— Тогда думайте только об этом. А завтра утром — только о том, чтобы не пить в течение завтрашнего утра. Жизнь складывается из минут и часов, не так ли? Вы всегда сможете заставить себя удержаться от употребления спиртного в течение, скажем, следующих пяти минут. А если и это трудно — то хотя бы в течение одной следующей минуты.

Было уже темно, и, когда Реджи повернулся к Элис, глаза его невозможно было разглядеть — лицо казалось неясным светлым пятном.

— Возможно… возможно, в конечном итоге я все-таки выкарабкаюсь. — Он осторожно дотронулся пальцами до щеки Элис. — Спасибо вам, Элли. Спасибо за все.

Она на какое-то мгновение накрыла руку Реджи своей, словно давая молчаливое обещание помочь в его борьбе с самим собой.

По дороге домой она корила себя за то, что, радуясь решению Реджи бросить пить и обещая ему посильную помощь, она в глубине души сожалела о том, что теперь Дэвенпорт никогда уже ее не поцелует.

Приехав в Ашбуртон-Хаус, граф Уоргрейв тут же удостоился чести видеть хозяина дома, лорда Майкла Кеньона.

— Ричард, я так рад, что вы в Лондоне! — радостно приветствовал графа Кеньон. — У нас получилась прямо-таки встреча бывших офицеров девяносто пятого пехотного полка — только мой старый друг Рэйф составляет исключение.

Кеннет Уайлдинг, он же виконт Киббол, недавно вступивший в законный брак/пожал графу Уоргрейву руку со словами:

— Мы так давно не виделись, лорд. Кажется, в последний раз мы встречались с вами во время битвы при Ватерлоо?

— Вы правы, — кивнул Ричард. — Меня увезли оттуда в Лондон с перебитой ногой, а вы отправились в Париж с оккупационной армией. Надеюсь, выполняя свой воинский долг во французской столице, вы взяли от жизни все что можно.

Все расхохотались.

Ричард поприветствовал друга Майкла, Рэйфа, герцога Кондоверского, с которым был знаком по палате лордов, и все четверо направились в столовую. После обеда, когда они уже попивали портвейн, беседуя о том о сем, Майкл вдруг сказал:

— Вы что-то сегодня даже молчаливее обычного, Ричард. Неужели на вас так давит груз отцовства?

— Простите, Майкл. Груз отцовства — это очень приятное бремя. Я просто думаю о том, как поживает мой непутевый двоюродный брат.

— Никаких сообщений о том, что Дорсет разрушен или сдут ветром в море, пока не поступало, так что Реджи скорее всего ведет себя более или менее прилично, — сказал Майкл, иронично подняв бровь.

— А я и не знал, что вы с ним знакомы, — улыбнулся Ричард.

— В Итоне он был поистине легендарной личностью. Его знали все, кто учился там в одно с ним время. — Майкл легонько подтолкнул графин с портвейном, он заскользил по гладкой полированной поверхности стола из красного дерева к Рэйфу. — К великому сожалению.

— Реджи был вовсе не так плох, — мягко заметил герцог. Глаза Майкла сверкнули весельем.

— Готов признать, что отношусь к нему предвзято. Мы с Реджи довольно близко знаем друг друга уже добрых три десятка лет, но наши отношения, что называется, не сложились. Рэйф ладил с ним куда лучше.

— Вы писали мне о вашем двоюродном брате, Ричард, но при этом не сообщили мне о нем почти ничего — если не считать того, что он ваш наследник и что вы передали в его собственность какое-то имение. Почему вы назвали его непутевым? Он что, бесчестный человек? — полюбопытствовал Кеннет Уайлдинг.

Вместо ответа Ричард вопросительно взглянул на Майкла, который тут же сказал:

— Видите ли, Реджи Дэвенпорту никогда нельзя было дать однозначную оценку. Он не бесчестный человек — как раз наоборот, он человек чести, хотя понятия о чести у него свои, и подчас весьма странные. Но нормального человека он может свести с ума.

— Что вы имеете в виду? — задал новый вопрос Кеннет, художник, живо интересующийся людскими характерами.

