— Ну и голова у вас, мсье Мори!

— Ну же, кто автор? — не выдержал Виктор.

— Бодлер, «Цветы зла». Не понимаю, как вы сами до этого не додумались. Стихотворение называется «Украшенья» и вошло не во все сборники. Оно попало в список произведений, осужденных в 1857 году цензурой, и появилось только в полулегальном издании «Обломки» 1866 года.

— А вот это откуда: «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий»? — прочитал Жозеф текст первого послания.

— Увы, всего я знать не могу, — сказал Кэндзи и поспешил навстречу старику-посыльному, который вытаскивал из своей бездонной сумки книги в сафьяновых переплетах.

Жозеф отвел Виктора в сторонку, к бюсту Мольера.

— Мсье Легри, ну а вы, вы знаете, что значит «Моя милая царица в Приюте»?

— Нет, — с раздражением ответил Виктор.

— Мсье Легри, ведь преступник не хочет, чтобы его поймали, почему же он тогда оставляет на месте преступления записки с двумя строками из Бодлера и непонятным текстом, подписанные, по всей видимости, вымышленным именем?

— Не знаю. Но по всему видно, что мы имеем дело с человеком образованным…

— Может, это женщина?

— …и он явно выбрал эти строки неспроста. Во-первых, стихотворение называется «Украшенья». Во-вторых: «Все сняла, не сняла лишь своих украшений»… Минуточку! — Виктор достал подобранную в гримерке певицы карточку и прочел:

— Скажите, Жозеф, вам тут ничего не кажется странным?

— Золотая девочка, рубиновые розы. Явная связь с украшениями. Горячо, мсье Виктор, горячо!

— Между убийством на винном рынке и гибелью Ноэми Жерфлер есть еще кое-что общее. Подумайте.

— У меня уже мозг вскипает. Сдаюсь, мсье Виктор.

— Прочитайте еще раз повнимательней: «Золотой девочке. На память о…».

— Лионе! Ноэми Жерфлер дебютировала в кафешантанах Лиона. Ага, теперь я понял. В статье мсье Гувье… — Жозеф принялся лихорадочно листать свой блокнот. — А ведь тип, которого нашли мертвым на винном рынке, ну, этот Гастон Молина, сидел в тюрьме именно в Лионе.

— Правильно! Получается, что город Лион связывает эти два убийства.

— Три… Три убийства! — горячо поправил Жозеф. — Вы забываете об Элизе, дочери Ноэми Жерфлер, а ведь сами говорили, что Гастон Молина был ее ухажером! Лично у меня больше нет сомнений: именно ее нашли мертвой на перекрестке Экразе. Дочь убили возле дома матери. Итак, что мы имеем: была какая-то афера с драгоценностями… в Лионе. Когда? Откуда нам узнать подробности? Поехать в Лион и навести там справки? Но у нас никакой зацепки…

— Не стоит горячиться, возможно, все гораздо проще, чем нам кажется. Итак, Ноэми Жерфлер родилась в 1856 году. Значит, история с драгоценностями могла случиться между… скажем, 1875-м годом — именно тогда она начала выступать в кафешантанах, — и 1886-м, когда она перебралась на другую сторону Ла-Манша.

— Вот так штука! Одиннадцать лет! Придется перерыть кучу газет, чтобы откопать подробности неприглядной истории с украшениями в Лионе. А если это была какая-нибудь мрачная семейная драма или речь шла о наследстве, мы вообще ничего не найдем. Какие-нибудь другие зацепки у вас есть?

— Нет. Хотя… я об этом уже и не думал, мне казалось, что тут вообще нет никакого смысла, но кто знает…

Виктор порылся в бумажнике, достал оттуда записку, найденную в шкафчике Гастона Молина, и протянул ее Жозефу.

— Вот, дружище, смотрите, что за тарабарщина.

— Я уже и так, и этак крутил этот ребус. Кроме того, что у автора послания нелады с орфографией, мне удалось понять только, что Шарманса и Абирто — это, скорее всего, какие-то фамилии, «зал петриер» означает богадельню Сальпетриер, а «ул. Л., прв. 1211» — это адрес. Осталось только понять, имеет ли все это хоть какое-то отношение к нашему расследованию. Молина должен был встретиться с неким Шарманса у своей тетки?

