«Несколько дней тому назад вашему сиятельству в одном доме указали на дверь; а теперь я не буду входить с вами в объяснения, но имею честь вам доложить, что если вы еще раз пожалуете ко мне, то я вас выброшу в окошко. Мне ваш почерк не нравится».

В один из последних вечеров в Нескучном Иван, словно завороженный, бродил возле флигеля, где жили Шаховс­кие. В окно он увидел княжну — темное платье, головка с гладко забранными назад волосами, бледное лицо. Она явно кого-то ждала, и Иван догадался кого.

…Отношения между супругами Тургеневыми, и без того прохладные, стали совсем тягостными. Они не знали, как жить дальше, и все более отдалялись друг от друга.

Итак, дачное лето 1833 года для Тургеневых закон­чилось рано. Осенью Иван успешно выдержал экзамены в Московский университет: из 167 поступавших приняли лишь 25 человек. Определилась и будущность старшего сына Тургеневых Николая — ему предстояло учиться в Петербургском артиллерийском училище.

Эти семейные радости ослабили напряженность меж­ду супругами. Все шло тихо и мирно, однако начиная с зимы 1834 года появляются сведения о болезни Варвары Петровны. Она решила ехать лечиться за границу, бра­ла с собой доктора Берса, а мужа оставляла дома. Все это выглядело странно: как раз Сергея Николаевича и следовало взять с собой — во избежание возобновления «отношений» с княжной. Но Варвару Петровну словно оставила ревность, совсем недавно сводившая ее с ума.

Тургенева уезжает, перепоручив сыновей мужу и его старшему неженатому брату Николаю Николаевичу.

Летом 1834 года за границей Варвара Петровна рожает дочь. Ее муж не имеет никакого отношения к появлению на свет этой девочки. Отец дочери Варвары Петровны — доктор Берс.

Доктор был человеком молодым, красивым и обладал на редкость приятным характером. Это помогло ему в будущем добиться в жизни больших успехов. Он имел со­лидную клиентуру, получил дворянство, обзавелся семьей. Одна из его дочерей Софья вышла замуж за графа Льва Николаевича Толстого.

Об отношениях доктора с Тургеневой никакие под­робности неизвестны. Несомненно одно: именно она была инициатором связи, приведшей ее к новому мате­ринству.

Дочери Варвара Петровна дала свое имя, а отчество у нее было Николаевна — по имени крестного Николая Николаевича Тургенева. Фамилию девочка получила Бог­данович. По русской традиции новорожденные, чьи отцы были неизвестны, а может, предпочитали таковыми оста­ваться, становились Богдановыми или Богдановичами — от выражения «Бог дал».

Постепенно удалив Андрея Евстафьевича Берса из своей семьи, Тургенева пригласила другого врача. Однако друже­ские отношения с отцом своей дочери ею поддерживались. Берс общался с Варенькой, брал ее в свою семью, где ни для кого не было тайной происхождение девочки.

Когда уже взрослой Варваре Николаевне Богданович кто-то сказал, что она похожа на графиню Толстую, та, немного смутившись, ответила: «Это моя сестра».

Да и Софья Андреевна Толстая в разговоре о Богданович спокойно заметила: «Она дочь моего отца. Подумайте, до чего добра моя мать. Она все это знала, и любила, и ласкала, и принимала у себя молодую девушку».

Оговоримся сразу, Андрей Евстафьевич никогда не был героем романа Тургеневой: сие почетное место всегда занимал Сергей Николаевич.

В докторе Варвара Петровна видела лишь человека, который помог ей отомстить мужу — за долгие годы уни­жения неверностью, за холодность, за непризнание ее прав жены, за пренебрежение ее любовью.

Конечно, можно сказать, что Варвара Петровна с са­мого начала знала, на что шла, что их брак, основанный на расчете со стороны мужа, не мог быть счастливым. Но есть ли женщина, которая, оказавшись в подобной ситуации, не попыталась бы ее изменить? Кто не живет надеждой, что на многократно доказанные любовь и преданность нельзя не ответить тем же?