— Проблема Реджи в том, что он всегда заходит несколько дальше, чем следует, — принялся рассуждать вслух Рэйф. — Существуют определенные нормы поведения. Их порой трудно четко определить, но я, к примеру, всегда точно знаю, где проходит черта, которую не следует переступать. В этом и состоит секрет моего успеха. — Рэйф слегка улыбнулся, словно подсмеивался над собой. — Что же касается Реджи, то он обычно переступает эту черту. Что и сделало его опасным человеком.

— Он что же, с юности был таким? — поинтересовался Ричард.

— Да нет, пожалуй, — признал Майкл. — Я познакомился с ним, когда он попал под опеку своего дяди. Поскольку мой отец дружил с дядюшкой Реджи, а поместье Уоргрейвов расположено почти на полпути из Ашбуртона в Итон, у кого-то возникла блестящая идея — отправить нас учиться вместе. Погода, помнится, стояла ужасная, экипаж едва полз, мы провели в дороге три бесконечных дня и имели достаточно времени, чтобы хорошо узнать друг друга. — Лорд Кеньон задумчиво отхлебнул глоток портвейна. — Реджи рано потерял семью и неожиданно оказался среди чужих людей, довольно недоброжелательно к нему настроенных, а теперь ему снова приходилось менять среду обитания. Он вел себя, как обозленная собака, которая рычит и кидается на всех без разбора. Будь я постарше, я бы, наверное, понял его состояние, но тогда его поведение не вызвало у меня ничего, кроме раздражения — Реджи был стипендиатом Королевского колледжа — остальные ученики дразнили таких, как он, «бурсаками», — заговорил Рэйф. — Вам известно, сколь суровую жизнь вынуждены вести ученики государственных школ. Ну а «бурсакам» приходилось еще хуже. Они жили в ужасающих условиях. Самые бездушные родители колебались, прежде чем подвергнуть своих сыновей подобному испытанию. Всегда было много незаполненных вакансий.

— Несмотря на то что «бурсаки», обучаясь в Итоне, получали стипендию, со временем автоматически становились студентами Королевского колледжа в Кембридже и, если хотели, могли обеспечить себе спокойную и безбедную жизнь в качестве членов совета упомянутого колледжа, — добавил Майкл.

— Понимаю, — протянул Ричард. — По всей вероятности, Реджи сделали стипендиатом Королевского колледжа потому, что это показалось опекуну наиболее простым и дешевым способом устроить его будущее.

— Способ в самом деле простой, но жестокий, — кисло заметил Рэйф. — С «бурсаками» обращались, как с животными в зоопарке. Их кормили раз в день, одной жареной бараниной и вареной картошкой. Жили они — человек пятьдесят или шестьдесят — в огромной комнате на верхнем этаже каменного здания, построенного лет триста назад. В восемь вечера их закрывали на ключ и не выпускали до семи утра. — Рэйф покачал головой. — За порядком там никто не следил, они были предоставлены сами себе. Слава Богу, что там не случилось пожара, не то все сгорели бы заживо. Кеннет невольно поморщился.

— А я-то думал, что мне плохо жилось в Хэрроу, — сказал он. — То, о чем вы рассказываете, — настоящий ад, царство закона джунглей.

Рэйф глотнул портвейна, и взгляд его сделался суровым.

— К несчастью, в первые годы обучения Реджи был самым маленьким среди «бурсаков» — и по возрасту и по росту. И к тому же — очень миловидным ребенком, что лишь усугубляло его и без того незавидное положение.

Глаза Ричарда сузились — он понял, что имел в виду Рэйф.

— Вы хотите сказать, что старшие ученики насиловали его?

— У них ничего не вышло. — Подозвав слугу, Майкл знаком приказал ему наполнить опустевший графин. — Собственно, тогда и пошла слава о вашем кузене. Реджи дрался, как бультерьер. Он никогда не отступал, сколь бы туго ему ни приходилось. Раз или два его избивали до потери сознания, но, стоило ему прийти в себя, он снова кидался на обидчиков. В конце концов даже самые задиристые из «бурсаков» поняли, что с ним лучше не связываться. — Кеньон восхищенно покрутил головой. — Вы только представьте себе — шестнадцатилетние лбы боялись восьмилетнего мальчишки. То же самое и с учителями. Как бы его ни изводили, как бы ни секли розгами — он никогда не сдавался.

— Жаль, что он не пошел на военную службу, — сказал Кеннет с сочувствием в голосе. — Из него получился бы отличный солдат.