Жозеф окинул его насмешливым взглядом.

— Ну, вы скажете тоже, мсье Легри! Сразу видно, что вы никогда не знавали нужды. Когда я был маленький, матушка частенько ходила закладывать постельное белье к «моей тетушке» — так в народе называют ломбарды. Предположим, у Молина была назначена встреча с неким Шарманса с улицы Фран-Буржуа…[82] Или что Шарманса работает в «казино» — это еще одно название ломбарда. Надо все хорошенько проверить, но, похоже, мы и вправду напали на верный след. Да еще как напали! Что же до нашего господина Абирто, то я сильно подозреваю, что этот типчик просто квартирует в Сальпетриер, где-нибудь слева рядом с двором, где обитает некая дама по имени Манон… его любовница?

Виктор ничего не ответил.

— Мсье!

— Я вот подумал… А если мы идем по ложному следу? Если это туманное послание, которое случайно попало ко мне в руки, не имеет ничего общего с нашими убийствами?

— А как же «зал петриер», а? «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий…». Хотя… Сальпетриер вполне можно назвать приютом, там и по сей день лечат психов, так что… Интересно, что по этому поводу думает инспектор Лекашер? Нам повезло, мы теперь знаем подробности, которые ему неизвестны.

— Будущее покажет… Хотя, возможно, Молина или тот, кто написал записку, имел в виду здание Оберто, расположенное в левом крыле приюта Сальпетриер, куда некоей Манон предписано являться, допустим, на лечение.

— Уф, вы меня совсем запутали. Надо сходить туда и все разузнать. Вдруг Абирто — это кто-нибудь из пациентов или медицинского персонала? Дальше: «ул. Л.»? Загвоздка в том, что в Париже полным-полно улиц с названиями на букву «Л». Впрочем, наша должна быть достаточно длинной, раз указан номер 1211. А вот «прв»?..

Договорить ему не удалось — на лестнице эффектно появилась Айрис. Трое мужчин не могли оторвать восхищенных взглядов от стройной девушки, облаченной в ярко-розовое шерстяное платье и новую фетровую шляпку в тон. Айрис улыбнулась Виктору и Жозефу и присоединилась к Кэндзи, который успел проводить посыльного и надеть сюртук и шляпу. Они ушли со словами:

— Мы по магазинам, к обеду нас не ждите.

Стоило им выйти, как звякнул дверной колокольчик. В лавку зашел дородный господин и снял цилиндр, обнажив совершенно лысую голову. Жозеф состроил недовольную гримасу: он был вовсе не рад увидеть герцога Фриульского, дядюшку того самого Бони де Пон-Жюбера, который разбил ему сердце, женившись на Валентине.

— Друг мой! Вы, наверное, уже догадываетесь, каким ветром меня к вам занесло. Говорят, у вас есть книга, которая может меня заинтересовать: фолиант ин-кватро в сафьяновом лимонно-желтом переплете, произведение непревзойденного Мишеля! Я хочу преподнести ее в подарок племяннику по случаю свадьбы. Скажите прямо: сколько она стоит?

Виктор достал книгу, а Жозеф ушел в подсобку. Там, среди дневников путешественников, он мог дать волю чувствам.

«Лучше иметь дело с „теткой“, то есть ломбардом, чем с этим дядюшкой, — мрачно думал он. — Когда сдаешь любимую вещь в ломбард, остается надежда ее вернуть… Ах, если бы мсье Виктор поручил мне навести справки в ломбарде, я бы им всем показал!»

Жозеф схватил метелку из перьев и отправился сметать пыль с полок с книгами за спиной у Виктора и герцога, сидевших за столом и торговавшихся из-за Монтеня.

«Да уж, дядя и племянничек друг друга стоят, — думал Жозеф. — Слушать противно, как он ноет: „Понимаете, это подарок…“. Мы здесь не ковры продаем! Я, конечно, зарабатываю недостаточно, чтобы жениться на Валентине, зато не торгуюсь, как на базаре! Да плевать я хотел на ваш гонор, аристократы паршивые!»

И он отряхнул метелку перед самым носом у герцога. Тот возмущенно взглянул на него, и Виктор нахмурился, делая Жозефу знак удалиться.