— Айрис! У вас сейчас урок игры на фортепиано, мадемуазель Плюшар уже ждет. Мсье Легри, думаю, в такую сырую погоду вы не откажетесь от чашечки английского чая. Мсье Мори выписывает его для нас прямо из Лондона.

Айрис присела в реверансе, а мадемуазель Бонтам наполнила чашки, поставила на стол еще одну вазочку пирожных и уселась почти вплотную к Виктору. Это ему совсем не понравилось.

— А вы не знакомы с родственниками Элизы? — осторожно поинтересовался он. — Для мсье Мори очень важно, чтобы его крестница общалась с девушками из приличных семей.

— Вы о маленькой Фуршон? — переспросила мадемуазель Бонтам. — Милейшее создание, ее здесь все любят, и я не понимаю, что… Ну, хорошо, вам я скажу: ее мать певица, но…

Виктор вспомнил одну из пословиц Кэндзи: «Когда обезьяна ничего не знает, она делает вид, что знает все, и в скором времени узнает то, что ей нужно».

— Да-да, оперная дива, — кивнул он.

— Оперная? — расхохоталась мадемуазель Бонтам. — Скажете тоже! «Эльдорадо» — это вам не опера, мсье Легри. Не стоит сравнивать ржаную лепешку с тортом. Она исполняет андалузские романсеро.

— Андалузские — что? — не понял Виктор.

— Ну, такие сентиментальные романсы о синем небе Андалузии и прекрасных черных глазах местных девушек. Героя всегда зовут Педро, а героиню — Пакита.

— Она выступает под фамилией Фуршон?

— Конечно же, нет. Простите, но я не могу назвать вам ее сценический псевдоним, это профессиональная тайна, — замялась мадемуазель Бонтам и незаметно прижалась к бедру Виктора. — Хотите еще кекс? Или вот, попробуйте эти мятные вафли, очень вкусно. Сладости — это такое наслаждение. Просто не могу удержаться, хотя надо себя ограничивать. Все, хватит, — сказала она, кладя в рот одно за другим три пирожных. — А хотите угадать мое имя: Камилла? Клара? Клотильда?.. Коримба! Что скажете?

— Прекрасное имя, — сказал Виктор, незаметно отодвигаясь. — Достойное трагедийной актрисы. Думаю, псевдоним мадам Фуршон куда более банален.

— Да уж, куда ему до моего имени! — сказала мадемуазель Бонтам с кокетливой улыбкой. — Хотя поначалу может показаться, что он окутан неким романтическим флером, — так и притягивает взгляды к афише. Кстати, Элиза нас скоро покинет, мать решила ее забрать, сегодня утром я получила от нее письмо с этой печальной новостью. Жаль! Мне так трудно сводить концы с концами… — И она глубоко вздохнула, раздувшись, как воздушный шар.

Это было уже чересчур. Виктор встал. Мадемуазель Бонтам была явно разочарована, но вышла на крыльцо проводить его. Виктор уже дошел до ограды, когда она догнала его со словами:

— Вы чуть не забыли трость мсье Мори!

Разговор с Айрис успокоил Виктора, но в то же время слегка разочаровал. Раз Элиза гостит у матери, версия Жозефа об убийстве на перекрестке Экразе рушится, как карточный домик. «Вечно он сочиняет всякие романтические небылицы!» — усмехнулся Виктор и вдруг застыл на месте: женщина с обезображенным лицом была без обуви, но в газете ни слова не говорилось о ее возрасте. А Элиза потеряла одну туфельку. Может, это просто совпадение… Айрис упомянула о некоем Гастоне, но можно ли ей верить после того, как она уже один раз солгала? А самое загадочное во всей этой истории — поведение Кэндзи. Почему он держит свою крестницу под замком в Сен-Манде?

Вернувшись в книжную лавку, Виктор расставил по местам стулья. После заседания члены «Клуба друзей погибающего Парижа» отправились промочить горло в «Потерянное время», Кэндзи ушел с ними. Жозеф заканчивал оформлять продажу десяти фолиантов новелл Боккаччо в одну двенадцатую листа из тиража, отпечатанного в Лондоне в 1779 году, и Виктору пришлось подождать с расспросами.

— Что именно сказал человек, который принес вчера эту вашу туфельку? — наконец не выдержал он.

— Тот странный тип? Вам повезло: как только он ушел, я тут же занес все в свою записную книжку… Вот, — Жозеф перелистал страницы, — его пес стащил у львов кусок мяса. По-моему, там, где львы, там и цирк. Я спросил у него, где он живет, он сказал, на улице Рекюлетт в квартале Круле-чего-то-там.

