— Патрон, я ничего не понимаю! — воскликнул Жозеф.
Улыбка Нинон стала еще шире:
— Вы сильный мужчина, мсье Легри, мне это нравится. Я рада, что не изуродовала вам лицо. И что вы ничего себе не сломали. На улице Ассас у вас был довольно жалкий вид. Вы побежали за моим фиакром, потому что были уверены, что я хочу скрыться. Ошибочный вывод, дорогой мой, я следила за вами, а не убегала. Мой фиакр свернул на улицу Мадам, вернулся через улицу Флерюс и остановился неподалеку от скамьи, где вы сидели. Вы непредсказуемы, и я не хотела выпускать вас из виду. Когда вы сели в экипаж, я проследила за вами до улицы Нотр-Дам-де-Лоретт. У меня был дубликат ключей от квартиры Таша, и я решила запереть вас, чтобы обыскать ваши комнаты. На беду, ваш дом подобен залу ожидания на вокзале, там ни на минуту нельзя остаться в одиночестве.
Внезапно Виктор осознал, что в комнатах стоит какой-то странный запах, и забеспокоился.
— Кэндзи! — позвал он.
— Не волнуйтесь за него, он спит, как и Таша.
— Что вы с ними сделали?! — грозно рявкнул Виктор.
— Угостила капелькой хлороформа и перетащила в спальню. Они так мило выглядят, лежа рядышком на ковре.
— Ступайте проверьте, Жозеф! — приказал Виктор.
— Я воспользуюсь этой передышкой, мсье Легри, чтобы исправить ошибку в ваших рассуждениях. Я узнала, где находится олеография с Пречистой Девой, еще в тот самый день, когда помогала Таша перенести к вам картины. Мне ничего не стоило забрать «Даму в голубом», но я не хотела применять насилие. А когда отважный рыцарь мсье Легри решил приютить у себя все полотна своей возлюбленной, мне оставалось только одно — соблазнить мсье Мори, дабы попасть в ваше неприступное убежище, что я успешно и осуществила. Все мужчины одинаковы, где бы они ни родились. Я надеялась осуществить свой план ночью, но меня ждал неприятный сюрприз: ваша дверь оказалась запертой на ключ.
Виктор бросил критический взгляд на олеографию.
— Неужели вы пошли на убийство из-за вещицы, которая не имеет никакой художественной ценности!
— Убийство?! Выбирайте выражения, мсье Легри.
— Перестаньте, Нинон, не делайте из меня идиота. Десять лет назад вы выкрутились, но на сей раз вам не уйти от правосудия: вы проиграли.
В комнату вернулся мрачный как туча Жозеф.
— Она не соврала, патрон, они в отключке. Я принесу воды и постараюсь привести их в чувство.
— Я не убивала Данте! — закричала Нинон. — Я невиновна, суд меня оправдал. Да что вы знаете о жизни? Я родилась в бедном квартале, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы выбраться из нищеты, а в тот момент, когда я почти преуспела, меня засадили в тюрьму, и все мои усилия пошли прахом!
— Да, тогда вас обвинили несправедливо, из-за раны на руке. Но теперь вы действительно виновны, и у меня есть тому доказательство, — сказал Виктор, доставая из кармана перчатку.
— Та самая, что я подобрал в Счетной палате! — воскликнул вернувшийся с влажным полотенцем Жозеф. — А я-то никак не мог понять, что вы искали в сарайчике. А где другая?
— Неважно, нас интересует именно эта, с дырочкой на левом большом пальце. Вы ведь носите протез, Нинон?
— Зачем спрашивать, если сами обо всем догадались. Но как вам это удалось?
— Сопоставил факты. Рассказ Франсины Блаветт позволил мне понять, почему вы вчера не закричали, прищемив палец во время переезда. Любой завопил бы от боли, а вы даже не вздрогнули. Когда я нашел перчатку, все встало на свои места.
— Ну и чутье у вас, патрон! — восхитился Жозеф. — Но я тоже не промах. Не пойди я за вами — трах! бах! — все было бы кончено.
— Не стоит так радоваться, господа, — холодно заметила Нинон. — Перчатка действительно моя, но это не доказывает моего присутствия на месте… убийства, как вы изволили выразиться. Вы могли подобрать ее где угодно.
— Послушайте, патрон…
— Она права. Сходите за ножом, посмотрим, что это за «Дама в голубом».
