— Но что делать, времена меняются, теперь все только и говорят, что об отдыхе, о пляжах и купаниях…

— Прошу вас, не позволяйте Айрис купаться без присмотра.

— Что вы! Я барышень от себя ни на дюйм не отпущу. А еще я наняла для них учителя по плаванию.

— Да? Тогда за ним тоже надо присматривать, особенно, если он красив.

— Ну что вы, мсье Мори! Я с девочек глаз не спускаю, трясусь над ними, как наседка…

— …Да-да, над цыплятами. Не могли бы вы вызвать мне экипаж?

— Эй, Кола, поди сюда! Мсье Мори нужно… Куда же подевался негодный мальчишка?! Это сын садовника, — пояснила мадемуазель Бонтам, бросая самодовольный взгляд на свое отражение в большом зеркале, украшенном пухленькими ангелочками, и кокетливо поправляя два пышных крашеных локона, обрамлявших ее круглое, словно полная луна, лицо.

В комнату вошел хмурый мальчишка, ковыряя в зубах травинкой.

— Беги за наемным экипажем! — распорядилась мадемуазель Бонтам. — Одна нога здесь, другая там, — не видишь, что ли, мсье ждет!

Выйдя на шоссе де л'Этан, мальчишка оглянулся на приземистое строение в буржуазном стиле, украшенное коваными решетками и медной табличкой с надписью: «Частный пансион для юных девиц К. Бонтам», и направился в сторону ратуши, откуда доносилась громкая музыка.

От ствола каштана отделился красивый молодой человек лет двадцати и бесшумной кошачьей походкой пошел вслед за мальчишкой. Тот уже собрался было перейти через улицу к железнодорожной станции Сен-Манде, где выстроилась вереница наемных экипажей, но ему на плечо легла чья-то рука.

— А, это вы мсье Гастон? — Мальчишка с облегчением перевел дух. — Ну и напугали вы меня!

— Долго же ты возился!

— Это все из-за хозяйки.

— Вот, — сказал мужчина, протягивая мальчишке записку, — сам знаешь, кому это отнести.

— Где ж я вам ее найду?! Они все сейчас на празднике. Сами видели, какая там толпа!

— Это не моя забота. Давай, парень, пошевеливайся.

— Посмотри, какой красавчик! Вон там, в офицерской форме! У него столько медалей!

— Фи, он покраснел от натуги, вот-вот лопнет. Мне больше нравится тот, что дует в трубу. У него крахмальный воротничок и такой солидный вид…

Десяток юных девиц в светлых платьях выстроились у сцены, с восхищением разглядывая духовой оркестр пожарных. Высокая нескладная девушка в шляпке, напоминавшей корзинку спелых вишен, — та самая, которой понравился офицер, — окинула суровым взглядом свою подругу, низенькую толстушку с непокрытой кудрявой головкой.

— Аглая, у тебя дурной вкус! — упрекнула она. — Почему ты не надела шляпку?!

— Отвяжись! Я так привыкла! Не всем же выпадает честь родиться племянницами биржевых воротил, — огрызнулась та.

Среди зрителей то и дело раздавались восторженные возгласы. Две девушки — худенькая брюнетка в голубом платье и пухленькая блондинка в красном — воспользовались суматохой и незаметно выбрались из толпы.

Запыхавшись, они остановились у качелей в форме лодок.

— Покатаешься со мной, Элиза? — спросила брюнетка, завороженно глядя на качели.

— Нет, Айрис, что ты, мы же только что из-за стола! Опять гороховый суп, да еще в такую жару. Эта старая карга мадемуазель Бонтам, должно быть, закупила тонну гороха по дешевке, вот и пичкает теперь нас.

— Ну, как хочешь, а я пойду кататься, — заявила Айрис, решительно подходя к освободившейся лодке.

Элиза не успела удержать подругу. Какой-то юноша без пиджака, в одной рубашке, уже подал Айрис руку, усадил на скамью и начал раскачивать качели. Та одной рукой придерживала шляпку, а второй вцепилась в борт лодки.

