Как, разве они жгучих политических проблем не касались ни разу за все годы регулярного общения? Да, может, и касались. Однако есть подозрение, что в те года, похоже, самые благополучные во всей долгой отечественной истории, «отцы и дети» в оценках текущей политики и международного положения проявляли трогательное единомыслие, что, вне всякого сомнения, с лихвой компенсировало все материальные дефициты незабвенной эпохи. Эх, понимать бы это тогда!..

А вот про войну тесть почему-то не рассказывал никогда. Разве что, бывало, обронит словечко-другое, и всё. Хотя, скорей всего, ему было что порассказать такого, о чём в книжках тогда не писали. Ведь и в финской, короткой, но кровопролитной, поучаствовал, и ленинградскую блокаду прорывал, причём не снаружи, а изнутри, и ехал потом в теплушке через всю страну япошек добивать.

Впрочем, и зять ни малейшего интереса к устным мемуарам тогда не проявлял. Ему своего родного фронтовика за глаза хватало, который, в отличие от тестя, не то чтобы любил, но как-то не умел уклоняться от приглашений в школы и другие учебные заведения накануне Дня Победы да прочих красных дат. И отцовские воспоминания Петров, волей-неволей, не раз слышал.

Конечно, в технологии приготовления «мемуарных блюд» он тогда, да и потом мало что кумекал, однако догадывался по скудости отцовских наград и по его трём тяжёлым ранениям, что военные приключения и военные будни — вещи, редко совпадающие.

Вот и тесть, проведя на позициях гораздо больше времени, нежели отец, поскольку отдыхать в госпиталях существенно меньше пришлось, имел лишь две боевые медали, а все прочие — юбилейные. Так что главный подвиг обоих, как много позже уразумел Петров, состоял в том, что они в этой мясорубке выжили и вернулись, и произвели потомство, и без всякой, как считается теперь, совершенно необходимой психологической реабилитации остались не опасными, а, совсем наоборот, полезными для общества людьми…

— Только дураки ложат в погребе стенки на цементный раствор, — разглагольствовал тесть, — а мы будем ложить на глину. Чтоб — дышало.

— Ты чо, отец, это же печки на глину кладут, потому что там — обжиг, а погреб — не печка всё ж! — пытался, впрочем, довольно вяло, возражать зять.

— И погреба на глину! Чтоб — дышало. На первый снег ссышь, а споришь! — эта поговорка была у тестя одной из самых ходовых.

— Да больно надо мне с тобой спорить! На глину — так на глину. Дело хозяйское.

И Петров впрямь не воспринимал гараж своей собственностью, мотоцикл воспринимал, а гараж — нет. Даже почему-то и потом, после смерти бесценного тестя. Почувствовал же себя полноценным собственником много позже, когда почти одновременно насквозь прогнила кровля и завалился злополучный подземный бункер, так что ремонт сооружения обошёлся в несколько раз дороже, чем некогда капитальное строительство.

Зато при строительстве здорово сэкономили на цементе, который, в отличие от прочего, пришлось покупать. И средства, отпущенные тёщей согласно смете, само собой, пропили…

Тут надо заметить, что ни мать, ни дочь столь частые возлияния их мужей особо не волновали. Ибо они из некоего широко бытующего поведенческого стандарта не выбивались, воспринимаясь почти наравне с капризами, например, погоды, характерными для уральского хребта. Однако Петров из другой, хотя и развалившейся, семьи перешедший в эту, знавал существенно иное отношение к алкоголю. Стандарт стандартом, но его поле допусков всё же достаточно широко. Знавать-то знавал, но ему и в голову не приходило навязывать новой родне чуждую ей умеренность. Наоборот, едва он в этот коллектив влился и органично вписался, ему страшно всё понравилось — такие милые, весёлые, компанейские люди, с которыми он мгновенно почувствовал себя как рыба в воде. Ну, ни малейшего занудства, ничего напоминающего мамины, да и нередко отцовские назидания!..