Жозеф рылся в ящиках и громко ворчал, выражая свое возмущение:
— Свяжите ей руки, Жозеф! Жозеф туда, Жозеф сюда, Жозеф, подайте нож! И ни разу — спасибо, что спасли мне жизнь, Жозеф! Вот она, людская неблагодарность!
Он принес огромный тесак, нарочно держа его за лезвие. Виктор распотрошил олеографию и нашел внутри какой-то официальный документ на испанском языке со множеством печатей и штампов. Ему удалось прочесть только имя: Арман де Валуа.
— Что это такое? — спросил он Нинон.
— Купчая на участок земли в Колумбии, — ответила она.
— Но я не вижу тут упоминания о Пальмире Кайседо.
— Он принадлежит мне, скажем так, по праву.
— И вы совершили три убийства, чтобы вернуть купчую. Даже не три — четыре, если считать самого Армана де Валуа.
— Милый Арман был мошенником, но он мне, пожалуй, даже нравился. Мы с ним были во многом похожи. Однако меня смогут обвинить только в попытке кражи без взлома, поскольку мсье Мори сам впустил меня.
— Как вы достали дубликат ключей от мансарды?
— Таша дала их мне. Позавчера она забыла там краски и кисти и попросила сходить за ними.
— А где сейчас господин Тюрнер?
Нинон расхохоталась.
— Дайте мне брюки, редингот, котелок и увидите господина Тюрнера. Я обожала играть эти роли, была то мужем, то женой, — Тюрнеры никогда не выходили вместе. Консьерж ни о чем не догадывался. У меня был очень хороший учитель. Я последовала за вами, когда вы вошли в театр «Робер-Уден». Этот дурак Медерик наверняка плакался вам в жилетку. Бедняга чересчур сентиментален!
Виктор взглянул на Жозефа, делавшего пометки в блокноте.
— Вы убили Одетту, Денизу и папашу Моску, — без тени сомнения в голосе произнес он.
— Чистой воды предположения.
— Вы угрожали мадам де Бри. Письмо, якобы посланное ее сыном из загробного мира, едва не убило несчастную женщину: неизвестно, оправится ли она когда-нибудь от удара.
— Ее хватил удар? Мне очень жаль. К сожалению, мы не были знакомы, и я не знала, что у мадам де Бри такое слабое здоровье.
— Вы выдали себя за ясновидящую, играли на доверчивости и горе мадам де Валуа.
— Горе?! И это говорите вы? Она так страстно любила мужа, что изменяла ему с вами. Ее слезы — чистой воды притворство, так что никакого преступления я не совершала.
Жозеф вдруг перестал записывать и поднял руку с зажатым в пальцах карандашом.
— Можно вас на минутку, патрон?
Он отвел Виктора в сторонку и прошептал ему на ухо:
— У меня есть доказательство ее вины! Сейчас сбегаю домой и принесу.
Как только он вышел, Нинон бросила многозначительный взгляд на Виктора.
— Мы здесь одни, отпустите меня, — скажете, что я сбежала.
— Зачем мне это делать?
— Взамен вы получите все, что пожелаете, будете сказочно богаты и любимы, мы станем идеальной парой…
— Весьма заманчиво, но все это у меня уже есть. Кроме того, вы ошиблись — мы не одни.
Он кивнул на дверь, за которой спали два самых дорогих ему существа на свете. Виктор был благодарен Нинон: она могла убить их, как остальных, но не сделала этого.
…Казалось, по опрятной квартирке мадам Пиньо пронесся ураган. Створки гардероба были распахнуты, Жозеф копался в груде вываленной на пол одежды. Он выудил куртку, которую надевал в день нападения на папашу Моску, вывернул карманы, но ничего не обнаружил. «Мама! Куда ты ее подевала? В помойку уж точно не выбросила, ты ведь хранишь все, что может пригодиться на случай новой войны».
Юноша подбежал к стенному шкафу, где его мать хранила мотки бечевки, упаковочную бумагу и коробки из-под печенья с булавками, мелкими монетками и пуговицами. Он высыпал пуговицы на стол и перебрал самым тщательным образом, словно это были золотые самородки. Вот она! Жозеф зажал в кулаке драгоценную добычу и кинулся обратно на улицу Сен-Пер.
— Патрон, патрон, вот доказательство! — Он с победным видом протянул Виктору на раскрытой ладони позолоченную пуговицу от формы лицеиста. Виктор взял пуговицу и приложил ее к темному сюртучку Нинон.