Человек — единственное существо, способное сказать «я» и «я есть». В нем природа начала постигать себя самое.
Человек — единственное существо, которое может размышлять о самом себе и может осознавать себя самого как индивидуум.
Здесь начинается трагизм и одновременно величие человеческого рода.
II
В нас вибрирует тысячелетняя наследственность; в нас вибрируют камни и звезды, космическая пыль и дуновение ветерка, шум листвы и морской прибой, жужжанье пчел и разноцветье бабочек, первобытная похоть и духовный подъем; в нас вибрирует Вселенная. В часы душевного волнения, священного «Ом» — восклицания индусов и буддистов, последнего акта слияния с природой, мы чувствуем, что и в нас воплощен мировой дух, что и мы несемся вместе с Вселенной, как куст или дерево, облако или ветер, растение или животное.
И все-таки это не тот процесс непрерывного и нескончаемого слияния с природой и воплощения мирового духа, какой существует у камней, растений и животных. Что-то внутри нас препятствует этому, некая строптивая воля неустанно строит и строит что-то для себя, камень за камнем, потом все разрушает и вновь строит, приобретает масштаб, объем и могущество, пока внутри нас не возникает свой мир, противостоящий окружающему: наше «Я».
И точно так же как в том другом мире творческая воля природы вечно и неистощимо проявляется в становлении и исчезновении, то есть в жизни, так и здесь, в этом индивидуальном мире, появляется зародыш творческой способности, и он растет и растет. И согласно тем же законам органического единства, по которым в природе возникает жизнь, в индивидууме возникает его собственная специфическая жизнь: искусство, художественное творчество.
III
Две великие крайности: Природа и «Я» и их производные Жизнь и Искусство не противостоят друг другу, а находятся друг с другом в теснейшей связи. Без природы и жизни «Я» и искусство немыслимы. В те мистические часы, когда «Я» в великой всеобщей любви сливается с природой и Вселенной, в эти часы глубочайшей самоотдачи и происходит зачатие творческих идей, которые затем по непонятным законам овладевают тайной формы, дабы наконец родиться в миг внезапного вдохновения. Правда, это все еще только расплывчатые или грубо очерченные идеи, но они уже ясно указуют общее направление или все еще медлят в нерешительности; тем не менее они уже существуют, и их становление уже невозможно пресечь.
Если часы зачатия для «Я» редки, то неутомимое восприятие, оформление, расчленение и упорядочение явлений бытия — это непрекращающийся процесс в самом «Я», начинающийся при первом пробуждении ребенка и заканчивающийся лишь со смертью. Результат этого процесса — мировоззрение, мировосприятие художника. И в самом чистом и прозрачном виде — человечность. Все это и питает творческую идею. Она нуждается в этой пище, чтобы стать произведением искусства.
Законы, по которым из идеи возникает произведение искусства, теперь уже не погружены во мрак. Хотя их первопричина, как и первопричина всего на свете, недоступна людям, но некоторые их проявления вышли из мрака на яркий свет познания и могут применяться вполне осознанно. Их называют по-разному: стиль, закон композиции, организация пространства, творческая манера и прочее, влияние этих законов изучено и понято; уже говорят о контрастном воздействии, расположении объемов, органичном построении, об объемном и плоскостном изображении, о законах контраста и нюансов, Ренессансе, классицизме, импрессионизме, экспрессионизме и т. д.
Именно здесь и проходит водораздел. Хотя произведение искусства идейно и материально связано с природой, оно не является простым ей подражанием. В то время как в самой идее на первый план выступает творческое начало в человеке вообще, при придании идее конкретной формы начинает влиять индивидуально-творческое начало. Нужно еще раз подчеркнуть, что в любой идее уже содержится определенная форма, потому что для каждой идеи существует лишь одна совершенная форма. И если удается ее воплотить, то художественное произведение живет вечно. «Илиада» и «Одиссея», «Дон Кихот», «Божественная комедия», «Фауст», скульптуры Эллады, фрески Рафаэля, произведения Микеланджело, Кёльнский собор, Акрополь, древнеегипетские храмы.
Дефиниция и классификация искусства по его внешним признакам — подразделение его на классицизм, романтизм, реализм, натурализм, экспрессионизм, не говоря уже о кубизме, футуризме и дадаизме — вызывает только смех у сведущих людей. Лишь бравые профессора, получившие искусство в наследственную аренду и полагающие, что они умеют ему порционно обучать, лишь ремесленники от искусства в худшем смысле этого слова и фантазеры могут всерьез воспринимать подобную рубрикацию, без которой, им кажется, не обойтись. А вот к художнику, который в нее верит и воспринимает ее всерьез, следует отнестись с подозрением: он считает форму чем-то внешним и поэтому далек от понимания сущности. Это заметно и по нашему времени, в котором народилось множество «измов». Но появляется исключительно мало подлинных произведений искусства. Нельзя не признать, что в любую эпоху ее единообразие, сходные переживания, сходная интеллектуально-душевная структура, сходное мировоззрение, сходная близость к природе, а в целом сходное отношение к жизни приводят и к известному сходству и единообразию творческих идей, а через них — к формальному сходству, которое носит название «стиль». Но раньше эта классификация предпринималась лишь последующими поколениями, в то время как ныне сначала изыскивают название и определяют внешние признаки какого-то направления и только потом оно получает право на существование.
Но ведь в искусстве действует лишь одно правило: полная гармония между формой и содержанием.
IV
Несмотря на то что природа в виде зимних закатов, июньских лунных ночей, унылых октябрьских листопадов, ясных сентябрьских деньков с ярким многоцветьем умирающего леса, едва набухшими почками при вечернем освещении в начале весны, бронзовыми от загара пастухами на выжженных солнцем лугах Кампании, как бы вросшими в землю фигурами крестьян Нижней Саксонии зачастую производит впечатление глубочайшей гармонии и этим потрясает, все же она в очень редких случаях может быть без изменений использована для произведений искусства. Напротив, многое из того, что в природе прекрасно, не произвело бы того же впечатления, будучи изображено рукой художника. Это чувствует даже дилетант, когда он, глядя на буйство красок солнечного заката, говорит: «Если это написать на холсте, никто не поверит», причем слово «поверить» — лишь легкий намек на то, о чем говорилось выше. Любой человек органами чувств связан с природой и способен ее чувствовать. Но у человека творческого к этой способности добавляется творческое начало, то есть чувство формы. Он не просто смотрит, он — видит.
Он видит в частном не только частное, но и всеобщее. И значит, в дереве — не просто отдельное дерево, а дерево вообще, дерево по Платону, то есть саму идею дерева; в слезах женщины, оплакивающей сына, он видит воплощение материнского горя, в резком броске боксера на ринге — проявление силы, в мечтательной задумчивости девушки — бутон невинности, в объятиях двоих — любовь.
Все случайное или мешающее, часто одновременно присутствующее в природе, им устраняется или же гармонично включается и подчиняется общей идее, существенное же четко выделяется, а нечто новое и необходимое добавляется. Природа — это тот материал, из которого возникает произведение искусства, точно так же как из глины под руками скульптора возникает скульптура. Эти слова не преуменьшают значение природы, а только его подчеркивают.
Для наглядности здесь приводятся три скульптуры профессора Антона Грата из Вены и имеющиеся фотографии натурщицы, служившей моделью для этих скульптур. Из сравнения их ясно следует, что простое воспроизведение на фотографии не создает произведения искусства, хотя и ей часто нельзя отказать в способности производить художественное впечатление.
