Они ей больше не потребуются.

Фредди ждал ее в конюшне, как и говорил. Он лежал, свернувшись клубком на охапке соломы в углу, и мирно посапывал. Эмили переоделась в мужской наряд, спрятала платье в рюкзак и тихонько потрясла Фредди за плечо.

— Ты ему сказала? — Он нашарил очки.

— Нет.

Он выругался.

— Где твое мужество, Гримсби? Не откусит же он тебе голову! Он тебя любит.

— Он меня не любит. Он ни разу этого не сказал.

— Ну конечно, он не будет произносить это слово вслух! — Фредди хмыкнул.

— Я сняла маску и шиньон. Он меня не узнал. А сказать ему напрямик я не решилась. — Эмили вышла из конюшни на глубокий снег. — Просто не смогла.

— Женщины, — фыркнул Фредди.

Они молча брели по пустынной дороге, направляемые только темными громадами зданий по обочинам. Снег на земле блестел, ландшафт казался призрачным. Эмили шла, опустив голову, но обжигающие снежинки все равно падали ей на щеки и глаза.

В «Наковальне» они забрали своих лошадей и щедро заплатили конюху.

— Извини, конечно, — сказал Фредди, взлетая в седло, — я не особенно разбираюсь в этих делах, но что-то ты не выглядишь счастливой. Учитывая все.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Опять же, я говорю, не имея опыта, но разве влюбленные женщины не должны сиять и выглядеть восторженно? А ты кажешься мне весьма… подавленной. — Он деликатно молчал, пока они выворачивали на дорогу. — У вас все… кхе-кхе… хорошо?

— Конечно. Мы…

Он вскинул руку.

— Господи, нет. Только никаких подробностей! Все и так чертовски неловко.

— Я и не собиралась выкладывать тебе подробности, ради всего святого! — выпалила Эмили, покраснев, стоило ей эти подробности вспомнить. — Всего лишь хотела сказать, что мы вполне нашли общий язык. Но, разумеется, больше этого не повторится.

— Почему?

— Потому что завтра утром, точнее, сегодня утром, после завтрака, я намерена рассказать ему всю правду.

— Слава Богу. Он, конечно, начнет бушевать и психовать, но по крайней мере все станет по-честному. И больше никаких этих ваших нелепых тайн. Тащиться среди ночи по снежным дорогам, уворачиваться от иностранных агентов. — Фредди выдохнул, вокруг его лица заплясали снежинки.

— Фредди. — Эмили смотрела на темное пятно своих рук, удерживающих поводья. — Разве ты не понимаешь? Я больше не смогу здесь оставаться. Переодетая, опозоренная. Незамужняя женщина…

— О, отец все это моментально уладит, я уверен.

Она не ответила. Да и что тут можно сказать? Дальше они ехали молча, кони инстинктивно придерживались засыпанной дороги и шли резво, стремясь скорее попасть домой. Холодный и резкий воздух при каждом вдохе обжигал Эмили легкие.

— Фредди, — произнесла она наконец, — я не могу выйти за твоего отца. Просто не могу.

— Да какого дьявола нет? Ты же его любишь, правильно? Хотя один бог знает почему. Надо думать, это какое-нибудь особенное расположение к угрюмым одноглазым старикашкам.

— Не в этом дело. И пожалуйста, следи за своей речью. Я все еще твой учитель, по крайней мере до завтрашнего утра.

Фредди заговорил чуть громче:

— Тогда в чем, дьявол все побери, дело? Я-то думал, истинная любовь побеждает все. Почему, дьявольщина, не выйти за него?

— Фредди.

— Прошу прощения. Почему, черт возьми?

— По множеству причин. Потому что он хочет жениться на мне из-за… желания и… и чувства долга… а не по любви. И еще потому…

— Чушь. Только потому, что он не сумел выразить все это правильными словами…

— …потому что я не какая-нибудь обычная молодая леди, которая легко войдет в вашу жизнь. Сейчас я подвергаюсь смертельной опасности, ты что, забыл? И последнее… — Тут ее голос упал до шепота. — Потому что я обманула его, а какой брак сможет такое выдержать?

— О, это! Он поймет.

— Не думаю.

— А ты его испытай и увидишь.

Из белой стены снегопада перед ними вырастали темные очертания здания.

— В любом случае мы на месте, — сказала Эмили. — Попробуй немного поспать. Обещаю, что не буду настаивать на уроках в девять утра.

