— А дальше открываются земные тайны. Для разведчика земных недр геологическая карта так же необходима, как для путешественника — географическая. Тут уж от нас никакой металл, никакой минерал не укроется…

Кончилась эта сугубо научная беседа тем, что директор разрешил пользоваться совхозным грузовиком в течение трех суток — все то время, пока полуторка экспедиции будет стоять в ремонте.

Андрей Несторович делал по два четырехчасовых вылета каждую ночь, геологи и картографы производили первичную обработку его записей и заштриховок, переносили его наблюдения на карту, совершали по его указаниям контрольные наземные маршруты. Дмитрий почти все время проводил в таких походах. Если же наступала нелетная погода, начальник, поворчав, что срывается план, сам отправлялся в поход по какому-нибудь маршруту, заинтересовавшему его с воздуха.

С каждым днем Дмитрию все больше нравился Андрей Несторович, и тем более обиден был ему холодок, по-прежнему чувствовавшийся в их отношениях.

Рассматривая как-то карту, над которой работала Леля, Дмитрий обратил внимание на то, что линия узких, вытянутых холмов идет почти параллельно речке Петляйке. Он высказал предположение, что эти холмы могли служить руслом Петляйки, когда она была еще ледниковой рекой. Увлеченная этой догадкой, Леля сразу же прочертила на карте течение Петляйки ледникового периода.

В это время к столу подошел Гилинский. Он заявил, что все это детские выдумки, что зря испорчена карта. Дмитрий настаивал на своем, они поспорили, и Гилинский напомнил, что «второй коллектор должен заниматься коллекциями», хотя сам уже не раз привлекал второго коллектора к работе над картами. Дмитрий вышел.

Забракованную карту Леля положила в кухне на стол, вместо скатерти. Через час вернулся из полета Андрей Несторович. Он сел, устало облокотившись на стол, но, увидев карту, стал внимательно разглядывать ее. Леля с опаской следила за выражением его лица: «Неужели еще одно замечание за испорченную карту?»

— Молодчага, Геннадий Михайлович! — крикнул Андрей Несторович, направляясь в рабочую комнату; он держал перед собой обеими руками карту, снятую с кухонного стола. — Вы совершенно правы, — продолжал он, переступая порог. — Как мне самому не пришла в голову эта мысль? Ведь я сегодня пролетал над этим районом. Ну конечно же! Эти холмы образованы наносами ледниковой Петляйки!

— Теперь мне это представляется совершенно очевидным, — ответил Гилинский с воодушевлением. — Даже странно, что мы с вами раньше не сообразили…

В это время Гилинский увидел Лелю, стоявшую за спиной начальника, на пороге. На секунду его взгляд встретился с внимательным, испытующим взглядом Лели. Гилинский глухо добавил:

— Впрочем, это не моя заслуга. Это Гречихин догадался.

Через несколько дней Андрей Несторович поручил Дмитрию сделать контрольный маршрут к высотке 132. Вначале он заговорил было об этом маршруте с Гилинским, но тот стал уверять, что боится «запустить текущую работу».

— Кроме того, — сказал Гилинский, — обследование высотки — задача чисто техническая. С ней даже Гречихин справится.

Начальник помолчал, потом сказал: «Правильно». И послал Лелю за Дмитрием. Осталось не вполне ясным, к чему именно относилось это «правильно»: к характеристике самой задачи или к убеждению в том, что Гречихин справится с ней.

— Заинтересовал меня этот холмик, — говорил он, напутствуя Дмитрия. — Несколько раз над ним пролетал, а разобраться не могу.

— Очень плотно задернован?

— Для опытного глаза дерн — не помеха. По растительному покрову можно делать выводы почти безошибочно. Сосна — значит, песчанистые отложения, ель — суглинки. Лиственный подлесок среди хвойных — значит, близко залегают кристаллические породы. Но здесь какие-то мхи… Никак их с воздуха не распознать!

Андрей Несторович разложил на столе карту и продолжал:

— Как видите, наша работа в этом районе заканчивается. Почти все обследовано, осталась только эта высотка. Отметка 132.

Вся карта была закрашена цветными карандашами. Только маленькое, величиною с гривенник пятнышко оставалось белым, незакрашенным.

