Миша вскочил, быстро натянул штаны и рубашку, прислушался, убедился, что Анюта всё ещё на кухне — посуда звякала, вытащил портсигар из-под матраца и сунул его в карман.

Пока он умывался, Анюта накрыла на стол, и они сели завтракать. Разговор не клеился. Оба молчали. Анюта не заметила, как расстроен и взволнован Миша, а Миша не заметил, как взволнованна и расстроена Анюта. Каждый был слишком занят своими мыслями. Анюта думала о том, сообщить ли Мише про операцию. Пожалуй, не стоило заранее его волновать. Завтра утром — операция назначена на десять часов — она разбудит его в половине девятого, спокойно скажет про операцию, как будто ничего страшного нет, и они поедут в больницу.

Миша думал и рассчитывал своё: в лагерь обязательно надо идти, а то ещё обратят внимание, что его нет, и скажут Анюте. К счастью, сегодня Анюта выступает по радио. Вот это время можно использовать. Передача в двенадцать. Наверное, Анюта придёт в лагерь раньше, и обязательно будут они с Катей Кукушкиной совещаться. Тут уж можно удирать.

Анюта будет говорить о том, как она его, Мишу, воспитывает, и, конечно, всем в это время будет не до Миши. А если потом хватится, можно сказать, что он слушал в соседнем дворе — репродукторы ведь расставлены по всему кварталу. Ему было интересно послушать, как звучит в другом дворе голос сестры.

Оставался второй вопрос: как продать портсигар? Он знал, что комиссионные магазины — это такие магазины, в которых и продают и покупают. Комиссионный магазин совсем близко, квартала через два. Дадут ли пятнадцать рублей? Он очень попросит, скажет, что ему обязательно нужно. Пусть, в крайнем случае, дадут даже десять. Он отдаст их Вове, и тогда тот, может быть, согласится подождать остальное.

Он опустил руку под стол и пощупал портсигар в кармане.

«Только бы не выпал, — подумал он. — Может быть, за пазуху лучше? Нет, за пазухой могут заметить».

— Спасибо, — сказал — он и встал из-за стола.

— На здоровье, — ответила Анюта. — Ну, иди в лагерь. Я уберу квартиру и тоже приду.

Держа руку в кармане, чтобы портсигар случайно не выпал, Миша торопливо выскочил из квартиры, сбежал по лестнице и вышел на улицу.

У дверей стоял участковый и беседовал с дворничихой. Миша похолодел. Участковый посмотрел на него равнодушным взглядом, может быть не желая показать Мише, что он за ним следит.

Миша вскинул голову кверху и пошёл, посматривая по сторонам, как будто ему нечего делать и некуда торопиться. Он ясно чувствовал на спине внимательный взгляд участкового. Решив, что всё лучше, чем эта ужасная неизвестность, Миша неожиданно обернулся, чтобы прямо посмотреть участковому в глаза. Участковый стоял к нему спиной и пальцем показывал дворничихе в противоположную сторону. То ли он был ловчей Миши и быстрее сумел повернуться, то ли Мише просто казалось, что он за ним следит, а тот на самом деле на него и внимания не обращал.

Миша свернул за угол, сворачивая, снова глянул на участкового: тот по-прежнему стоял к нему спиной. Миша пошёл дальше и помертвел: три милиционера огромного роста шли прямо ему навстречу.

«Пропал», — подумал Миша и, поняв, что сопротивление бесполезно, что он в окружении и ему не вырваться, обессиленный, прислонился к стене.

Милиционеры прошли мимо, не удостоив его даже взглядом. То ли они действительно были заняты своим разговором, то ли хитрили.

Еле живой добрался Миша до лагеря.

Кажется, все прохожие посматривали на него искоса, и даже немецкая овчарка, которую вёл пожилой человек профессорского вида, вряд ли связанный с милицией, и та вдруг натянула поводок и подозрительно обнюхала Мишу.

В лагере растерянный, испуганный вид Миши Лотышева никого особенно не удивил. Ещё бы! Сегодня о нём будут говорить по радио. Тут каждый бы разволновался. С одной стороны, конечно, лестно, а с другой стороны, страшновато.

Над Мишей подшучивали. Петя Левкоев сообщил ему по секрету, что Анюта закончит своё выступление так: «Добром мне воспитать брата не удалось. Поэтому с завтрашнего дня я, с согласия пионерской организации, решила его пороть каждый день утром и вечером».