Надо быть очень рациональным, холодным человеком, напрочь лишенным романтизма, чтобы посмеяться над этими «бесплодными усилиями любви». Однако при всех своих недостатках Варвара Петровна таковою не была. Тем горше было ее прозрение, тем ужаснее прозвучало жестокое напоминание мужа «об ихних годах». Недаром только после этих слов «она заплакала». Ей, стареющей женщине, нечем было защититься от сумасшедшей влюбленности в мужа молодой, смелой барышни, «авантюрьерки», как она ее называла.

И вот, получив отставку по всем статьям, Варвара Петровна решилась на собственную игру. Ей сорок седь­мой год. По меркам XIX века наступала та самая пора, когда следует задуматься, что дарить на свадьбу вот-вот заневестившимся внучкам: деревеньку или бриллианты. Но она решилась на отчаянный поступок — приехать из-за границы с дочкой на руках. Как вам это понравит­ся, Сергей Николаевич? И чтобы никаких вопросов по поводу появления ребенка! Сомнений в его внебрачном происхождении быть у мужа не могло: как явствовало из дневника Варвары Петровны, они давно не делили супружеское ложе.

Вернемся, однако, к Варваре Петровне, где-то в Италии вкушавшей радости полузабытого материнства. Как бы то ни было, но свой план она привела в исполнение. Появление внебрачного дитя — это водораздел в ее нескладном суп­ружестве, тревожном и нервном. Мосты сожжены. Теперь все должно обстоять по-другому. По существу, она шла на полный разрыв с мужем: как хочешь — княжна так княжна. Иногда человеку не нужно ничего, кроме определенности: ни шаткого, готового вот-вот рухнуть, как карточный домик, благополучия, ни эфемерных надежд.

Но каков поворот событий! Судьба посмеялась над за­мыслом Варвары Петровны нанести мужу моральный удар и, перехватив инициативу, бросить ему в лицо: «Хватит! Вон!»

Все решилось в Петербурге.

«Несчастный Сергей Николаевич Тургенев кончил жизнь в прошедший вторник после трехдневных ужасных мучений. Дети остались на руках у Николая Николаевича Тургенева, который, к счастью, приехал с месяц тому назад. Варвара Петровна путешествует по Италии и не знает о своем несчастии».

Тургеневу шел сорок первый год. Ушел из жизни чело­век, полный сил, безусловно одаренный, однако так и не сумевший хоть в какой-то степени реализовать себя. По­хоже, звездный час Сергея Николаевича случился лишь на затянутом дымом Бородинском поле. Его качества человека и офицера уважали товарищи по полку. Они поддерживали с ним связь и после отставки. Все это говорит в пользу Сергея Николаевича, допустившего в молодости роковую ошибку, за которую и расплатился сполна: вступил в брак, заклю­ченный, как говорили, «на гнилых основах». По сути, его женитьба, этот обмен чувств на золото, сделала несчастными целую цепочку людей: жену, детей, девушку, которую он полюбил последней любовью, поняв силу и неотвратимость этого чувства. Но было поздно.

…То, как отнеслась Варвара Петровна к сообщению о смерти мужа, никто так и не узнал. Известно лишь, что она отнюдь не спешила вернуться к осиротевшим сыновьям.

Это вызвало недоумение многих. Оно еще более усили­лось, когда через четыре месяца, приехав в Россию, Вар­вара Петровна даже ради приличия не старалась выглядеть женщиной, недавно лишившейся мужа.

О Сергее Николаевиче вспоминали как о человеке доб­ром, дружелюбном, заботливом отце, хорошем сыне — его родственники, особенно мать, пребывали в глубоком горе. А вот о Варваре Петровне отзывались с явным осуждением. Близкая к семье дама сообщала: «У Тургеневой Елизаветы Петровны (матери Сергея Николаевича. — Л.Т.) я была. Она ужасно убита горестью по сыне, а неутешная вдова все такая же чудиха и нимало не огорчена; навезла пропасть нарядов из чужих краев и наряжается».

В этих словах ощущается чисто женская неприязнь, которая могла возникнуть у корреспондентки из-за обманутых ожида­ний. Вместо провинциальной немолодой помещицы пред ней предстала по-европейски одетая и явно похорошевшая дама. Такие превращения, как говорится, «трудно перенесть».