– В общем и целом китайцы не имеют ничего против команды инспекторов ООН, – вставил Хоутон весело. – Но вооруженные силы и близко не подпустят.

– Да уж понятно! – раздраженно рявкнул Гэнт, в последнее мгновение осекся и добавил «сэр» в знак уважения к адмиралу.

Скотт и Новэмбер обменялись обеспокоенными взглядами. Команда инспекторов?.. Что они затевают?

– Там у вас спектроскопическое оборудование? – с живым интересом полюбопытствовал Хаккетт. Когда в кабинете появился Дауэр, Хаккетт встал из-за стола и принялся изучать сквозь окно все, что мог увидеть. На его губах играла ироничная полуулыбка. – ЯМР-томограф, если не ошибаюсь. Ах, адмирал, мальчикам-физикам, как пить дать, пришлась по вкусу завезенная в их драгоценную лабораторию игрушка.

– Они вечно чем-нибудь недовольны. Привет, Джон. Как перелет?

– Трясло.

Дауэр наморщил губы, мгновение поколебался и спросил:

– Неважны наши дела, да?

У Хаккетта, судя по всему, не возникло желания отвечать. Зато у Пирса возникло.

– Прямо скажем, дела ужасны, – вновь вмешался он. – Мы – свидетели столь серьезного повышения солнечной радиации, какого мир не видывал более двенадцати тысяч лет.

Зашелестели бумаги. Двое офицеров посоветовались с Дауэром и принялись просматривать какие-то записи.

Хаккетт произнес.

– Hаш полет отдавал мелодраматизмом, но прошел вполне нормально, верно?

Скотт мгновенно взглянул Хаккетту в глаза и неуверенно поежился.

Губы физика тронула очередная выводящая из себя улыбка-загадка. Он немного ссутулился, покусал ноготь большого пальца.

– Перед вами представители Объединенного космического командования Вооруженных сил США, доктор Скотт, – произнес он вкрадчиво. – Я консультировал Тома Дауэра по физике несчетное количество раз. Впервые в Лос-Аламосе, он учился тогда в магистратуре. Верно, Том?

Скотт растерялся.

– Космического… чего?

– Командования, – грубовато ответил Дауэр. – Мы советуем правительству, как действовать, пока оно ведет переговоры с китайцами. И служим последней надеждой на спасение человечества от Третьей мировой войны.

Дауэр поведал Скотту о том, что под восемнадцатью футами гранита в горах Колорадо близ Шайенна есть дверь в двадцать футов шириной и четыре фута толщиной, способная выдержать ядерную атаку. А за ней – разведывательный центр Вооруженных сил, называемый НОРАД[11]. В настоящий момент часть специалистов и средств НОРАД передали в распоряжение Объединенного космического командования.

– Мы постоянно следим за космосом, доктор Скотт. На околоземных орбитах вращается свыше девятнадцати тысяч объектов. Более восьми тысяч – крупнее бейсбольного мяча, отслеживать их можно двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. В те же периоды, когда наблюдается повышенная солнечная активность, и во время магнитных бурь выбрасывается плазма, наше оборудование, бывает, выходит из строя – порой на целых девяносто шесть часов, то есть на четверо суток.

– Это опасно?

– Весьма, – подключился к беседе Хаккетт. – Когда солнечная плазма достигает Земли, в атмосфере нарушается термодинамическое равновесие.

В разговор вновь вступил Гэнт:

– Солнечная буря – прекрасное время, когда можно напасть незаметно. Активность Солнца повышается, и китайцам об этом известно.

– Простите, но, по-моему, мы только что упустили свой шанс. – Скотт покачал головой. – Почему вы считаете, что на Солнце опять ожидаются вспышки? Все эти явления хаотичны, разве не так? Их ведь невозможно предсказать?

– Комплексны, а не хаотичны, – возмущенно заявил Хаккетт.

– Мы вполне в состоянии предугадать, что произойдет в ближайшем будущем с Солнцем, – добавилПирс. – Периодичность солнечной активности, роста и спада числа ее центров и их мощности – приблизительно одиннадцать лет.

Хаккетт схватил со стола маркер и начертил на доске в конце кабинета круг.

