Теперь весь собор принадлежит ему. Он завоевал его. Но что ему делать с этой добычей — Микаэль не знал.

Пока длился праздник святого Йоргена и паломники жили в городе, он мог спокойно наслаждаться всеми преимуществами своего нового положения. Но вот поселиться здесь навсегда, разыгрывая роль святого, вернувшегося домой после трёхсотлетнего отсутствия, — это будет посложнее.

Да и зачем ему это? Он наказал негодяев первосвященников, разбил лоб капеллану, опозорил капитул в глазах верующих и одурачил весь город.

Что ему ещё надо?

Сейчас он безраздельный хозяин собора. А всё, что будет потом, его так же мало волнует, как прошлогодний снег. Он взял фонарь и пошёл по собору, заглядывая в каждый придел, в каждый угол.

Прежде всего Микаэль спустился в подвал: ой, как здесь холодно и мрачно. Рядами стоят бочки с мёдом и вином. Весь пол залит вонючей сладковато-кислой жижей.

А это что такое? Старая, грязная, пропитанная вином тряпка. Он поднёс её к фонарю… и едва поверил собственным глазам. Но ошибиться было невозможно… Вышивка… Узор… Да, то был старый плащ святого Йоргена, разорванный на тряпки и сгнивший в винном погребе! Микаэлю стало и весело, и страшно от этого безмерно наглого кощунства: десятки тысяч бедняков отдавали свои последние жалкие гроши и проходили многие сотни километров, чтобы только преклонить колена перед этой тряпкой, приложиться к ней… и вот!!!

Потом Микаэль спустился в подвал, где хранились несметные сокровища собора. Грудами лежала серебряная утварь, принесённая в дар чудотворному плащу: подсвечники, светильники, блюда, чаши. Здесь же стояли два бочонка, наполненные золотыми монетами: деньги, взимаемые с народа во имя Йоргена!

Эти бессовестные мошенники грабили спокойно и расчётливо целые поколения бедняков, чьим потом обильно полита каждая монета и чьи простодушные молитвы превращались в золото и серебро.

Он вошёл в кладовую; вдоль стен громоздились сыры, а под потолком рядами висели окорока. Из кладовой дверь вела в ризницу. Чего здесь только не было: старые, позеленевшие от времени, изогнутые рога, потрёпанные и изорванные балдахины, изъеденные молью сутаны, покрытые плесенью брыжи…

В углу стоял старинный шкаф из камфарного дерева. Микаэль с трудом открыл его… Так и есть: в нём висели два новеньких, с иголочки плаща с пятнами крови и всем прочим! Хоть сейчас надевай их!

Язвительная улыбка, которая всё время играла на губах Коронного вора, вдруг превратилась в злую гримасу, исказившую его лицо, а сердце забилось быстро, быстро…

Он глубоко вздохнул и отправился в соборный архив, в святая святых этого божьего храма… Там, судя по всему, хранились подлинные документы о подлинном Йоргене, старинные священные пергаменты. Микаэль долго рылся в ворохе всяких бумаг, но не нашёл даже малейшего упоминания о своём предшественнике. Тут были лишь старые счета, закладные, векселя, купчие, квитанции, географические карты, планы дорог, счета за соборные трапезы, и опять купчие, векселя, и все эти бесценные рукописи освящала знаменитая соборная печать, на которой был выгравирован плащ святого Йоргена и семь больших орлов.

Взгляд умных глаз Микаэля вдруг стал холодным и острым: господи, ведь иначе и быть не могло! И всё-таки как странно увидеть это своими собственными глазами! Собор святого Йоргена — это просто концерн, крупное финансовое предприятие. А архив — нечто среднее между помещичьей конторой и конторой биржевого маклера.

Один из этих важных господ зачал его, Микаэля, а потом выбросил из родного города, осудив на вечную нищету и позор. Ну что ж, он их так проучит, что они вовек не забудут.

Микаэль поднялся на колокольню, где два пьяных звонаря, поминая и бога и чёрта, изо всех сил били в колокола. Священный благовест разносился по улицам и переулкам, настраивая верующих на торжественный лад.

