— …Знаю, наверное, я не должна вам этого говорить, мсье, но… Мсье, мсье, вы меня слушаете?

Виктор очнулся от грез.

— Да, продолжай.

— Понимаете, мсье, она думала, будто милосердный Господь наказал ее за… ну, в общем… — Девушка опустила голову.

— Наказал? За что наказал, Дениза?

— Простите, мсье, но… за связь с вами.

Виктор через силу улыбнулся.

— Ну что вы, милая! Я был у мадам не первым, да и мсье де Валуа никто не назвал бы образцом добродетели. Вы же давно служите у них и сами знаете: к тому времени, как Арман погиб, мой роман с его женой был давно окончен.

— Конечно, знаю. Но она по несколько раз на дню молится, стоя на коленях перед портретом хозяина, и я даже слышала, как она просила у него прощения: «Я чувствую, Арман, ты здесь, я уверена! Ты все видишь. Ты все слышишь. Дай знак твоей сладкой девочке, мой зайчик, умоляю!» Называть покойника зайчиком — это же просто ужас какой-то! А еще она приказала мне закрыть ставни и задернуть шторы, потому что призрак ее покойного супруга якобы боится света дня. Мы жили при свечах, квартира стала словно могила! Я уж не говорю о спальне мадам — видели бы вы, как она все там обставила и что держала в гардеробе… Она мечтала о шикарных похоронах по высшему разряду с цветами, венками и все такое, но хозяин погиб среди дикарей, и тогда мадам заказала дорогущую мраморную плиту с надписью золотыми буквами и установила ее в фамильном склепе Валуа на кладбище Пер-Лашез. Ее поведение ужасно меня пугало, но я старалась убедить себя, что всему виной горе и вдовство. Мадам стала регулярно отлучаться по понедельникам и четвергам, после обеда, а когда возвращалась, то выглядела пре… прео…

— Преобразившейся?

— Да, как святые на церковных витражах. Позавчера она велела мне пойти с ней. Мы взяли фиакр и поехали в незнакомый квартал, остановились у красивого дома. Нас впустила дама — я не разглядела ее лицо под вуалью, но по голосу поняла, что она недовольна. Она отвела мадам в сторонку и отчитала за то, что та пришла не одна. Они закрылись в комнате в конце длинного коридора, и мне пришлось ждать целых два часа. Когда хозяйка вышла, у нее было заплаканное лицо и припухшие веки. Дама под вуалью сказала ей: «Завтра ваш траур закончится. Если вы покоритесь супругу и принесете ему то, что он просит, его цепи падут, а вы начнете новую жизнь».

— Что она должна была принести?

Дениза закусила губу и ответила не сразу:

— Картину, которой мсье де Валуа очень дорожил — по словам мадам. Я пошла за ней, но в комнате хозяина было темно, а мадам очень торопилась. Я ошиблась, перепутала картины — их было две. Мы отправились на Пер-Лашез, и там мадам исчезла, я ее…

Виктор закурил и выдохнул дым, глядя через стекло витрины на высокую брюнетку, стоявшую на противоположном тротуаре. Будь у него при себе фотоаппарат, он сделал бы отличный снимок — светлый силуэт на фоне темной стены. А маленькая горничная все тараторила, не закрывая рта…

— Вы должны мне поверить, мсье Легри, клянусь, я правду говорю! Когда я пришла в часовню, мадам там уже не было. Остался только шарф… он лежал на земле. Я хотела его подобрать, но тут в меня что-то попало, кажется, камень, только я никого не видела. Я ужасно испугалась и бегом помчалась к выходу. Сторож сказал, чтобы я возвращалась домой. Я добралась до бульвара Оссман, искала мадам везде, но так и не нашла и спряталась у себя в комнате, а на рассвете… кто-то пытался ко мне войти! Я ощутила то же зловещее присутствие, что и в часовне. Нельзя тревожить духов — они могут ожить!

Девушка продолжала жаловаться на свою горькую судьбу, а Виктор спрашивал себя, зачем Одетте понадобилось идти на такие хитрости, чтобы заночевать у любовника. Он не мог поверить, что она стала безутешной вдовой и жаждет связаться с духом супруга, которому не раз наставляла рога. Или Одетта завела двух любовников сразу и пыталась сбить со следа одного, чтобы провести время с другим?