Все засмеялись вокруг, и сам Миша улыбнулся кривой, невесёлой улыбкой. Если бы знал остряк Петя Левкоев, как тоскливо было Мише слушать его безобидную шутку!

И страшно было Мише думать о том, как пойдёт он в комиссионный магазин, и хотелось, чтобы эта страшная минута наступила скорее. А время тянулось и тянулось. Его позвали играть в волейбол — он отказался. Шура Лунников предложил ему партию в шашки — он отказался тоже. Он слонялся как тень по лагерю и старался делать вид, что ничем не озабочен, ни о чём серьёзно не думает, а ходит просто так, от нечего делать.

И вот наконец он увидел Анюту. Она вошла в ворота лагеря, и сразу же Катя Кукушкина подозвала её. Миша подошёл к сестре и взял её за руку. Он правильно рассчитал, что Катя Кукушкина не даст Анюте с ним болтать. Ему нужно было только, чтобы Анюта заметила: брат здесь. Анюта его заметила, кивнула ему головой и сразу повернулась к Кате. У Анюты тоже был несчастный, растерянный, испуганный вид, но и это все объяснили просто: естественно, девочка волнуется перед выступлением.

Теперь молено было бежать. Миша не торопясь прошёл до ворот, поглядывая по сторонам, не торопясь вышел за ворота, оглянулся будто случайно, убедился, что никто на него не смотрит, и торопливо зашагал к комиссионному магазину.

Он всё ждал, что опять ему начнут попадаться милиционеры, но милиционеров не было ни одного. У Миши далее мелькнула совершенно нелепая мысль, что милиционеры в целях маскировки переоделись в штатское. Миша подозрительно посмотрел на какого-то молодого человека, нёсшего пачку книг, но тут же понял, что ему чудится совершенная чепуха. Тогда он почти вслух сказал про себя «трус» и немного успокоился.

И вот наконец он вошёл в дверь комиссионного магазина.

Это был большой нарядный магазин. На степах висели картины, с потолка свисали старинные люстры, стояли бронзовые и мраморные статуэтки, хрустальные вазы и бокалы. Миша всё искал портсигары, но портсигаров не было видно. Потом он увидел витрину, под стеклом которой лежали разные металлические пещи. Тут были кольца, маленькие шкатулочки, маленькие стаканчики из металла. А в углу витрины лежал портсигар. Портсигар был совсем не похож на папин, но всё равно, важно было то, что, очевидно, портсигары здесь покупают и продают. Он попытался спросить у продавщицы, не купит ли она портсигар, но продавщица даже не услышала, потому что её всё время спрашивали взрослые люди, толпившиеся у витрины, и она еле успевала им отвечать. Тогда Миша огляделся и увидел старичка, стоявшего у стены, увешанной картинами. Осматривали картины многие, но покупать почему-то никто не покупал, поэтому старичок стоял спокойно и даже позёвывал.

— Скажите, пожалуйста, — спросил Миша, — где тут покупают портсигары?

— Портсигары? — удивился старичок. — А зачем тебе?

— Папа просил меня продать портсигар, — сказал Миша.

Про то, что папа просил, выскочило совершенно неожиданно, даже как будто против Мишиной воли. Он просто подумал, что это придаст солидность разговору и заставит старичка поверить Мише.

— А ну-ка покажи, что у тебя за портсигар, — сказал старичок, глядя на Мишу с усмешкой.

Миша вытащил портсигар из кармана и протянул его старичку. Старичок взял портсигар, поднёс его к самым глазам — он, видно, был близорук, — внимательно осмотрел. Лицо его стало серьёзным.

— Так, — сказал он. — Хороший портсигар. Как твоя фамилия?

Миша помолчал, мучительно выдумывая фамилию, потом покраснел и сказал запинаясь:

— Миша Михайлов.

— Так, так, — кивнул головой старичок. — Ну, пойдём, я тебе покажу, где покупают портсигары.

Держа в одной руке портсигар, старичок протянул Мише другую руку и повёл его к двери, на которой было написано: «Директор».

— А сколько же ты хочешь за портсигар, — говорил старичок на ходу, — Миша… Лотышев, кажется, твоя фамилия?