Ночной воздух освежил Микаэля.

На площади весело пылали костры. Ладно, он вырвет народ из когтей этих семи хищных орлов…

На Брачной аллее богомольцев было словно сельдей в бочке: они пришли сюда, желая посмотреть, как невеста проследует к собору в сопровождении факельщиков и подружек.

Сначала Микаэля вся эта брачная комедия раздражала, ибо мешала осуществлению его замыслов. Но потом это стало даже забавлять его как ещё один весёлый номер в обширной программе йоргеновских торжеств. А когда он узнал, что его невестой будет гордая Олеандра, дочь самого гроссмейстера, сердце его затрепетало от злобной радости: «Пусть господа первосвященники пройдут и через это унижение, так им и надо! И потом, если эти высокородные мошенники взяли на себя заботу о продолжении рода его простодушного деда, то почему бы ему, Коронному вору, не позаботиться о потомстве гроссмейстера? Долг платежом красен».

На площади Йоргена загремела музыка, заиграли флейты, зазвенели колокольчики, раздались приветственные возгласы. Брачная колесница тронулась в путь.

«Пусть едет, — думал Микаэль, сжимая кулаки, — пусть едет! О бедный дед мой, ты будешь отомщён за свой позор и страдания. А гроссмейстера мы сегодня же ночью сделаем дедушкой!»

Посмеиваясь про себя, весёлый и бодрый, он снова спустился в собор и неожиданно повстречал старого седого сторожа, маленького и смиренного человечка, который крадучись выходил из Брачного покоя, где он зажёг свечи и приготовил роскошное брачное ложе для Олеандры и её вернувшегося из странствий жениха. То был старый Коркис.

Микаэль стоял в дверях; сердце его сжалось, и он уже протянул руки…

«Дедушка, — едва не вырвалось у него, — неужели ты не узнаёшь меня?»

Но слова замерли на устах.

Маленький человечек почтительно склонился перед великим святым. Какое-то мгновение он смотрел на Йоргена своими наивными старыми глазами, испытывая такое благоговение и восторг, что ничего не видел и не узнал, что перед ним стоит Микаэль, его внук, одетый в священный плащ, владыка города и собора.

И старый сторож исчез.

«Пусть уходит, — сурово подумал Микаэль. — Несмотря на всю свою душевную чистоту, он был и остаётся жалким, приниженным бедняком, который ползает и пресмыкается перед сильными мира сего. Но в моих жилах течёт кровь первосвященников; я, отверженный сын соборного капитула, займу сегодня ночью принадлежащее мне по праву место, даже если мне придётся поплатиться за это жизнью».

Музыка звучала уже возле самой рощи, как вдруг дверь открылась и в комнату проскользнул Франц. Он совсем ошалел от радости и бросился обнимать Коронного вора, заливаясь диким беззвучным смехом. Потом, не выпуская Микаэля из своих объятий, пустился в пляс по празднично освещённому залу.

Франц, благодаря своему чудесному исцелению, стал чрезвычайно популярной фигурой среди паломников. Каждый хотел подойти и потрогать его исцелённую ногу, каждый хотел угостить его, и когда он пробрался наконец в собор, то был уже изрядно навеселе.

Чудо, как вино, ударило ему в голову; бедный Франц был глуповат и туповат, а тут он пришёл в такой восторг от самого себя, что совсем рехнулся.

— Понимаешь, я костыли о землю — бряк! А богомольцы все, как один, на колени — хлоп! — повторял он без конца, заливаясь самодовольным, хвастливым смехом. — Сегодня же ночью надо пробраться в сокровищницу. Там лежат девять бочек с золотом, — в глазах Франца сверкнула алчность. — Четыре бочки возьмёшь себе, а пять — мои.

Микаэль с отвращением смотрел на этого тупого и грязного негодяя, ещё недавно трусливого, как овца, а теперь жадного и нахального, как свинья. Ведь все его мечты, мечты о грядущем величии, почти сбылись, он совершил почти невозможное, и вдруг из грязи прошлого вылезает этот неотёсанный болван, который знает только одно: