Пока они обнимались, переживая точно сон, Ахмед-бей тихонько отвел их к выходу на мраморную лестницу. Там ждали Ра-Кобра и двое слуг. По приказанию хозяина они почтительно проводили отца с дочерью вверх по лестнице и ввели в маленькую комнату. Там их оставили одних, для того чтобы капитан, наученный Ахмед-беем, осторожно объяснил ей, каким рядом чудес она очутилась на земле и в чужом теле.

Когда прошло первое возбуждение, то по знаку доктора Торпен с друзьями и Артур Брэд опять уселись на диванах.

И тут же Ахмед-бей воплотил душу Поля Сиврака в тело, одетое в сюртук, а душу Франциско — в другое, одетое в пиджачную пару.

Зрители этой невероятной сцены находились в неописуемом состоянии духа: разум отказывался верить реальности факта, а чувства не позволяли сомневаться. В конце концов разуму пришлось склониться перед очевидностью, когда Поль Сиврак и Франциско заговорили!

Несколько минут было достаточно Полю и Франциско, чтобы отдать себе отчет в случившемся. Они припомнили свое развоплощение на Меркурии и были весьма довольны, когда Ахмед-бей, представив их, рассказал в нескольких словах, откуда взялись их теперешние тела и тело Артура Брэда; рассказал также о трогательном перевоплощении Лоллы.

Он закончил так:

— Я выбрал самые лучшие «рубища», какие только мог, и для вас, г-н Сиврак, и для вас, Франциско. Но если вам ваши новые лица не нравятся, я вам переделаю их на прежний лад.

— Как? — спросил Поль Сиврак.

Доктор объяснил операцию андропластии.

— Нет! — сказал Поль. — Я достаточно нагляделся необыкновенных вещей. Мне хочется пережить мою простую жизнь человека так, как все живут. Вся семья моя состоит из брата и сестры: я им расскажу все, а они меня и в новом виде будут любить так же, как любили в прежнем… Впрочем, однако есть одна особа, которой лучше решить этот вопрос: если мое лицо ей не нравится, тогда надо будет обратиться к андропластии, доктор… Нет-ли у вас здесь зеркала? Я бы с удовольствием познакомился с самим собою… прежде, чем просить вас представить меня госпоже Мендес.

Доктор, засмеявшись, отвел Сиврака в гардеробную и оставил там.

— А вы, Франциско? — спросил он, когда вошел.

— Я, сударь, прежде был такой страшный, что всякая перемена мне на пользу. Я оставлю себе новое лицо, какое бы оно ни было… А насчет тела, — я вижу, что оно лучше сделано, чем то, которое мне дала бедная мать… Мускулы, может, и не так крепки, ну, да хорошая пища и работа поправят дело… Меркурий — плохое житье для испанца и для христианина… А вот, если не обеспокою, нельзя ли мне взглянуть на капитана и на сеньориту? Сеньората-то такая же красивая осталась, как прежде?

— Кажется, что да, Франциско. Впрочем, вы сами увидите…

В это время из гардеробной показался Поль.

— Ну, что, господин Сиврак, — спросил Ахмед-бей, — нравится вам ваш портрет?

— Он мне нравится, доктор, большое вам спасибо. Только я сбрею усы и иначе остригусь…

— Значит не нужно андропластии?

— Нет, совсем не нужно!

— И Франциско не желает ее.

— Да и резонно. Он очень хорош в новой коже. Но лучше всех нас, разумеется, Артур Брэд.

— Жаль, что Бильда здесь нет, — сказал Брэд. — Он бы теперь не стал упрямиться… Однако, доктор, хотя я сытно позавтракал, и пообедал, а все-таки голоден.

— И я тоже! — сказал Поль.

— И я! — повторил Франциско.

— Господа, ведь только 4 часа утра, — сказал Ахмед-бей. — В этот час можно разве только ужинать.

При этих словах дверь открылась и Ра-Кобра доложил:

— Кушать подано.

— А что я вам сказал, господа!.. Г-н Сиврак, г-н Брэд, прошу за мною. Вас тоже, Франциско: сегодня вы не денщик капитана Мендеса, а мой гость… А вы, господа (доктор повернулся к остальным), вы знаете дорогу в столовую… А разговорами о науке, об астрономии и приключениях мы займемся за столом.

Все поднялись по лестнице. Наверху Торпен с друзьями повернули в столовую, а Ахмед-бей провел Сиврака, Брэда и Франциско в маленькую комнатку, где сидели капитан с дочерью.

