— Я, товарищ начальник…

— Андрей Несторович.

— Я, Андрей Несторович, постараюсь обузой не быть. Практика преддипломная, так что…

— Так что — тем хуже. Да вы ешьте, вилку не откладывайте. Я и сам когда-то дипломную работу готовил. В этих случаях только и думаешь о своей теме, а на работу экспедиции наплевать.

— Дело в том, что тема моей дипломной работы…

— Вы, простите, молоко предпочитаете или чай?

— Спасибо, ни того, ни другого.

— Воля ваша. Мне, товарищ Гречихин, надо до утра еще один полет сделать. А насчет вашей дипломной работы мы потом побеседуем. Как-нибудь, в нелетную погоду.

Он выпил стакан молока и встал из-за стола.

— Проводишь, Леля, товарища к Прасковье Игнатьевне, скажешь, чтоб выдала спальный мешок. Потом к палатке проводи, к Малюткину… А вы, товарищ Гречихин, все-таки подумайте насчет наземников. Может, вы, по названию судя, считаете, что у нас под облаками летают? Так это, должен вас предупредить, заблуждение. Самолет у нас один, воздушные наблюдения я обычно сам веду. Остальные занимаются обработкой, наземной проверкой. Так что придется и пешочком походить, и молоточком поработать.

У меня, товарищ начальник, направление к вам. Вы, конечно, можете связаться по радио с управлением и добиться моего перевода в другую экспедицию. Но…

— Что уж там, оставайтесь. Будете работать вторым коллектором.

Корсун посмотрел на часы и добавил, обращаясь к летчику:

— Кончай чаевничать, Георгий Вахтангович. Пора…

Раздевшись и забравшись в спальный мешок, Дмитрий вспомнил экспедицию, в которой работал прошлым летом. Это было в верховьях Камы. Жили они там дружно, работали много и в то же время весело, легко. Письма он получал туда по адресу: «Соликамск, до востребования, М.П.Прохорову для Мити». Подобным же путем получали письма и другие участники экспедиции — Михаил Петрович Прохоров чаще всех бывал в городе. И в то же время это как бы подчеркивало, что он — глава большой, дружной семьи. Девушка, работавшая на Соликамской почте и выдававшая ему каждый раз по десятку, а то и по два десятка писем, так и сказала однажды: «Ну и семейство у вас, товарищ Прохоров! Даже завидно…»

«Да, — подумал Дмитрий, — здесь, видимо, совсем другие порядки. Сюда небось не напишешь: «А.Н.Корсуну для Мити».

Дмитрий застегнул спальный мешок до самого подбородка, улегся поудобнее и заснул крепко, как спал всегда — и на взбитой матерью перинке, и на голой, отвоеванной у врага земле, под видавшей виды солдатской шинелью, и на брезентовом гамаке в кубрике краболова, и на жестком, пролежанном тюфячке студенческого общежития.

Опасения Дмитрия оказались напрасными: порядки в экспедиции были неплохие, план перевыполнялся, народ подобрался хороший.

В течение первых суток Дмитрию пришлось трижды менять свое представление о Леле.

Вначале, когда Дмитрий застал ее у плиты, он решил, что девушка эта — из местных, что нанята она геологами для ведения хозяйства. Догадка эта подкреплялась еще и тем, что платье на ней было из того же материала, что и на работницах фермы, — наверно, одновременно покупали в местном магазине этот пестренький ситец. Но потом, когда Леля с несомненным знанием дела стала объяснять преимущества ночных полетов для геологосъемки, Дмитрий решил, что она студент-геолог. Утром он узнал, однако, что она с детства живет в этих местах, что одна из девушек, ехавших с ним от станции, — ее родная сестра. Снова подтверждалось как будто первоначальное представление… А днем Дмитрий с удивлением увидел Лелю за одним из столов рабочей комнаты и услышал, что старший геолог Гилинский поручает ей перенести на кальку какие-то данные с карты…

Вечером сосед по палатке, рыжебородый механик Малютин — за огромный рост его называли Малюткиным, — рассказал Дмитрию, что Леля работала в экспедиции и прошлым летом, что этой весной она окончила в городе школу и послала документы в Горный институт. А так как школу она окончила с медалью, да и практический стаж за плечами есть, то может уже считать себя студентом-геологом. Выходило, что первое впечатление полностью совпадало со вторым, хотя вначале они казались прямо противоположными.

