Что такое Сверкающее Колесо и что с ним сталось?
Какого рода смерть грозила Полю Сивраку, Лолле Мендес и Франциско на Меркурии?
Как устроен прожектор на Венере? Что это за телескопы, которые уничтожают расстояние в 16 миллионов лье, отделявшее Землю от Венеры в момент получения письма?
Статья Брюлярьона оканчивалась так:
«Теперь в особенности приходится пожалеть, что человеческая наука еще не в силах построить снаряд, который позволил бы нам отправиться на помощь к нашим братьям, заключенным на Меркурии, и сделать с ними поистине необычайные открытия!»
А в 8 часов утра, в тот самый день, когда во «Вселенной» появилась эта статья, знаменитый доктор Ахмед-бей завтракал один в столовой своего роскошного дома, близ парка Монсо в Париже. Завтрак был очень скромен: он состоял из крошечной чашечки турецкого кофе. Позади доктора стоял неподвижно слуга, костюм и наружность которого указывали на индусское происхождение. А перед доктором был развернутый номер «Вселенной», прислоненный к графину. Доктор пил маленькими глотками кофе и читал.
Когда он дошел до заключительного места статьи Брюлярьона, то поставил пустую чашку на блюдце и потер руки, а на исхудалом лице заиграла молчаливая улыбка. Потом обернулся к невозмутимому индусу и что-то сказал. Слуга вышел. Через две минуты в столовую вошел молодой человек и наклонился перед Ахмед-беем.
— Г-н Марлин, — сказал доктор, — вы поедете и пригласите ко мне на ужин, в полночь, тех лиц, каких я сейчас назову… Скажите, что я считаю их присутствие необходимым… необходимым, слышите?
— Слушаю.
Молодой человек взял карандаш и стал записывать на дощечке из слоновой кости, а доктор диктовал:
— Астроном Брюлярьон, доктор Паен, аббат Норма, профессор Марсиаль и Торпен, префект полиции. Записано?
— Готово.
— Вы объедете их сегодня же утром. После обеда позаботитесь, чтобы лаборатория была приготовлена так, как для моих спиритических сеансов… Да, телефонируйте сейчас моему нотариусу, чтобы приехал завтракать ко мне. Идите.
Секретарь пошел было, но доктор опять его позвал:
— Я забыл сказать. Г-ну Торпену вы скажете дословно следующее: «Доктор Ахмед-бей нашел то, о чем он говорил вам в парке Монсо, в ночь с 21 на 22 июня».
Отпустивши секретаря, доктор встал, сложил газету, усмехнулся и вышел из столовой, но не через ту дверь, через которую вышли индус и Марлин.
Этот день Ахмед-бей провел в своей лаборатории, за какой-то таинственной работой, которую ни один человек не видел. Только в полдень он прервал работу на один час, чтобы позавтракать со своим нотариусом г-м Сюруа; он дал ему подробные распоряжения относительно размещения процентных бумаг.
В 8 часов вечера он скромно, в одиночестве пообедал. Потом опять заперся в лаборатории, а индусу приказал ждать гостей в зале и, когда соберутся все пятеро, ввести их в столовую, где был накрыт холодный ужин.
Лаборатория доктора Ахмед-бея занимала весь подвальный этаж дома. Это была огромная комната с высоким потолком и с мраморными колоннами. Кругом, по стенам тянулись широкие диваны, а над ними висело множество полок: там лежало 4–5 тысяч книг. Посреди комнаты возвышалась огромная, даже немножко страшная электрическая машина; около нее находились другие машины, поменьше, и стояли фарфоровые чашечки с какими-то разноцветными жидкостями.
Подле электрической машины стояли еще два белых мраморных стола, довольно похожие на те столы, что бывают в анатомических театрах.
Тридцать электрических люстр, по 4 лампочки каждая, ярко освещали всю комнату. Десять радиаторов с мельчайшими делениями и десять холодильников с такими же делениями могли распространить в комнате тропическую жару или сибирский холод; то и другое делалось машинами, помещавшимися под полом; при них день и ночь работали индусские механики.
В этот день температура в лаборатории была только в 10° тепла.
Без трех минут двенадцать раздался звонок. Доктор дремал на диване; он встал, прошел в гардеробную, сменил длинную белую блузу на сюртук и вышел в столовую. Там ждали его гости.