— И это ты называешь «повезло»? Да из твоих записей ничего не поймешь!

— Я не виноват, это все мсье Мори, он меня отвлек — попросил нанять ему экипаж, вот я не успел все как следует записать! Но все равно выяснил, кто был тот тип. Его зовут Грегуар Мерсье, он сказал, что в квартале Круле-чего-то-там его каждая собака знает.

— Собака… — эхом отозвался Виктор, почему-то вспомнив слова Айрис: «У него дома слышно, как воют волки».

— А вам что-нибудь удалось разузнать про туфельку? — спросил Жозеф.

— Ничего существенного, — бросил Виктор через плечо, поднимаясь по лестнице.

— Ну да, конечно, — обиделся Жозеф, — все как всегда: вытянет из меня информацию, чтобы играть в сыщика, и даже спасибо от него не дождешься. Да я больше ни слова не скажу!

— Вам случайно не попадался путеводитель по Парижу? — крикнул сверху Виктор, и юноша тут же нарушил эту клятву:

— Он на столе у мсье Мори!

Виктор без труда нашел на карте квартал Крулебарб и улицу Рекюлетт. Это было в Тринадцатом округе, недалеко от речушки Бьевр. Весело насвистывая, он спустился обратно в лавку и, не обращая внимания на угрюмое лицо Жозефа, доброжелательно поинтересовался, как у того продвигается роман «Любовь и кровь».

— Я же вам говорил! Но, видимо, придется повторить, раз уж вы меня не слушаете: я прекратил работу над ней.

— Жаль бросать роман на середине, надо заставить себя довести дело до конца.

— Ну да, скажите еще, что я лентяй! Это мое дело, у меня были на то причины. Не понимаю, почему я вообще должен вам что-то рассказывать, если вы мне не ничего не говорите.

Виктор уже собирался спросить, не замужество ли Валентины де Салиньяк лишило Жозефа вдохновения, но в дверях лавки показался Кэндзи. Он едва заметно кивнул компаньону, напомнил Жозефу, что надо доставить заказ, и прошел в свой кабинет, где хранил материалы для нового каталога. Виктор закурил сигару и выпустил изо рта струйку голубоватого дыма. Что там записал Жозеф? Ах, да! Пес, который стащил мясо у львов. Львы и волки, которые рычат и воют. Есть ли тут какая-то связь?

— Не знаете, где в Париже есть львы и волки? — обратился он к Кэндзи, заглянув в кабинет.

— В Ботаническом саду, — ответил тот, прикрывая нос платком. — Вы заинтересовались зоологией? Что ж, если вы проявите в ее изучении столько же усердия, сколько при торговле книгами, — успеха вам не видать. Прошу вас, не курите здесь.

— Какая муха вас с Жозефом укусила? Вы оба только и делаете, что ворчите на меня. Что ж, не буду навязывать вам свое общество.

Виктор плотнее запахнул полы пиджака, пряча от дождя компактную фотокамеру, которую захватил с собой по привычке. Он прошел мимо клуба Рен-Бланш, потом спустился по старой, источенной жучком лестнице в начале улицы Гобеленов, где резкий запах аммиака чуть не сбил его с ног. Виктор задержал дыхание и дошел до парапета набережной — за ним плескалась речка Бьевр, по берегам которой обосновались кожевенники и красильщики. Желтые, зеленые и красные струи стекали из мастерских в реку, придавая воде какой-то буроватый оттенок. Ее поверхность покрывали мерзкие пузыри и маслянистые коричневые пятна, напоминая жир в бульоне, какой подают в захудалом трактире где-нибудь в квартале Мобер. Виктор с отвращением отвел взгляд от реки и увидел полуразвалившееся строение, стены которого были сплошь покрыты надписями. Стрела, пронзающая сердце, словно указывала ему дорогу, призывая свернуть налево.

Он подчинился и вышел к переулку Море, где теснились ветхие лачуги с деревянными балкончиками. Это зрелище почему-то напомнило ему Испанию. Под навесами, где сушились развешенные на веревках шкуры, возились какие-то бродяги. Голодные собаки и кошки рыскали по мокрым мостовым, шарахаясь от людей и повозок.

Вдоль извилистого берега прачки полоскали белье и пели. Мальчишки пускали камешки по воде. Один из них привязал к концу палки бечевку и играл в рыбака. «Интересно, что за рыба может водиться в этой зловонной жиже?» — подумал Виктор. Ему хотелось достать камеру и заснять эту сценку, но он передумал и подошел к «рыбаку» — грязному, тощему оборванцу лет шести.