— Ну что, господин, — прощебетала она с обворожительной улыбкой, — доволен ли ты? Дочери больших озер так ли утешали себя? Ты никогда не любил? — и прелестная сирена, вполне заслужившая имя Райской птички, лукаво посматривала на гиганта своими пленительными глазами.

А «господин» стоял как истукан и в замешательстве вертел своим ножом. Его длинная, мускулистая фигура выражала ребяческую беспомощность. Перестав жевать свой табак, он смущенно-восторженным взглядом смотрел на стоявшую перед ним красавицу. В восторге раскрылся его огромный с желтыми зубами рот, но мог произнести только односложное «О!!.», выражавшее смесь восхищения и удивления. Наконец оцепенение прошло. Колосс порывисто сунул свою широкую руку в туго набитый золотом пояс и, выхватив оттуда полную горсть золотых слитков, стремительно кинул ее в подставленную кружку.

Сирена полуоборотилась, бросила своей подруге добычу, а сама, живописным жестом, откинув назад свои волосы, стремительно бросилась на шею колосса…

— Карамба! — вдруг раздался гневный голос. — Нет, черт возьми, ты не уедешь отсюда!.. Теперь у меня карманы пусты, зато сердце полно любви!.. Райская птичка, брось этого верзилу, иди лучше ко мне! Не то я перережу тебе горло! Это так же верно, как то, что я тебя обожаю и что зовут меня Андрес Кухарес-и-Малинхе-и-Мирамонтес.

Взрыв саркастического смеха, серебристо лившегося из розовых уст красавицы, был единственным ответом горячему ухажеру.

Та, которую так живописно прозвали Райскою птичкою, полураспахнула плащ, в который было укуталась, и, отойдя к горке подушек, небрежно оперлась на них, в ожидании, когда соперники перегрызут друг другу горло.

Предвкушая захватывающее зрелище, все присутствовавшие игроки бросили свои столы и, образовав широкий круг, приготовились, по своему обыкновению, держать пари на того или другого дуэлянта. Другие, рассевшись по диванам, нетерпеливо ждали начала кровавой драмы.

Два человека, готовые биться насмерть, представляли поразительную противоположность друг другу. Высокий, плечистый, мускулистый американский диггер являл живое воплощение грубой несокрушимой силы. Его же противник, имевший не более пяти футов росту, был одним из тех чистокровных испанцев, которые завтракают сигареткой, обедают луком и ужинают серенадой. Желтое, пергаментное лицо и черные глаза, горевшие подобно раскаленным угольям, сразу привлекали к нему внимание, присовокупите к этому еще сухую, жилистую фигуру, облаченную в поношенное платье, и перед вами — полный портрет этого сына дальней Испании.

Он стремительно обнажил свою наваху [2]и быстро сорвал с окна один из бархатных занавесов; свернув затем бархат вчетверо и обернув им левую руку, испанец принял небрежную позу своих соотечественников: левая нога и рука выдвинуты вперед, голова и плечи слегка откинуты, в правой руке — нож.

— Хотите ли, — кричал он посверкивая зубами, — уступить мне синьору?

Гигант, при виде пигмея, едва доходившего ему до груди, только свистнул в ответ и сжал в огромном кулаке рукоятку ножа.

Между тем зрители, внимательно следившие за всеми движениями противников, стали заключать пари.

— Я полагаю, — сказал сэру Артуру Моррису почтенный Джим Сондерс, — что кентуккиец сотрет в порошок этого гидальго.

— Держу 100 долларов, что нет, — отвечал сэр Моррис.

— Возможно, джентльмен.

— 150 луидоров за кулак янки!.. — кричал какой-то француз.

— 100 долларов за наваху испанца! — отвечал другой голос.

— Идет.

Не обращая внимания на публику, дон Андрес-и-Мирамонтес первый начал поединок. Согнувшись почти до земли, он вдруг выпрямился и направил страшный удар в живот противника; но тот с проворством, удивительным для такого мастодонта, увернулся от удара.

В свою очередь, янки отвечал сильным взмахом ножа, который бы снес голову гренадца, если бы его не предупредил скачок в сторону, свойственный тореадорам.