После обычных приветствий и рукопожатий Ахмед-бей посадил Брюлярьона против себя, а сам сел между Торпеном и аббатом Норма, ученым-физиологом; доктор Паен, член медицинской академии, и профессор химии Марсиаль, член академии наук, расселись по обеим сторонам от Брюлярьона.
— Господа, — говорил Ахмед-бей, пока метрдотель распоряжался убиранием закуски, оставшейся почти нетронутой, — господа! Благодарю вас, что отозвались на мое столь неожиданное приглашение. Вы не пожалеете. Сегодня я вас позвал не на спиритический сеанс, а на чудесное зрелище, какого вы и не ожидаете… Но чтобы спокойно перенести его, вам нужно собрать все физические и духовные силы: поэтому я вас прошу — кушайте. Извиняюсь, что кроме воды не предлагаю вам никаких напитков. Но в высшей степени важно, чтобы ваш мозг сохранял полнейшую ясность; а я не раз видел, что каких-нибудь полрюмки вина уже действуют неблагоприятно даже на самых закаленных людей… Сам я не буду есть: то, что мне придется делать, требует совершенной пустоты желудка. Да я уже сегодня позавтракал по-монашески. Вы, однако, не обращайте внимание на мой пост… Сделайте честь кухне моего индусского повара…
Гости приступили к ужину. Но несмотря на спокойствие Ахмед-бея, не проявлявшего никакого волнения, ели наскоро: слова амфитриона возбудили больше любопытство, нежели аппетит.
В 12 часов 50 минут слуги внесли щербет и фрукты, но к ним едва прикоснулись. Когда пробил час, Ахмед поднялся, а за ним и все.
Кроме маленькой речи Ахмед-бея за столом не было произнесено ни одного слова; все знали строгий обычай таинственного доктора — не давать объяснений раньше «опытов».
— Пожалуйте, господа, за мной в лабораторию, — сказал он и открыл дверь.
Пройдя коридором и спустившись на тридцать ступенек по широкой мраморной лестнице, шесть человек вступили в ярко освещенную электрическими люстрами лабораторию.
— Не угодно ли сесть, господа, и слушать!
Пятеро гостей разместились на диване; Ахмед-бей сел против них на деревянном табурете, достал из кармана газету, развернул ее и прочитал вслух:
«Теперь в особенности приходится пожалеть, что человеческая наука еще не в силах построить снаряд, который позволил бы нам отправиться на помощь к нашим братьям, заключенным на Меркурии, и сделать с ними поистине необычайные открытия.
Доктор сложил газету и обернулся к Брюлярьону.
— Это заключение вашей сегодняшней статьи?
Астроном кивнул головой.
— Ну, — продолжал улыбаясь Ахмед-бей, и его черные глаза сверкнули из глубоких орбит, — ну, дорогой мой астроном, не жалейте!.. Лучше сказать, теперь уже не жалейте!
— Что вы хотите сказать? — воскликнул Брюлярьон.
— Я хочу сказать, что если современная наука не изобрела и не собирается изобрести снаряд, способный перенести вас на другую планету…
Ахмед-бей умолк, встал и торжественно сказал:
— Зато древняя наука нашла средство подчинить пространство и расстояние человеческой воле. Это средство позволяло одному брамину, сотни веков назад, оставлять землю и странствовать в междупланетных пространствах, за звездными пределами.
— И это средство? — спросил аббат Норма среди молчания.
— Оно потеряно, — отвечал Ахмед-бей.
— Но тогда?..
— Я его опять нашел…
Эта фраза раздалась среди напряженной тишины. Гостям была известна таинственная глубина науки Ахмед-бея, его серьезный характер, строгий метод искания истины. Нельзя было сомневаться в его утверждении, и глубокое волнение охватило их.
— Господа, — продолжал Ахмед-бей, не теряя хладнокровия, — вы знаете, что такое подразумевали жрецы храма Сакульны, в древней Индии, под развоплощением и перевоплощением душ?
— Да, — ответили разом голоса пяти ученых.
— Посредством нескольких слов, составляющих формулу заклинания, открытую самим Брамой, трижды святые брамины могли отделять свою душу от тела, управлять затем этой душой, посылать ее путешествовать по своему желанию, возвращать в собственное тело или воплощать в другое… Изменяя в формуле заклинания лишь какой-нибудь слог, брамины умели распоряжаться душой, они могли оставлять на земле свою человеческую оболочку и уноситься духом в бесконечность астрономических небес… Знали вы все это, господа?
