Половину задней стенки, согласно уговору о коллективном строительстве, тоже аналогично склали. Сосед, правда, маленько поматерился, свою половину возводя, но деваться ему от таких соседей было некуда. Тем более что это был отнюдь не самый худший вариант соседства, так как некоторые растянули долгострой аж на несколько лет, и никакие меры общественного воздействия не помогали. А Петров с тестем всё же уложились в коллективно утверждённые сроки — к осени сдали объект в эксплуатацию, хотя и с традиционно многочисленными недоделками. Денег же на капстроительство ушло совсем мало, пиломатериал и тот насбирали повсюду «бэушный», потратившись, собственно, только на гвозди, цемент, шифер да замки. Хотя кое-кто умудрился и этого избежать — гвоздей старых навыправлял, кровлю сделал шлакозаливную, замки собственными руками изготовил на работе.

В общем, гараж вышел какой-никакой, а всё ж таки капитальный. И по сей день Петров в нём свой автомобиль сохраняет от воров и неблагоприятных погодных условий без какой-либо существенной реконструкции. Разве что кровлю пришлось поменять да завалившийся погреб зарыть и сверху пол настелить дощатый. Но все эти работы проделал не сам Петров, а наёмные таджики, отчего и довольно высокие в совокупности траты получились.

Вот только в то лето вышел у Петрова с тестем существенный недобор грибов-ягод, а также недолов рыбы. Надеялись в другой год наверстать с лихвой, мечтали помаленьку, как обычно, пируя в свободное от работы на производстве время, планировали себе безоблачное, полное малых и средних радостей будущее, ан вышло по-иному…

Под Новый год ударили такие морозы, каких ни до того, ни после того ни разу не было. Где-то аж под пятьдесят. По счастью, в те времена казённые котельные казённые же квартиры отапливали щедро, никто копейки на собственном русском газе не думал экономить, так что праздник Петров со своей новой многочисленной роднёй встретил нормально. И даже особая приятность всеми ощущалась: вот, мол, сидим, выпиваем спокойно, ни о чём душа не болит, а на улице что творится — птички на лету замертво падают, одна на проводе сидела, клюнула его зачем-то и моментально прилипла языком, так и висит уже который день, бездомные кошки с собаками вповалку спят в мусорном контейнере.

Первого же января Петров с тестем, хотя лишь под утро отрубились кто где, проснулись рано, потому что головы были чугунные и во рту характерные сухость да мерзость ощущались. Проснулись и давай, стараясь никого не разбудить, средство для поправки головы искать. Однако средства нигде не было ни капли. То ли вредные бабы так надёжно заныкали, то ли впрямь все запасы прикончили за истекшие сутки.

— Беги, — шепнул тесть, — и не дай тебе Бог вернуться с пустыми руками!

И Петров побежал… В гастроном, куда ж ещё. И там ему, дрожащему, вручили спасительное лечебное средство, которое представляло собой мутную почему-то ледышку внутри причудливо лопнувшей бутылки. Продавщица велела нести бутылку аккуратно, как младенца, или лучше засунуть её в карман. Но карманы у Петрова были не достаточно вместительны, а потом он попросту забылся, взял бутылку за горлышко, чтоб весело её помахивать, а она возьми и развались, и вдребезги разбейся.

Так он и принёс вместо бутылки водки кусок льда, конфигурацией, само собой, в точности соответствующей.

— Это чо? — в недоумении выпучил глаза тесть.

— Водка, чо больше-то! — Петров был чрезвычайно доволен произведённым эффектом.

— А-а-а, давненько такого не видел, с финской, пожалуй… Ну, отколи кусочек пососать. — И тесть плотоядно облизнулся, особого чуда в случившемся не усмотрев.

— Да щас растает! — хотел урезонить его зять.

— Пока ещё… Давай, заместо конфетки.

И они откололи ножиком по куску, положив остальное в эмалированную миску таять. Петров счёл заметить, что вкусовое ощущение впрямь ни с чем не сравнимое, тесть, судорожно сглотнув сорокаградусные слюни, подмигнул: мол, ещё бы.

