— А что такого? — пожал плечами любитель резиновых шлангов. — Обычная процедура. Второй браслет будет у меня в руках. Цепочка, на которой я вас выпущу, достаточно длинная, так что никаких проблем с перемещениями в сортире у вас не возникнет. В крайнем случае дерните за цепочку два раза, чтобы я вытравил еще полметра…

— А если вас застанет стюардесса?

— Где застанет? — ухмыльнулся конвоир. Только в этот момент до меня, наконец, дошло, что мерзавец просто издевается надо мной. Однако к тому моменту лютая ярость уже полностью нейтрализовала мои мозги.

— Если она застанет вас перед туалетом?! — шипела я. — С цепочкой в руках. Второй конец которой исчезает где-то за дверцей туалета. Что вы ей скажете? Что решили выгулять свою собаку, которую до этого прятали в саквояже?

— Скажу, что вы моя жена, — осклабился конвоир. — Причем страшно ревнивая. Настолько, что боится меня оставить одного, даже когда идет в туалет. Вот и придумала жена-стервоза этот фокус с наручниками, чтобы я, в ваше отсутствие, не завел шашни со стюардессой или с какой-нибудь симпатичной пассажиркой из туристского класса. Ручаюсь, если у стюардессы есть хоть пара извилин в голове, она не только поймет, но даже посочувствует мне…

— Н-да, звучит складно, — процедила я, чувствуя жгучее желание плюнуть в эту самодовольную физиономию.

— Вот видите! — обрадовался конвоир.

— Эта история с ревнивой женой и блудным мужем на металлической цепочке — она что, из жизни ваших родителей? Очень уж правдоподобно…

Лицо конвоира стало черным.

— Вы что, решили испытать мои нервы?

— А чем ваши нервы лучше моего мочевого пузыря?

— Мне надоели эти идиотские препирательства!

— А мне — еще больше! Особенно если учесть, что весь идиотизм исходит от вас!

— Короче, вы идете в туалет?

— Иду, конечно! Но только одна.

— Я уже говорил: одна вы не пойдете!

— Хорошо, — покорно кивнула я. — Я согласна на ваш вариант. Но только при одном условии.

— Каком?

— Один браслет будет у меня на запястье. А второй — в вашей заднице. Унижение должно быть взаимным!..

— Не забывайте, что вы разговариваете с советским офицером! — процедил сквозь свои идеальные зубы конвоир.

— А вы не забывайте, что разговариваете с советской женщиной!

— Не занимайтесь демагогией!

— Не будьте кретином! Хотя я понимаю, что выполнить этот наказ вам будет нелегко…

— Ах, ты!..

— На каком языке ты будешь вспоминать мою маму, дебил с цепочкой? — Я решила перехватывать инициативу, поскольку мой конвоир разъярился не на шутку. — На португальском? Я его не знаю. На русском? Тогда тут же все пассажиры поймут, что ты шпион. Потому что советский человек — если, конечно, он не сын члена Политбюро, первым классом не летает. Советский народ еще не выполнил пятилетку в три года, чтобы оплачивать путешествия таких обормотов, как ты… Ну, что, псих, успокоился? А теперь убери свои копыта, козел, и дай мне пройти в туалет! Даже нося рога, надо находить в себе мужество оставаться мужиком!..

С минуту он молча разглядывал меня, словно увидел впервые. Но характер у этого безымянного выпускника института военных переводчиков, безусловно, присутствовал. Во всяком случае, он справился со своими нервами, заставил себя выдавить на губах мстительную улыбку и, сжав губы, медленно произнес:

— Либо ты, курва, отправишься в сортир на моей цепочке, либо обделаешься прямо здесь, в этом кресле.

— Соскучился по запахам родной казармы?

— Закрой свою поганую пасть! Слышишь?

— А если я сейчас нажму эту кнопку и вызову стюардессу? — Я кивнула на вмонтированную в потолок панель. — Если я скажу ей, что вы, мистер с португальским паспортом и костромской харей, не даете прохода одинокой девушке? И, кстати, поведаю заодно, что если вы и имеете какое-то отношение к резиновым шлангам, то вовсе не как производитель и даже не любитель-мелиоратор, выращивающий подберезовики в подвале конспиративной виллы в далеком Сан-Пауло?..