Работал Дмитрий под руководством старшего геолога. Геннадий Михайлович Гилинский был ровесником Дмитрия, но институт закончил пять лет назад и уже второй сезон работал старшим геологом. Он носил костюм какого-то вычурного альпинистского покроя. Под стать костюму были и окованные металлическими пластинками, высокие ботинки со шнуровкой на крючках. Каждую субботу он отправлялся на танцы в совхозный клуб. Спутником его обычно был летчик Георгий Вахтангович; все любили летчика и все, кроме начальника, называли его запросто Жорой.

К работе Гилинский не проявлял особого интереса. Однажды он сказал Дмитрию: «Я, когда ехал сюда, думал: Север, авиация, романтика! А какая тут, к черту, романтика? Сидим за столами, как в канцелярии. Разве что подольше и без выходных».

Однако к практиканту Гилинский был внимателен, охотно вводил его в курс дела, хоть и взял при этом несколько покровительственный тон. Что же касается двухсантиметровых подошв на ботинках старшего геолога, то практикант не видел в них ничего предосудительного: для здешних мест это была действительно подходящая обувь. Дмитрий иногда посмеивался над Малютиным, которого так возмущали эти бронированные подошвы, что он готов был приписать им все свои беды — вплоть до неисправностей в моторе полуторки.

Сложнее складывались у Дмитрия отношения с начальником экспедиции. Тот был по-прежнему недоволен, что управление прислало ему практиканта.

Андрей Несторович не знал, почему Дмитрий так настойчиво добивался направления именно в эту экспедицию. Еще в Ленинграде Дмитрий прочел в журнале «Геология» статью Корсуна и отчасти под влиянием этой статьи избрал темой дипломной работы аэровизуальные методы геологосъемки. Возможно, если бы Дмитрий рассказал об этом начальнику, тот изменил бы свое отношение к практиканту. Но начальник не спрашивал о дипломной работе, а Дмитрий после первой, неудачной попытки не хотел больше заговаривать на эту тему сам.

Дмитрий обладал довольно редкой способностью судить о человеке независимо от того, хорошо или плохо относится к нему этот человек. Андрей Несторович понравился Дмитрию. Видно было, с какой страстью работает начальник экспедиции, как умеет увлечь своим делом других.

Однажды Дмитрий сидел в избе, за картой, и через окно слышал беседу между начальником экспедиции и директором совхоза.

— Вы представляете себе? — говорил Андрей Несторович, прохаживаясь перед крыльцом, на котором сидел директор. — Сверху можно, оказывается, увидеть много такого, чего на земле не увидишь. Можно понять то, чего здесь, на земле, не поймешь! Здесь иной раз за деревьями, как говорится, не видно леса. Стоишь перед какой-нибудь горушкой и раздумываешь, что она собой представляет. А с самолета увидишь все ее очертания, весь окружающий рельеф. И сразу поймешь, что горушка эта — типичный кам, дно ледникового озера.

— Дно? — переспросил директор, почесывая бритую голову. — Чего-то я в толк не возьму. Если дно, так оно, по-моему, не горушкой должно быть, а яминой, впадиной какой-нибудь.

Андрей Несторович спохватился, что говорит не с геологом.

— Видите ли, на дне ледниковых озер целыми тысячелетиями скапливались всякие наносы. А когда лед вокруг растаял — берега-то ведь ледяные были! — наносы оказались выше окружающего рельефа, образовали небольшую гору. Такие горы и называются камами. Ясно?

— Проясняется…

— Вот, например, ваша ферма на таком каме стоит… А уж если ты происхождение горушки выяснил, так и структура ее сразу ясной становится. Конечно, выборочная наземная проверка нужна, но — вы представляете себе? — мы за один сезон картируем такую площадь, на которой наземной экспедиции пришлось бы работать годами!

— Ну хорошо, — не унимался директор, привыкший смотреть в корень вещей. — Составили вы, предположим, карту. А дальше?