлучиться. Поскольку графиня больна, у меня множество дополнительных обязанностей. Прошу вас о снисхождении… – Махелт говорила вежливым, бесстрастным тоном, но чувствовала, что слова дерут язык.

Как мог отец оставаться любезным с этим человеком? Хотелось схватить графин и вылить его содержимое королю на голову.

Взгляд Иоанна был лукавым.

– О снисхождении… – задумчиво произнес он, поглаживая темную с проседью бороду. – Что ж, я согласен. Мне нравится радовать женщин, а женщинам нравится радовать меня, когда они понимают, сколь щедрым может быть вознаграждение. Мы побеседуем позже.

Махелт присела, думая, что ей понравилось бы только одно – обработать Иоанна ножом для кастрации. Поспешно откланявшись, она выбежала из комнаты, бросив на Гуго яростный взгляд и поджав губы, поскольку ничего не могла предъявить. Слова Иоанна были непристойными, но он легко мог сказать, что его неправильно поняли или он просто шутил. Если Махелт поднимет шум, это отразится и на ней, и на ее семье. Надо просто никогда не оставаться с королем наедине и не предоставить ему ни малейшей возможности победить в этой игре в кошки-мышки.

Махелт отправилась на кухню, где кипела лихорадочная работа – повара и их помощники усердно готовились к пиру, достойному короля, – непростая задача в это время года, когда так мало свежей еды и запасы подходят к концу. За последние недели благодаря своей изобретательности, силе воли и исключительным организаторским способностям Махелт сумела подготовить блюда и развлечения, которые не посрамят имена Биго и Маршалов. Но сейчас ей было бы наплевать, получи Иоанн только подгорелый лошадиный хлеб и кислый эль. Бросив беглый взгляд на кипящие котлы с пряной тушеной говядиной, она вылетела из кухни и направилась в затхлый полумрак погреба, чтобы немного передохнуть и собраться с духом.

Сидя на бочонке, болтая ногами и потягивая медовуху прямо из фляги, Махелт вспомнила, как Гуго прятался здесь несколько месяцев назад, рассказывая ей о казни заложников. Она подумала о Мод де Браоз и ее сыне. Подумала об Артуре Бретонском. И о своих братьях.

– Вознаграждение, ха! – выплюнула Махелт и поклялась, что не позволит ни себе, ни своей семье пасть жертвой этого человека.

Сделав последний глоток меда, она заткнула флягу пробкой. Нельзя терять головы, пока Иоанн не уехал. Махелт встала, разгладила платье, поправила диадему, впитав всю силу символизируемой ею власти, и оставила безопасный погреб ради опасностей открытого замка.

Пир, подготовленный Махелт, занял бóльшую часть короткого зимнего дня и продолжился в сумерках и темноте. В качестве хозяйки она была вынуждена сидеть рядом с Иоанном и вести себя так, словно он поистине желанный гость. Она прикинулась собственной матерью и отослала настоящую Махелт в потайной темный погреб, к чудесной пузатой фляге медовухи. Она любезно улыбалась, поддерживала вежливую беседу и вела себя учтиво и благопристойно, держа при этом Иоанна на расстоянии. Махелт смотрела, как время сгорает фитилями бесчисленных свечей, пылающих в канделябрах и подсвечниках, твердя себе, что король скоро уедет – скорей бы! – и жизнь вернется в привычное русло.