— Но однажды она без предупреждения явилась к вам на практику и пожелала сходить пообедать? — спросила Ира.

— Да. От этого мне стало нехорошо на душе. Именно в этот момент я как раз ожидал мать тринадцатилетней пациентки, чтобы объяснить проблему ее дочери, которая, к сожалению, имела не только психологическую природу. У девочки был СПИД.

— О боже, — простонала Ира. Перед ее внутренним взглядом вспыхнуло лицо Сары.

— Короче, спустя две минуты после ухода Леони позвонила мать и перенесла срок встречи. Так что я бросился следом за Леони и почти нагнал ее, как вдруг… — он заколебался, — …вдруг я заметил других.

— Кого?

— Преследователей Леони.

Ира уставилась на бронзового цвета крышку от бутылки виски, которая стояла перед ней на письменном столе. Теперь ей были ясны две вещи: ее дрожащие руки прольют часть скудного содержимого, прежде чем она донесет бутылку до рта, и Ян собирается рассказать ей нечто такое, что способно еще больше усилить ее сомнения в смерти Леони.

— Маскировка на самом деле была отличной. Ну кто бы заподозрил «хвост» в молодой женщине, одной рукой держащей маленького ребенка, а другой — собаку?

— Почему же вы ее заподозрили?

— На самом деле я тоже сперва ничего не понял. Сначала я, вообще-то, не мог сообразить, какой дорогой пошла Леони. Мне же никогда не разрешалось провожать ее домой. Она всегда говорила, что стесняется своей маленькой однокомнатной квартирки в Шарлоттенбурге, в то время как я живу на вилле в Потсдаме. Хотя я снова и снова заверял ее в том, что для меня это не имеет никакого значения, но всегда, с нашего первого свидания, я должен был высаживать ее у здания суда. Позже она почти переехала ко мне и редко ночевала в своих четырех стенах.

— Значит, вы никогда не видели квартиру Леони?

— Ни разу. Но я примерно знал, где она находится, и, когда Леони пошла к Литценбергерштрассе, я подумал, что у нее там какое-то очень важное дело. Но потом она вдруг перешла на другую сторону улицы. Зашла в модный магазин для полных, что было весьма странным при ее-то фигуре. Потом я увидел, как через несколько минут она покинула магазин через боковой выход и снова перешла на другую сторону улицы. А потом опять пересекла улицу. Она вела себя странно, потом вдруг внезапно бросилась бежать. И тогда я это заметил.

— Что именно?

— Женщина, шедшая за ней, оставила ребенка с собакой и кинулась следом за Леони, при этом что-то говоря по телефону. Я все еще стоял, оцепенев от изумления, когда к тротуару подъехала «комби». Оттуда вышел мужчина, и меньше, чем через десять секунд ребенок с собакой сели в машину и уехали.

— И что же вы предприняли?

— Сначала я колебался. В конце концов, мне надо было знать, что здесь произошло. Леони и ее преследовательница уже исчезли в дневной толчее. Но я знал короткий путь в направлении Штутгартер Платц. Я надеялся, что Леони отправится к себе на квартиру и раньше или позже наши пути пересекутся.

— Что потом и случилось.

— Да. Это было чистым совпадением. Я уже отказался от поисков и зашел в одно кафе на лучшей половине Штутгартер Платц.

Ира слегка улыбнулась. «Штутти» была берлинским феноменом. Лишь несколько сотен метров отделяли кварталы старинных жилых домов с жизнерадостными уличными кафе и детскими площадками от самых отвратительных дешевых борделей и забегаловок с танцами на столах.

— Мой обед уже закончился, и меня давно ожидал очередной пациент. Так что я позвонил Леони. И тут меня чуть удар не хватил.

— Что?

— Прямо передо мной телефон взяла совершенно незнакомая рыжеволосая женщина, сидевшая спиной ко мне. Я заметил, что она находится прямо передо мной, лишь когда раздался звонок через стол. Я сразу же положил трубку. Женщина взглянула на экран своего телефона и, должно быть, узнала мой номер. Что-то заставило ее нервничать. Она поспешно положила деньги на стол и покинула кафе, даже ни разу не обернувшись. Я, конечно, заметил это.

— Что? — снова спросила Ира, почти не дыша от напряжения.