Впервые в жизни Фредди ничего не ответил. Они направились в конюшню, расседлали лошадей, задали им овса и напоили. Руки Фредди ловко управлялись с ремнями и пряжками, щетками и попонами. Вероятно, большую часть детства он провел здесь, подумала вдруг Эмили.

Она отперла ключом кухонную дверь, и они вошли в дом. У подножия лестницы Фредди обернулся к ней:

— Дай ему шанс, Гримсби. Пожалуйста. — Его глаза в свете масляной лампы были серьезными и умоляющими. — Просто доверься ему, ладно? Позволь… В общем, просто дай ему шанс. Ему это необходимо.

Грудь стиснуло почти непереносимо. Эмили положила ладонь на щеку Фредди.

— Сделаю все, что могу. — Больше она ничего сказать не сумела.

Верхний коридор был пуст и темен. Часы издалека размеренно пробили четыре. Эмили кралась по холодным половицам, мучаясь чувством вины, а мышцы все еще сладко ныли. Она добралась до своей двери, бесшумно отворила ее и бросила рюкзак на пол.

В крохотном камине все еще тлел огонь. Эмили сняла пальто, повесила его на решетку, скинула с плеч черный шерстяной сюртук и села на кровать, чтобы разуться.

Кровать зашевелилась.

Эмили вскочила на ноги.

— О сэр! О сэр, не пугайтесь! Это всего лишь я!

С подушки поднялась чья-то фигура. Свет из камина обрисовывал тело, облаченное в сорочку. Юные соски ликующе указывали на потолок.

— Люси! — воскликнула Эмили, схватившись за края еще нерасстегнутого жилета. — Боже правый, Люси! Твоя… твоя одежда!

Люси протянула к ней руки.

— О сэр, только не уходите! Я всего лишь… Ой, мамочки, сэр! Что случилось с вашими бакенбардами?

— Я их сбрил.

— О. — Люси поморгала, сделала глубокий вдох и затараторила: — В общем, сэр, я подумала… о сэр, этот испорченный Фредди водит вас в «Наковальню», а там эти… эти дурные женщины. Я не могу больше это терпеть, сэр, не могу! Я стащила ключ у миссис Нидл…

— Что ты сделала?

Люси спрыгнула с кровати и драматическим жестом сдернула с себя сорочку.

— Возьмите меня, сэр! Возьмите вместо них меня!

Эмили резко отвернулась.

— Ради бога, Люси!

— Думаю… думаю, я ничуть не хуже этих порочных женщин в «Наковальне», разве не так? И я буду хорошо о вас заботиться, сэр. Вы могли бы… мы можем пожениться, герцог нам разрешит, я уверена, и…

Эмили уставилась в темную стену и сосчитала до десяти.

— Люси, дорогая моя, это в высшей степени неприлично.

— Это ничуть не хуже, чем то, что делаете вы! — Люси разрыдалась. — Ночь за ночью возвращаетесь домой так поздно! Это неправильно, сэр, уж точно не для джентльмена вроде вас. Со мной вам было бы куда лучше, сэр, честное слово! Разве я не штопаю ваши чулки?

— Это делаешь ты?

— Разве не выбираю вам самые лакомые кусочки кекса, а корки оставляю его светлости? Разве не приношу вам наверх каждое утро горячий кофе, разве не чищу щеткой ваш красивый сюртук?

— Люси, я…

Скрипнула половица, и руки Люси обхватили плечи Эмили.

— О, возьмите меня, сэр, скорее! — Руки у нее оказались на удивление сильными. Эмили почти мгновенно оказалась повернута лицом к горничной. Глаза Люси закрыла, голову запрокинула назад, как мученица на погребальном костре. На ней остался только ее отделанный оборками белый чепец, и больше ничего. — Дайте волю своим порочным привычкам, мистер Гримсби!

— Люси!

— Насытьте свою противоестественную похоть! Делайте со мной все, что хотите!

Эмили прижала ладони к вискам.

— Люси, Люси. Каких романов ты начиталась?

— Сорвите драгоценный цветок моей невинности!

— Люси, опомнись! Ты что, напилась шерри его светлости?

Негодующий вздох.

— Ну что вы, сэр! Никогда!

В измученной голове Эмили застучали молотки. Она протянула руку и потрепала Люси по плечу, решительно глядя вверх. В воздухе повеяло слабым запахом лимонного масла миссис Нидл.