– Не стану засорять ваши мозги, читая лекцию о гелиофизике, но некоторые моменты вам следует усвоить. Солнце, вопреки бытующему мнению, не похоже на Землю. Оно громадно. Настолько, что пятно средней величины на его поверхности в несколько раз превышает площадь Земли. Солнце большое. Тяжелое. Горячее. И, что самое главное, на нем более двух магнитных полюсов.

У нас есть только Южный и Северный. На Солнце полюсов целых шесть. Назовем их как угодно – Север, Юг, Тим, Кларенс. Не имеет значения. Что важно, так это крайне сложная магнитная система, суть которой мы едва-едва начинаем постигать. На Солнце есть Северный и Южный в нашем понимании полюса, но в силу того, что это шар из раскаленной плазмы, он обладает и четырьмя другими полюсами, расположенными на равном друг от друга расстоянии вокруг экватора. А еще по той причине, что Солнце – плазменный шар, оно вращается неравномерно. На экваторе солнечный день короче, чем на севере или на юге.

Только сейчас Скотт обратил внимание, что адмиралов в кабинете трое. Точнее, два адмирала и генерал. Плюс майор Гэнт. Пятеро лейтенантов выполняли обязанности помощников. Военных никому не представили. Объяснения Хаккетта они слушали с жадностью и, очевидно, легко все усваивали. Это по меньшей мере приводило в некоторое замешательство. А если точнее, сильно сбивало с толку.

Хаккетт продолжал:

– В действительности полный магнитный цикл Солнца составляет двадцать два года: за это время происходит полная переполюсовка его магнитного поля, и пятна, которые представляют собой места выхода магнитного поля из-под фотосферы, возвращаются на свои места. То, о чем упомянул ты, Боб, прости, что противоречу, – всего лишь половина цикла, хотя статистически количество пятен на фотосфере меняется с периодом в одиннадцать лет.

– И о чем это говорит? – Новэмбер вскочила с места. – Я, признаться, не очень сильна в физике.

Скотт скрестил руки на груди.

– Послушайте, я тоже не физик. Я лингвист. Какое отношение все эти чертовы премудрости имеют ко мне? Меня позвали взглянуть на камни. Камни имеются, так ведь?

– Вам следует запомнить лишь то, что самые ужасные вещи происходят на Солнце с периодичностью в одиннадцать лет, – произнес Пирс, бросая многозначительный взгляд на Хаккетта, который вывел на доске и подчеркнул две двойки. – Просто добавляйте к одиннадцати одиннадцать, еще и еще одиннадцать, пока не получите три тысячи. Геологические исследования свидетельствуют о том, что каждые три тысячи лет климат на Земле резко меняется. Шесть тысяч лет назад произошел настолько мощный климатический сдвиг, что многие древние цивилизации приняли этот момент за отправную точку летоисчисления.

Последний цикл цивилизации майя начался двенадцатого августа три тысячи сто тринадцатого года до нашей эры. Египтяне вели отсчет времени приблизительно с три тысячи сто сорок первого года до Рождества Христова, а согласно еврейскому календарю мир был сотворен в сентябре три тысячи семьсот шестьдесят первого года до нашей эры. Древние евреи находились в такой серьезной зависимости от лунно-солнечных циклов, что даже на флаге стали изображать Солнце – в виде шестиконечной звезды. С началом каждого четвертого цикла совпадает какое-то поистине катастрофическое событие. У нас есть все основания бить тревогу. Четыре цикла, или двенадцать тысяч лет назад, – об этом свидетельствуют научные труды геологов – случилось наводнение. И – можете себе представить? – мы вновь приближаемся к критическому моменту.

– По нашему мнению, магнитные полюса Солнца вот-вот поменяются местами, доктор Скотт, – мрачно произнес контрадмирал Дауэр. – Земля под угрозой глобального бедствия.

– Минуточку! – вскрикнул Скотт. – Мы что, обсуждаем конец света?

Хаккетт пожал плечами.

– О, нет-нет. – Все вокруг вздохнули с облегчением. – Просто беседуем на эту тему. А каким конец света может оказаться, адмирал?

Гэнт прошел в дальний конец кабинета и остановился у большого цифрового экрана на стене.

– С вашего разрешения, адмирал?