Вообще-то по основной специальности тесть был сапожником. И однажды, можно сказать, на глазах зятя стачал всамделишные сапоги. Притом женские. Очень добротные, с натуральным овчинным мехом внутри, но, без преувеличения, устрашающие на вид. Только тёща и вынуждена была согласиться их надеть. Хотя вообще-то тоже предпочитала что получше. Всё же она тогда не старухой запечной была, а бухгалтером, иначе говоря, совслужащей.

В общем, фабрика «Уралобувь» уже в те времена подобным кустарям не оставляла ни малейшего шанса, разве что в мастерской по ремонту, в дерматиновый запон обрядившись, день-деньской молоточком постукивать, исполняя копеечные заказы населения. Однако такая работа для бывшего бравого старшины, не имеющего никакой инвалидности, была не то чтобы постыдной, однако явно не престижной, хотя слова такого ещё не знал никто.

И тесть предпочитал трудиться на окрестных промышленных предприятиях представителем разных профессий, не требующих сколько-нибудь длительного освоения. Таких профессий, между прочим, было да и продолжает оставаться подавляющее большинство. И людей таких, которые в общем-целом умеют всё, но как следует — ничего, в нашем, по крайней мере, государстве тоже подавляющее большинство. Сейчас, правда, широкое хождение имеет словечко «профессионал», но в девяноста случаях из ста этот титул присваивается абсолютно произвольно.

И гордыня обычно — обратно пропорциональна квалификации. И оно понятно — как жить человеку без профессии да ещё и без самоуважения. Кто тебя, дурака, уважать станет, если ты сам себя не уважаешь…

Однако хочется всё-таки заметить, что высокий профессионализм в некоторой конкретной области и всеохватный, но малоквалифицированный универсализм есть категории, тесно связанные классическим принципом единства и борьбы противоположностей. И нельзя однозначно утверждать, что одно безусловно хуже другого. Потому что первое присуще экономически и политически стабильному обществу, тогда как второе жизненно необходимо обществу динамичному, находящемуся в изнурительном творческом поиске своего особого, кремнистого пути…

А зато фундамент Петров с тестем сработали в один день. И канавки по периметру прокопали, и битым кирпичом их наполнили, и жидким — уже цементным — раствором залили, и сверху для красоты пригладили всё это дело мастерком. Получилось, как у людей. Хотя потом ворота постоянно перекашивало по мере замерзания или, напротив, оттаивания почвы, да стены то и дело трескались. Так ведь у людей — тоже.

И боковую стенку они сложили довольно быстро. Хотя сперва, конечно, имея вместо практического опыта лишь праздные наблюдения за чужой работой, попытались подойти к делу максимально солидно с применением отвеса, уровня и даже шнурки, как выражаются матёрые каменщики. Но вскоре им это дело наскучило, практического смысла в нём на первых рядах кладки не увидели мужики никакого и дальше стали шлёпать так, полагаясь лишь на свой глазомер, несколько разрегулированный, как обычно, алкоголем.

А когда стенка выросла на метр и стали отчётливо видны удручающие, где-то даже сулящие катастрофу недочёты, когда половину кирпича, а главное, цемента они издержали, было уже невозможно придать работе надлежащий вид. Даже посредством отвеса, уровня и шнурки. Работники наши было приуныли, тесть сгоряча высказал ультрарадикальную мысль: разломать к чертям собачьим всё, пока не схватилось намертво, да завтра на трезвую голову начать по новой. Но тут очень кстати забрёл на огонёк один гаражный сосед, более сведущий в строительном деле, и ребят, как мог, постарался утешить. «Ничо! — сказал он оптимистично. — Бывало и хуже. Заштукатурится — нормально будет. Только, может, раствору штукатурного поболе уйдёт».

А штукатурить-то — ещё когда! Да и вообще, дойдёт ли дело до такого, в сущности, излишества. Так что разлили на радостях остаток напитка на троих. Мужик, скорей всего, ради того и гулял по стройке, чтоб советом профессионала кому-нибудь подсобить да чтоб налили граммульку. Не в качестве платы, разумеется, а просто…

Забегая вперёд, скажем, что стенка и впрямь не пала. Иногда то там, то тут, как уже говорилось, трескается под действием природных факторов, но стоит. Как и до штукатурки никогда не суждено было делу дойти.