— Не советую, Валентина Васильевна, — мужчина холодно улыбнулся, как бы подчеркивая своим официальным тоном критичность моего положения. — В таком случае я тоже на что-нибудь нажму. К примеру, на эту голубенькую жилку, которая так пикантно пульсирует на вашей очаровательной шее. Так нажму, уважаемая Валентина Васильевна, что вы сразу же забудете и о том, что намеревались вызвать стюардессу, и о том, что хотели в туалет. Кстати, в отличие от истории с цепочкой, эта, про голубую жилку на шее, — из реальной жизни… Так что, делайте то, что я вам говорю, Валентина Васильевна, — примирительно процедил конвоир. — Поверьте, так будет лучше для вас. Ну так что, пошли?

— Знаете, мне что-то расхотелось…

Апрель 1978 года

…Вернувшись после встречи с Колесниковым к себе на Лексингтон-роуд, Стас Волков снял плащ, сварил на плитке крепкий кофе и уже с чашкой направился к письменному столу. Плотно задернув шторы, лондонский резидент ГРУ аккуратно вскрыл пакет, извлек оттуда четыре сколотые скрепкой машинописных листа с текстом на английском языке, бережно разгладил их, после чего подошел к полке с книгами, достал оттуда довоенное издание справочника-путеводителя по Вестминстерскому аббатству и положил красочно оформленный буклет рядом с шифровкой из Центра. Оригинальный текст, который передал ему час назад спецкурьер ГРУ, имел совершенно безобидное содержание и, попади он в случайные руки, ровным счетом ни о чем не говорил. На четырех страницах машинописного текста приводилась ксерокопия из ежегодного справочника «Британия» о климатических особенностях Средней Англии. Должно было совпасть слишком многое, чтобы совершенно безобидным текстом заинтересовались профессионалы из контрразведки. Но даже в том случае, если миссия Вадима Колесникова каким-то непостижимым образом была бы раскрыта, прочесть шифровку, не имея кода, было практически невозможно. К составлению шифрованных документов в советской военной разведке всегда относились творчески…

Проделав все необходимые манипуляции с дешифровкой текста, Стас Волков углубился в чтение. В никифоровском послании содержалась исчерпывающая информация о том, что именно ему предстояло сделать в рамках операции «Бомж», в которой Волкову отводились одновременно две роли — приманки и диспетчера. Буквально с первых же строчек шифровки Стас понял: Центр не намерен вступать ни в какие переговоры с Мишиным. Речь шла об операции по его изъятию и переправке в Центр, указывались пароли, способы связи, профилактические меры, запасные варианты…

По мере того как перед лондонским резидентом все отчетливее вырисовывались контуры и масштабы предстоящей операции, настроение Стаса постепенно ухудшалось. Последняя инструкция в шифровке — сразу же после завершения операции немедленно покинуть пределы Англии, используя один из четырех вариантов — не вызывала никаких сомнений: его миссия на берегах туманного Альбиона была завершена. Хорошо зная практику подобного рода кадровых перемещений, Стас понимал подноготную последнего приказа Центра: Никифоров, славившийся своей маниакальной подозрительностью ко всему, что выходило за рамки его понимания стабильности секретной работы за рубежом, естественно, не сбрасывал со счетов вариант, при котором Виктор Мишин выполняет задание какой-нибудь иностранной спецслужбы. Но даже в том случае, если Мишин и впрямь действовал в одиночку, сам факт его прямого выхода на лондонского резидента ГРУ и использование Волкова в качестве «почтового ящика» был очевидным сигналом тревоги и по всем законам разведки требовал немедленного отзыва резидента, каким бы стабильным ни выглядело его положение и какими бы серьезными ни были его оперативные успехи.

«Вот паскуда кагэбэшная! — выругался про себя Волков, поднося горящую спичку к расшифрованным листкам и наблюдая, как белая бумага медленно, как бы нехотя, скручивается в кокон, превращаясь в коричневатосерый пепел. — Черт принес его на мою голову! Это же надо было вляпаться в такое говно!..»