— Должен предупредить вас, — продолжал Андрей Несторович, — высотка почти недоступна. Кругом гнуснейшие болота. Для лодки слишком густо, для ноги — слишком жидко. Топь, трясина. Один неосторожный шаг — с головой засосет. Единственный человек, который сможет проводить вас к высотке, — Иван Никифорович Конноев. Чудесный старик! Охотник, лучший знаток этих мест. Он мне часто проводником служил. Живет как раз по пути. Его изба у меня даже на карту нанесена. Видите — «Иван-сельга». Отметьте-ка на своей карте.

К исходу второго дня Дмитрий был в Иван-сельге. Но Конноева он не застал: старика вызвали в город на какое-то писательское совещание. Оказалось, что старик был не только знатоком родных лесов, но и знатоком родных сказаний, сочинителем песен, членом Союза советских писателей. Вернуться он должен был только к концу месяца — так сказала его жена, Мария Гавриловна.

Дмитрий сидел в избе, неторопливо беседуя со старухой:

— Так раньше тридцатого, говорите, не вернется?

— И не обещался. Дел много. Почитай, год в город не ездил.

Из-за печки выбежал, чуть пошатываясь, пушистый котенок. Видимо, он только что всласть налакался молока: брюшко было раздуто, а мокрая шерстка под мордочкой слиплась в смешную бороденку. Он подбежал к скамье, посмотрел на гостя, тоненько мяукнул и подпрыгнул.

Он сумел ухватиться передними лапками только за самый край скамьи. Ухватился и повис. Коготки плохо впивались в дубовую скамью, крепко отполированную за много лет голенищами болотных сапог хозяина. Брюшко тянуло вниз, заносило под скамью. Но котенок упорно перебирал соскальзывающими лапками, раскачивался, пытался подтянуться.

— Что, силенок не хватает? А ты поднажми, — подбодрял котенка Дмитрий, — поднажми… Вот так! Вот, вот.

Наконец котенок взобрался на скамью, устроился рядом с гостем и сразу замурлыкал.

— Так, Мария Гавриловна… Придется, значит, мне одному на высотку идти.

Старуха пыталась отговорить Дмитрия: она и за старика-то тревожится, когда он через эти болота ходит. Поняв, однако, что Дмитрий от своего решения не откажется, она стала готовить его в путь. Добавила снеди в рюкзак, щедро смазала сапоги жиром и велела пораньше лечь спать. А рано утром проводила Дмитрия до болота, указала направление, которого обычно придерживался Конноев, и попрощалась.

Дмитрий шел с осторожностью, которая сделала бы честь и самому опытному геологоразведчику. На три километра болот, отделявших Иван-сельгу от высоты 132, он затратил целый день. Дважды проваливался почти по пояс, выбирался и снова шел, пробуя палкой каждую кочку, осматриваясь перед каждым шагом. Несколько раз заходил в такие места, откуда продвинуться вперед было невозможно. Приходилось возвращаться на сто — двести так тяжело доставшихся шагов, чтобы искать лучшего пути. Лишь вечером он почувствовал под ногами не мягкую кочку, предательски подрагивающую на трясине, а надежный, устойчивый камень. Еще через десяток шагов он в изнеможении опустился на вереск, покрывавший подножье высотки.

Голова болела от болотных испарений, от приторного запаха дурман-травы, от многочасового напряженного внимания. Дмитрий поднялся на высотку, подальше от болота, и заснул.

Проснулся он полным сил, с аппетитом поел, обошел всю высотку, внимательно осмотрел ее. На каждом склоне он отбивал молотком образцы породы, записывал на листке блокнота направление склона и уровень места, с которого взяты образцы, и аккуратно складывал этот «паспорт» вместе с камешками в маленький мешочек. Наполнив рюкзак такими увесистыми мешочками, он отыскал камень, на который наступил, когда подходил к высотке. Теперь отсюда же, с этой границы твердой почвы и болот, Дмитрий двинулся в обратный путь.

Вначале идти было сравнительно легко: накануне Дмитрий, по совету Гавриловны, примечал дорогу и теперь обходил стороною топи — «погибельные места», как называла их старуха. Но вскоре Дмитрий понял, что отклонился от вчерашнего пути. Пришлось идти на ощупь.