— И что он собирается с ней делать?

— Что тебе сказать? — Гетц на секунду отвел взгляд от трассы, и печаль в его взгляде доставила Ире большую боль, чем сломанное ребро.

— Он опять выставил ультиматум? — глухим голосом спросила она.

— Да, — хрипло ответил он. — У нас есть пятьдесят минут. Потом будет играть окончательный раунд. Если до этого времени мы не представим никаких доказательств того, что Леони жива, он снова начнет звонить по телефону. — Гетц на секунду замялся, а потом продолжил: — Но не по Берлину. А по всей Германии.

«Он повышает степень сложности».

— Все должно получиться, Ира, — успокаивал ее Гетц, — если кто-нибудь ответит правильно, он отпустит Китти, а потом сам застрелится, — тихо пробормотал он.

Гетц сам должен был признать, насколько мала вероятность осуществления такого сценария, и умолчал о том, что психопат уже на последнем, едва не завершившемся неудачей раунде звонил куда-то в Тюрингию.

При почти сорока миллионах телефонов по всей Германии шансы на выживание у Китти были почти равны нулю. Ира снова потянулась к радио. На этот раз ей удалось нажать кнопку. На «101 и 5» как раз звучала музыка. Silbermond.[33] Она проигнорировала неодобрительный взгляд Гетца.

— Значит, Штойер был прав? Это оказалась инсценировка? — спросила она.

— Предположительно да. Заложников еще допрашивают. Но, кажется, это подтверждается. Все гости студии, за исключением сотрудника UPS, знакомы между собой. Хотя лжезаложники еще отрицают сговор, но свидетельства ведущего Тимбера и его продюсера подтверждают это.

«Мерседес» приблизился к развязке за Кауфхаус дес Вестен[34] к Урании.

— К сожалению, это не просто безобидное балаганное представление, как мы уже знаем. Он убил Штука и Онассиса.

Чем ожесточеннее Гетц вспоминал об операции, тем сильнее было беспокойство Иры за Китти.

— Существует лишь одна возможность спасти мою дочь, — нарушила она короткое молчание. — Нам надо в аэропорт. Задержать Фауста.

— Как это сделать? И в какой аэропорт? Частные самолеты могут вылетать как с Темпельхофа и Тегеля, так и с Шенефельда. — Он ткнул пальцем в большой указатель у дороги, который указывал направление ко всем трем аэропортам. — Как ты себе все это представляешь? За такое короткое время? Даже с мигалкой нам едва ли удастся проехать через город.

— А разве ты не можешь разослать запрос о розыске?

— Ну конечно. А лучше всего полностью заблокировать все три аэропорта. И на каком основании? Ира Замин, которая вообще-то должна сидеть под арестом, получила интересную информацию лично от Мариуса Шувалова. И поэтому я не отправил ее в участок, а вместо этого мочусь на влиятельного главного прокурора? — Он хлопнул своей лапищей по рулю и рывком увеличил скорость. — Кроме того, как это осуществить? Ведь у частных машин нет официальных списков пассажиров, которые мы могли бы просмотреть. А мы теперь знаем, что Фауст — мошенник. Мастер обмана. Он дал Леони новое лицо и скрыл от глаз мафии в Берлине. Он не будет регистрироваться под своим именем. Человек, отменяющий программу защиты заложников…

— Что ты сейчас сказал? — лихорадочно перебила его Ира. — Повтори.

— Что? Что он воспользуется другим именем.

— Нет, что-то насчет мошенника.

— Да. Он всех водит за нос.

— Вот именно. Едем обратно.

— Что значит «вот именно»?

— Это наш последний шанс. Сколько нам потребуется, чтобы добраться до Райникендорфа?

— Учитывая движение? По городскому автобану? Как минимум полчаса.

— Тогда поезжай так быстро, как только сможешь.

Иру, пристегнутую ремнем, швырнуло вперед, когда Гетц резко затормозил. Волна боли прокатилась по верхней части ее тела. Две машины, ехавшие следом, одновременно начали гудеть.

Гетц взглянул на нее и угрожающе выставил свой толстый указательный палец перед ее лицом.

— Ты понимаешь, чего от меня требуешь? Я должен отказаться от всего, над чем работал годами? От должности командира спецназа, от жалованья и, не в последнюю очередь, от своего достоинства? Я сейчас на грани увольнения.