— Умоляю, мсье Легри, помогите мне, я не хочу туда возвращаться, лучше буду спать под мостом, но больше ни одной минуты не проведу в том проклятом доме!

— Не волнуйтесь, милая, мадам де Валуа наверняка отправилась в незапланированное путешествие!

«На встречу с дорогим ее сердцу созданием, чтобы, как Кэндзи с Айрис, изучать географию страны нежных чувств», — подумал он.

— Но за дверью правда кто-то был, мне это не приснилось. Мадам не взяла ничего из вещей, я бы заметила, я все проверила…

Виктор слушал, глядя на губы девушки, но видел перед собой лицо Таша. Внезапно его осенило: эта маленькая болтливая служаночка и Кэндзи предоставили ему шанс помириться с Таша. Он затушил сигарету и бросил несколько монет на блюдечко.

— Успокойтесь, Дениза, я все улажу.

Двое покупателей листали книги: один сидел за столом, другой расположился у прилавка, за которым стоял Жозеф. Виктор сделал приказчику знак:

— Поручаю вам мадемуазель Денизу, позаботьтесь о ней. Я скоро вернусь.

— Но, патрон… — попытался возразить Жозеф, однако Виктора уже и след простыл. — Ну вот, опять! Стоит мсье Мори отлучиться из дома, как этот тут же удирает! Я же не могу разорваться надвое, — бурчал Жозеф, неприветливо глядя на Денизу.

— Не беспокойтесь обо мне, мсье, я посижу на табурете и подожду. Если вам нужна помощь, только скажите, — пролепетала девушка.

Предложение помощи и почтительное обращение смягчили сердце Жозефа, и он удостоил Денизу улыбки, прежде чем вернуться к клиенту.

Виктор в прекрасном настроении поднимался по улице Лепик, насвистывая первые такты вальса Форе. На улице Толозе он толкнул двери «Бибулуса», кабачка под вывеской «К поддатой собаке». После залитой солнцем улицы его глаза не сразу привыкли к полумраку зала с низким потолком и бочками вместо столов. Двое посетителей пили пиво, лениво перекидываясь засаленными картами.

Багроволицый толстяк за стойкой разливал пиво по кружкам.

— Привет, Фирмен! — поприветствовал его Виктор.

— День добрый, — буркнул в ответ трактирщик.

Виктор миновал узкий коридор и попал в помещение со стеклянной крышей, где была, оборудована мастерская. От топившейся углем печки тянуло жаром, в воздухе висел густой запах табака. Человек шесть молодых людей стояли за мольбертами и писали этюд: полуобнаженная натурщица опиралась о колонну, на верху которой стояла ваза с гвоздиками. Чуть в стороне от остальных работала хрупкая девушка с полураспустившейся рыжей косой. Она касалась холста короткими нервными мазками. Одета молодая художница была в длинную широкую блузу, всю в пятнах краски. Высокий длинноволосый бородач что-то объяснял, склонившись к ее мольберту. Кровь прилила к лицу Виктора, он долго наблюдал за ними, прежде чем решился подойти.

— Здравствуй, Таша, — произнес он, намеренно игнорируя бородача.

Девушка, вздрогнув от неожиданности, подняла глаза.

— Могу я поговорить с тобой наедине? — спросил Виктор.

— Каким ветром занесло сюда нашего друга книготорговца-фотографа? — задиристо поинтересовался бородач.

Виктор отвесил ему чопорный поклон.

— Будь душкой, Морис, оставь нас, — попросила Таша, дружески ткнув приятеля в плечо.

— Слушаю и повинуюсь, красавица, для тебя я готов… на все. И прошу, подумай о рамах для своих картин.

— Почему ты с ним так нелюбезен? — тихо спросила Таша Виктора, кладя кисть.

Тот прикинулся невинной овечкой.

— Думаю, мне стоит извиниться, — сокрушенным тоном произнес он.

— Об этом я не прошу. Но я тебя предупреждала: я не позволю относиться к себе, как к вещи.

Их разговор прервали радостные возгласы художников, приветствовавших появление Фирмена с подносом, уставленным тяжелыми кружками. Морис метнул в Виктора насмешливый взгляд и присоединился к художникам, окружившим толстяка-трактирщика. Они называли его благодетелем и спасителем.

Таша поправила волосы, сняла рабочую блузу и осталась в белой кофточке и лиловой юбке. Виктор подал ей приталенное по последней моде пальто.