А через каких-то два часа у тестя вдруг, вопреки всеобщей убеждённости в принципиальной невозможности чего-либо подобного, обложило всё горло. То есть началась страшенная ангина, какой он отродясь не знал. Собственно, он вообще никакой ангины отродясь не знал.

Конечно, через пару дней интенсивной домашней терапии мужику стало существенно лучше, однако излечить горло совсем не смогли ни за месяц, ни за два. Наоборот, через два месяца наступило резкое ухудшение. И только тогда тесть отправился к докторам. Может, впервые после войны. Потому что на войне они так ему надоели, что в день подписания маршалом Жуковым «капитуляции» он зарёкся когда-либо своими ногами ходить в медсанбат. И до семьдесят седьмого года ни разу не ходил. Но тут пришлось. Два раза. Сперва — в районную поликлинику к ухогорлоносу, а потом — в онкоцентр. Где ему понаписали и в конверт запечатали. Чтобы по месту жительства отнёс. И он отнёс, но прежде конверт разорвал и всё прочитал. А там — опухоль. Без уточнений. Но отставной солдат сообразил и так. Да ещё — от оперативного лечения отказался.

Когда Петров это дело узнал, у него аж под ложечкой заныло. Не ожидал от тестя такого. И от себя тоже не ожидал. Думал, что у него отношение к тестю чисто формальное, а вдруг оказалось — нет. И не придумал ничего лучшего, как взять бутылку и — к нему. Нет, не утешать, конечно, а всего лишь попытаться сговорить старика на операцию. Многим же помогают. Особенно, когда оно — снаружи или — почти снаружи, как у тестя. А тот, едва бутылку завидел, не слушая ничего, прогнал любимого зятя…

Так много лет с тех пор прошло, что Петров сам тестем сделался. И дедом, само собой. Возраст его уже вплотную приблизился к тому, который не преодолел его старый добрый приятель. И Петров, прекрасно понимая, что в таких делах самую главную роль играет наследственность, те не менее готовится. И тоже давно решил: если что, резать себя не даст. Ибо достижения медицины имеют слишком отдалённое отношение к нему и другим таким же гаврикам.

А ещё он всерьёз намерен, когда окажется там, попроситься к тестю в подразделение. Потому что его армейский опыт со всей определённостью доказывает: ни от одного командира так не зависит благополучие рядового, как от ротного старшины.

На последний лёд Петров так ни разу и не собрался. Как и на первый — несколькими месяцами раньше. Совсем разленился, распустился, морально разложился. В общем, поддался. Ну, той, которая к кому-то приходит уже в сорок, а кто-то ещё и в восемьдесят живчик. Которому люди обычно охотно подыгрывают, потому что он такой забавный на взгляд со стороны — жалко, что ли — чем бы дитя ни тешилось, как говорится.

На последний лёд не собрался, но потом, в середине мая, когда по его расчётам на Карагузе должен начаться нерест чебака, всё же героическое усилие над собой совершил. Ночь-полночь выехать пороха, правда, не хватило, в окно поглядел — погода показалась не ахти, хотя прежде всегда, как истинный рыбак, поступал по принципу: «Погоду с собой не привезёшь», то есть если собрался, то — хоть камни с неба. Но, встав, по обыкновению, в половине седьмого, устыдился: на небе — ни облачка.

И рванул. На удачу, собственно, даже не настраиваясь, мол, какая может быть удача, если — ни подготовки основательной с вечера, ни сноровки прежней, ни даже удочек путёвых, которые в наличии, вообще-то, есть, как не быть, но на большую рыбу ещё лет десять назад настроены, когда крупная рыба довольно успешно ловилась на них. То есть закинул в машину одну бамбуковую, по чистой случайности не выкинутую на свалку, да и погнал. Только ещё заскочил на рынок малинки купить.

А всё же, на удачу не рассчитывая, твёрдо помнил по многолетнему опыту, что излишне основательная подготовка почти никогда не даёт желаемого результата, а когда вот так, с бухты-барахты, то, бывает, улыбнётся фортуна…

Приехал на место — солнышко уж высоко, и лёгкий юго-западный ветерок прибрежные кустики шевелит, но это и к лучшему, в штиль клёва никогда не бывает. На озере — ни души, то ли дураки все, то ли, наоборот, один Петров, но не возвращаться же, не попробовав.