«Может, мне тоже рискнуть?» — подумала Элиза, но стоило ей увидеть, как подруга выпрямляет и сгибает колени, чтобы раскачаться сильнее, как сердце у нее ушло в пятки. Она отвернулась, делая вид, что ее заинтересовали подвиги ярмарочного силача: тот поднимал штангу, на которой сидели два хохочущих лилипута.

— Мамзель Лиза!

Она вздрогнула. Кола, приложив палец к губам, сунул ей в руку клочок бумаги.

— Это от господина, что вам уже писал, — прошептал мальчишка. — Он велел вас поторопить, потому что сейчас представился случай, а потом неизвестно, сколько еще придется ждать. Я вас едва нашел! А мне еще поручено нанять экипаж… Попробуй, найди его! Ох, попадет мне от хозяйки, как пить дать.

— Где он? — спросила Элиза и положила монетку в протянутую ладонь.

— Прячется, — бросил мальчишка через плечо, убегая.

Убедившись, что Айрис все еще качается на качелях, Элиза отошла к палатке торговца сладостями. Там мужчина в рубашке с закатанными рукавами подвешивал на крюк толстые пласты лоснящегося зеленого и розового теста. Несколько чумазых, перепачканных карамелью ребятишек, едва доставая носами до прилавка, завороженно следили за каждым его движением. Элиза развернула записку. Она сразу узнала знакомый корявый почерк и торжествующе улыбнулась. Сбылась ее заветная мечта. Элиза всегда смутно догадывалась, что ей уготована необыкновенная судьба, но ей уже исполнилось семнадцать, а жизнь в пансионе мадемуазель Бонтам текла все так же скучно и размеренно. Девушка начинала терять терпение. Каждое утро она просыпалась с мыслью: «Я просто умру, если в ближайшее время ничего не переменится».

И вот наконец в ее жизни появился незнакомец. Поначалу это был просто случайный прохожий — мало ли кто гуляет у озера, когда мадемуазель Бонтам выводит своих воспитанниц на прогулку. Элиза с ним еще и словом не обмолвилась, но он все чаще становился героем ее девичьих грез. И хотя он с безразличным видом проходил мимо, не задерживаясь взглядом ни на одной из девушек, каждая готова была поспорить, что он приходит к озеру исключительно ради нее. Подруги это не обсуждали — разве можно признаться, что тебе понравился такой экстравагантный мужчина? Так прошел месяц. И вот в один прекрасный июньский вечер Элиза получила записку. Когда все улеглись спать, она подошла к окну спальни и прочитала в слабом свете газового рожка:

Затем последовали еще двадцать три послания — столь же лаконичные и безграмотные. Элиза благоговейно хранила эти клочки бумаги в тайнике под каминной полкой. Гастон был не мастер писать любовные письма и строил фразы, как в учебнике грамматики: подлежащее, сказуемое, дополнение, иногда, для разнообразия — прилагательные в превосходной степени, но без конца повторял: «любовь», «любовь», «любовь навеки». Элизу впечатляла такая настойчивость, но она не могла решиться написать ответ.

На этот раз ее воздыхатель превзошел самого себя. Такое длинное послание было поистине подвигом для человека, привыкшего выражаться предельно кратко:

Хватит ли у нее смелости пойти на это свидание, ни слова не сказав даже Айрис? Вот уж кто точно переполошится и расскажет об ее исчезновении мадемуазель Бонтам. Надо срочно что-нибудь придумать. Сослаться на то, что она плохо себя чувствует?.. Это почти правда. Кровь прилила Элизе к лицу, голова у нее закружилась. Она представила, какой видит ее Гастон. Он считает ее красивой! Он ее любит!

Начинало смеркаться. Повсюду зажглись праздничные фонарики, и голоса зазывал стали слышны громче:

— Десять сантимов, всего два су! Военным — за пять сантимов!

Писк рожков, резкие звуки труб, перепевы шарманок и барабанная дробь — все это сливалось в веселую какофонию. Бродячий акробат в облегающем трико примостился на бочке и кричал, что во всем мире не сыщешь лучшего развлечения, чем представление Нуну, знаменитой дрессировщицы блох. Чуть поодаль две немолодые танцовщицы в расшитых блестками юбках изображали жалкое подобие танца живота.

— Спешите видеть! Говорящая голова!