— Что она в парике. Поэтому я и не узнал ее, когда вошел туда. Леони, должно быть, тоже меня не заметила. Так что я продолжил преследование. Но теперь это длилось недолго. Через несколько сот метров она свернула на Фридбергштрассе и поспешила к доходному дому с выкрашенным в небесно-голубой цвет фасадом.

— Там, где она жила?

— Да. Я никогда не забуду ее глаза, когда она открыла дверь. Как могут одновременно проявляться любовь, удивление и безграничный страх?

Ира знала, что Ян не ждет от нее ответа, и она продолжала спрашивать:

— Что она сказала?

— Сначала ничего. К счастью, она не рассердилась, хотя я нарушил обещание никогда не навещать ее дома. Поэтому я был счастлив уже тем, что Леони не захлопнула дверь перед моим носом. Она пригласила меня войти. Прежде чем я смог вытянуть из нее хоть слово, она крепко обняла меня и прошептала: «Пожалуйста, не спрашивай ни о чем. Я все тебе расскажу когда-нибудь. Но не здесь. Не сейчас».

— И вы на этом успокоились? «Все же вы хотели жениться на этой женщине», — мысленно добавила Ира.

— Конечно нет. Но у меня же было ее обещание. Она собиралась мне все когда-нибудь рассказать. И разве я раньше не сказал, что тайны — именно то, что нас связывает?

— Вы также сказали, я услышу что-то способное помочь нам в поисках Леони.

— Прежде чем вернуться к своей работе, я вымыл в ванной руки. Леони не ожидала визита. Так что у нее не было причин ни вешать свежее полотенце, ни убирать свой мобильник с зарядки над раковиной.

— И вы просмотрели sms-сообщения?

— А разве в наши дни это не является народной забавой? Конечно, я прочел ее записи, как ревнивый супруг в поисках сообщений от любовника.

— И что?

— Ничего.

— Как ничего?

— На мобильном телефоне было полно данных. Но не было ничего, что я мог бы прочесть. Я не понимал ни слова. Все sms-сообщения были написаны кириллицей.

— И что это значило?

— То, что, если телефон действительно принадлежал Леони, вам, Ира, надо искать русскую.

Звонок прозвучал уже в третий раз. Здесь, у ячеек камеры хранения на Восточном вокзале, он звучал в два раза громче, чем обычно. Фауст смотрел на свой мобильник так, словно мог подцепить от телефона заразную болезнь. «Номер!» — подумал он, схватившись за свою сонную артерию. Она заметно пульсировала. Кроме того, болел увеличенный лимфатический узел между челюстью и шеей, как перед тяжелой простудой.

«Как им удалось выйти на этот номер? Уже сейчас?»

Такой страх главный прокурор в последний раз испытывал, когда после одного профилактического исследования на рак его снова пригласили в кабинет.

«Как план мог выйти из-под контроля? Когда до конца оставалось совсем чуть-чуть?»

Дисплей телефона сигнализировал о получении нового голосового сообщения, и Фауст почувствовал огромное желание шмякнуть мобильник о кафельную стену. Он сейчас не имел сил слушать это. Если новость окажется хотя бы наполовину такой плохой, как он ожидал, то сегодня ему придется впервые воспользоваться содержимым своей ячейки.

«Возможно, это даже еще хуже, чем тогда, с диагнозом моего домашнего врача, — подумал Фауст. — А он дал мне лишь пятнадцать месяцев».

Он подождал, пока мимо него с гомоном прошла группа молодежи. Лишь после того как в пределах видимости никого не стало, он открыл слегка заедавший замок. Обычно ячейки камеры хранения опустошались персоналом вокзала каждые двадцать четыре часа. Но только не номер 729. Третья слева в самом верхнем ряду была тайной ячейкой полиции для передачи денег агентам разведки или для подобных нужд. Но уже примерно в течение года Фауст использовал ее исключительно в своих собственных целях. Благодаря его росту ячейка располагалась как раз на уровне его глаз. Главный прокурор с облегчением вздохнул, после того как, убрав табличку «Не работает», повернул ключ в замке и открыл ячейку. Как и ожидалось, все еще лежало на месте. А почему бы и нет? Замок он поменял. Больше никто не знал, что здесь хранится. Так кто мог забрать отсюда деньги и документы? Конечно, в такой день, как сегодня, могло случиться все что угодно. Исходя из этого он предусмотрительно упаковал все содержимое ячейки в парусиновую сумку, которую принес с собой. И огнестрельное оружие тоже.