В немом изумлении эти два человека с минуту глядели друг на друга и стали более осмотрительны.

Испанец сбросил свой мягкий щит и остался без прикрытия. Быстрее молнии голубая сталь кентуккийца обрушилась на незащищенное место. Тот думал было снова повторить свой прежний маневр. Слишком поздно! Хотя нож зацепился за брошенный бархат, но длинная и жилистая рука, сжимавшая роговую ручку оружия, с силой выброшен пая вперед, достигла лица дона Андреса, разбила ему зубы и опрокинула навзничь.

Громким «браво» присутствующие встретили этот ловкий удар. Однако раненый испанец, с окровавленным ртом, с быстротой вскочил на ноги и был готов к нападению, так что, когда гигант попытался нанести последний, ужасный удар, его нож рассек только воздух. Великан был обескуражен. Испанец же, воспользовавшись смущением противника, с кошачьею ловкостью бросился вперед. Его обезображенная фигура, окровавленное лицо с разбитой челюстью, висевшей, как тряпка, придавали ему ужасающий вид.

Но никто из зрителей не счел нужным вмешаться в кровавый бой, напротив, каждый подзадоривал бойцов.

Между тем кровавая развязка приближалась. Тщетно испанец пускал в ход все тонкости фехтовального искусства; ловкие выпады, удачные отражения, быстрые отступления — все тщетно — и вскоре он был прижат к стене. Счастие совершенно оставило его. Не успел он увернуться от одного удара, как нож противника снова опустился на его спину и провел по ней широкую борозду. Страшный кулак разбил его плечо, и левая рука, державшая бархат, упала как парализованная.

Несмотря на такую рану, испанец не утерял своего хладнокровия и продолжал кровавую игру. Он ловко подставил противнику левую ногу. Запнувшись, кентуккиец пошатнулся. Поднятый им нож опустился, руки тяжело упали на тело…

Не дав ему опомниться, дон Андрес по самую ручку всадил ему в его живот свою наваху. Крупные капли пота покрыли широкий лоб янки, кровь ручьем полилась из раны, но он не упал и, собрав последние силы, поднял руку…

Словно молот пал его гигантский кулак на голову несчастного испанца. Тот лишь вскрикнул и грузно ударился об пол.

Победитель, облегченно вздохнув, бросил торжествующий взгляд на Райскую птичку, которая тем временем равнодушно грызла своими перламутровыми зубками гранатовые зерна. Но в ту же минуту он весь обмяк и упал.

— Я полагаю, — сказал почтенный Джим Сондерс сэру Артуру Моррису, — мы оба правы. Думаю поэтому, что нам лучше разыграть свое пари… впрочем, с вашего позволения, джентльмен…

— Господа, — раздался голос крупье, — игра начинается…

Резкий свисток боцмана прервал рассказчика. Мы оглянулись. Утреннее солнце всходило на горизонте, и его золотой диск медленно выплывал из-за облаков, обливая красными лучами поверхность моря. Задвигались тяжелые якоря. Зашумел пар в машине. Несколько поворотов винта — и корабль величественно двинулся к берегу.

— Теперь, дорогие друзья, — сказал доктор Стефенсон на прощание, — позвольте поблагодарить вас за внимание ко мне. Край, который вы сейчас увидите, много изменился со времени моего первого путешествия; вы потом сами сравните свои впечатления с теми, которые я только что описал. Пока же позвольте проститься с вами: мне нужно сейчас делать доклад о санитарном состоянии судна. Я вижу, к нам едет лодка с членами врачебной комиссии, насколько можно судить по желтому флагу. До свиданья же! Завтра жду вас к себе в Шотландский отель, на Коллинс-Стрит. Я вам предложу такой ростбиф, что пальчики оближете.

Зачем я отправился в Австралию? — Мельбурн. — Китайцы и их квартал в столице Виктории. — Австралийские туземцы. — Кто такие были майор Гарвэй, лейтенант Робертс и прапорщик Мак-Кроули. — Внезапное решение. — Советы доктора Стефенсона. — Моя свита. — Проводник. — Что такое австралийская «станция». — Станция «Трех фонтанов». — Австралийские фургоны. — Сэр Рид и его племянники. — Таинственное письмо.