Ира молчала. Она не знала, что на это ответить. Гетц прав. Он и так уже слишком многим пожертвовал для нее.

— Моя квартира не оплачена, за последний год мне не везло в игре. Я по шею в долгах и не могу позволить себе потерять работу.

— Я знаю.

— Прекрасно, но ты ведь знаешь и то, как я к тебе отношусь. Только, если я сейчас действительно должен сделать это для тебя… — теперь он почти кричал, — …то хотелось бы, к черту, быть посвященным в твой проклятый план. Что ты задумала?

Ира закрыла глаза. Потом с дрожащими губами все ему рассказала.

Двадцатью секундами позже «мерседес» с мигалками мчался по автобусной полосе в направлении городской автострады.

Вилла времен грюндерства[35] у озера Хайлигензее, построенная в 1890 году, находилась под особой защитой службы охраны памятников. Классическая усадьба из пятнадцати комнат, с незапятнанно-белым фасадом, с высокими окнами свинцового стекла и обширной крытой галереей с башенками и эркерами, нависавшей над нижними этажами подобно венцу, лишь недавно была полностью отреставрирована.

Но той любовной самоотдачи, с которой владелец этого участка ухаживал за ним, Ира с Гетцем сегодня почти не заметили. Едва они вступили на усыпанную гравием дорожку к дому, просвистела первая пуля, разбив красноватую терракотовую вазу прямо рядом с ними.

— Значит, он в доме, — пробормотала Ира и, пригнувшись, последовала за Гетцем.

Профессионал-спецназовец уже достал и снял с предохранителя свое оружие. Они сошли с дорожки и зигзагами пробежали по парку. Две сосны и мощный клен давали лишь относительное укрытие на пути к изогнутой каменной лестнице, ступени которой вели на переднюю террасу.

Однако, кто бы ни стрелял в них из комнаты с эркером под самой крышей, стрелком он был неважным. Ира еще дважды услышала характерный треск «беретты». Но обе пули зарылись в землю в метре от них.

Гетц колебался недолго, уже на бегу стреляя по стеклянным дверям веранды.

— Оставайся внизу, — крикнул он, не оборачиваясь к Ире.

«Даже не надейся», — подумала она и прыгнула следом за ним через разбитые стекла в гостиную. Гетц уже устремился в холл, а оттуда дальше, по широкой деревянной лестнице наверх. Лазерный прицел его оружия скользил по дорогим произведениям искусства, которые висели на стенах или стояли в стенных нишах с приглушенным освещением.

Ира удивилась тому, как Гетц хозяйничает, отбросив всякую осторожность. Не проверяя все помещения по отдельности, он сразу рванул на три этажа вверх, к тому, кто находился под крышей. Лишь перед дверью в комнату, из которой раздавались выстрелы, он занял позицию: встал параллельно стене, плечом к дверному проему, с оружием, поднятым на уровень головы, направив его дуло в потолок. Другой рукой он сделал предупреждающее движение Ире, которая приближалась к нему сзади.

— Подожди, — крикнула она ему, но просьба запоздала.

Гетц со всей силы ударил сапогом, и темно-коричневая дверь лакированного орехового дерева с треском распахнулась.

— Бросай оружие, — проорал Гетц.

Его лазерный прицел уперся в лоб главному прокурору. Фауст пустым взглядом посмотрел на своих незваных гостей.

— Ах, это вы, — сказал он.

Это прозвучало почти как извинение. Словно он ожидал кого-то другого, для кого, собственно, и был подготовлен этот прием с выстрелами.

Ира могла видеть лишь верхнюю часть тела и правую руку Фауста, в которой он держал пистолет. От пупка и ниже его скрывал старинный бидермайеровский стол, за которым он сидел. Помещение, вероятно, было чем-то вроде кабинета или библиотеки. В открытое окно, откуда Фауст стрелял, падал теплый свет вечернего солнца, освещая комнату так хорошо, что Ира могла разглядеть обстановку. Темные полки поднимались от паркетного пола почти до потолка, давая приют бесчисленным книгам, пронумерованные и отмеченные параграфами кожаные корешки которых указывали на их юридическое содержание.