При появлении четырех мужчин Лолла Мендес и ее отец встали с кушетки.

Ахмед-бей взял руки Лоллы и Поля и молча поставил молодых людей друг против друга, под светом люстры.

Была минута молчания, взаимного наблюдения, безумного счастья, сдержанного волнения. Лолла плакала; Поль напрасно старался остановить застилавшие ей глаза слезы. И вдруг, взяв ее за руки, он приблизился и поцеловал ее в лоб самым горячим, самым чистым поцелуем…

Сквозь телесные глаза бессмертные души узнали одна другую.

— Капитан Мендес! — сказал Поль дрожащим голосом отцу Лоллы, — я имею честь просить у вас руки вашей дочери!

— Папа, я согласна, — прошептала Лолла.

Капитан с влажными глазами, подошел к молодым и обнял их.

— Бог вас соединил на небе, — сказал он, — вы будете моими детьми на земле!

— Viva el senor Capitan! — закричал зычный голос.

Все повернулись к двери: там стоял здоровенный детина, рот у него был еще раскрыт после крика.

— Франциско! — вскрикнул капитан.

— Он самый, сеньор, хотя немного в другом виде! А сеньорита сама скажет, хочет ли она, чтобы я ей по-прежнему служил.

— Хочу ли я, Франциско!..

Артур Брэд вышел из угла, где запрятался, пока шли семейные излияния. Толстый, еще толще, чем в Сверкающем Колесе, он поклонился Лолле Мендес, насколько это позволяла его шарообразная фигура.

— Милая барышня, — сказал он, — позвольте мне принести вам пожелание счастья, а вам, мой дорогой Сиврак — мои поздравления.

— Да это Артур Брэд! — воскликнула Лолла.

Она подставила американцу щечку для отеческого поцелуя.

— Жаль, — ворчал он, — жаль, что нет здесь этого балбеса Джонатана Бильда…

— Г-н Брэд, мы об этом поговорим за столом, — сказал доктор.

Он предложил Лолле руку; через несколько минут все гости Ахмед-бея сидели за столом, где грациозно председательствовала хорошенькая Лолла.

В начале говорили мало и ели. Потом доктор, будучи меньше других голоден, рассказал свои приключения, Поль Сиврак рассказал свои, Брэд и Франциско также. Рассказы дополнили друг друга.

— Что касается чисто научных наблюдений, — сказал доктор, — то они составят предмет статьи, которая будет напечатана в научном приложении к «Вселенной» и которую г-н Сиврак и г-н Брэд составят вместе со мною. Этим однако не исчерпывается наша задача. С завтрашнего дня мы с Брэдом и несколькими механиками-практиками предпринимаем постройку машины для сношений с оставшимся на Венере Бильдом. Я буду счастлив, господа, если вы будете содействовать по мере возможности нашим работам… повторяю, наука еще больше, чем мы, нуждается в вашем свидетельстве!..

— Машина, сказали вы? — спросил Брюлярьон.

— Да, машина, совершенно такая же, как та, какою располагает Бильд на Венере… Раз наш аппарат будет построен, мы начнем разговаривать с Бильдом так же, как станция беспроволочного телеграфа на Эйфелевой башне, положим, разговаривает с Бизертой…

— Но земля отстоит от Венеры на 11–16 миллионов лье в те моменты, когда мы можем всего лучше наблюдать планету!..

— Это не имеет никакого значения, и самое имя, которое Бильд и венериане дали своей машине, достаточно может убедить вас в этом.

— Как же они ее называют!?

— Междупланетный радиотелефонограф.

— Я понимаю смысл этого слова, — заметил Брюлярьон, — однако вовсе не представляю себе машины.

— И зачем вам, сеньор доктор, трудиться над машиной? — сказал Франциско. — Вы можете и так слетать на Венеру и назад вернуться…

— Я — да, — ответил Ахмед-бей. — Только я один, да те, кого я пожелал бы взять с собою. Но для науки этого недостаточно, потому что цель науки — служить всему человечеству. Вот это-то и будет делать наша машина. Если я не могу открыть секрета перевоплощения душ, зато мы должны, согласно воле венериан и Бильда, доставить каждому желающему научные — если не материальные — средства построить машину, подобную нашей… И это будет лишь один шаг: Бильд и венериане не сегодня-завтра откроют средство прилетать на землю. Поэтому Бильд и не пожелал развоплотиться.