Я обыскал весь этаж, отчаянно молясь Богу, выпрашивая у него еще один шанс. Я в полном отчаянии расспрашивал продавцов и покупателей, не видели ли они маленькую девочку с розовым рюкзачком, на котором нарисована кукла Люси. Потом вдруг я понял, где могу ее найти. Она была на первом этаже, возле позолоченных дверей, среди духов с разными запахами. Ей делали бесплатный маникюр в отделе косметики. — Привет, Гарри. Ты нашел то, что искал?

— Привет, красотка. Да, думаю, что теперь у нас есть все, что нужно.

Маникюрша в белом халате улыбнулась нам.

— Какая у вас красивая дочь, — сказала она. Мы с Пегги с улыбкой переглянулись.

Возникла проблема.

Как-то утром, после восьми недель беременности, у Сид случилось кровотечение. И мы вдруг испугались, что наши надежды на будущее могут у нас отнять.

Когда Сид пошла в больницу на ультразвук, у двери кабинета я увидел металлическую мисочку, в которой были красиво, в стиле попурри, разложены презервативы. Видя мое недоумение, Сид объяснила мне, что их используют для того, чтобы в них вкладывать инструмент, который акушерка введет ей внутрь, чтобы на экране можно было увидеть изображение ребенка. Чтобы проверить, все ли с ним нормально. Жив ли еще наш малыш.

— Ну, знаешь, внутри тебя находятся странные вещи, подруга, — сказал я жене, беря ее за руку.

— Ничего более странного, чем твой пенис, Гарри, — ответила жена.

Потом, когда появилась акушерка, Сид устроилась на каком-то невероятном кресле, наподобие тех, которые устанавливает «Бритиш Эрвейз» в салоне первого класса, и на экране телевизора врач показала нам маленький пульсирующий огонек, который был сердцем нашего еще не рожденного ребенка. С ребенком все было нормально. Он еще там. И он будет жить. Ничто не может помешать этому ребенку родиться.

Сид сжала мою руку, не глядя на меня. Мы оба не могли оторвать глаз от экрана. Акушерка показывала нам голову, непропорционально большую, как электрическая лампочка, сотворенная на небесах, крошечные ножки и ручки, которые малыш сводил и разводил.

Мы громко смеялись. Смеялись от необыкновенной радости, смеялись этому чуду, этому крошечному чуду, самому великому на свете!

И я знал, что этот ребенок будет любим так же, как заслуживает быть любимым любой ребенок. Малыш станет нашей связью с великим, ясным будущим, нашей нерушимой связью с тем, что означает быть живым на этом свете, и — больше всего, превыше всего — связью друг с другом.

Если погода была хорошей и небо чистым, мы с сыном лежали рядом на траве в саду старого дома. Мы смотрели в небо и наблюдали, как появляются первые звезды.

Теперь Пэту нравились звезды. Дети меняются. Они меняются так быстро, меняются даже тогда, когда мы на них глядим. Посмотрев документальный фильм, который он, затаив дыхание, смотрел каждую среду вечером на протяжении шести недель, он потеснил в своем развивающемся воображении Люка Скайуокера, Дарта Вэйда и Хана Соло, чтобы освободить место для Полярной звезды, Сириуса и Веги.

— Пап?

— Что, дорогой?

— Берни Купер говорит, что звезды — это умершие люди, которые смотрят на нас. И знаешь что? Одна из них — звезда дедушки Берни Купера.

Пауза. Мы продолжали смотреть вверх, в бесконечность. В доме слышались тихие женские голоса — моей мамы и одной из женщин, которая пришла к ней за советом, чтобы поговорить о своем будущем.

— Это правда, пап?

— Мне хотелось бы так думать, Пэт.

— Тогда я хотел бы знать, какая звезда моего дедушки?

Я был уверен, что мой отец любил бы этого мальчика.

Отцу бы нравилось видеть, как появляются у Пэта новые зубы, нравилось бы новое увлечение звездами, нравилась бы его преданность бабушке, и Берни Куперу, и собаке Бритни, которую только что привезли в Англию, где она замечательно осваивалась, рыская по огромным лондонским паркам. Он любил бы этого ребенка с открытым сердцем, в которого превращался мой сын. Лошади и звезды. Мой сын очарован лошадьми и звездами, а мой отец был бы очарован им.

Жесткий человек, каким я его помню, самый жесткий человек на свете, мой отец, казалось, стал мягче, когда родился Пэт. Возможно, внуки для того и нужны, чтобы позволить нам в последний раз отдавать безусловную, неизменнуюлюбовь. В то утро, когда родился Пэт, мой отец, до этого несколько замороженный внутри, начал оттаивать. И я точно знаю, что с каждым годом отец все больше и больше смягчался бы, особенно теперь, когда должен был родиться еще один ребенок.

Нам просто не хватило времени. Только и всего. — Найди самую большую звезду, — сказал я Пэту. — Выбери самую яркую. Это и будет твой дедушка, который смотрит на тебя. Теперь ты будешь знать.

Звезды подобны фотографиям. Их можно толковать, как хочешь. Можно даже поверить, что они являются мерилом всех наших потерь или олицетворяют всех, кого любил и продолжаешь любить.

Пожалуй, в этом я разделяю мнение Берни Купера.

Глядя на звезды, я думал о близнецах, которых Джина потеряла на десятой неделе беременности, о нерожденных детях, которые всегда будут с ней — бедные, крошечные призраки ее брака.

Потом я подумал о своих собственных призраках.

— Ты помнишь мою подругу Казуми? — спросила Джина однажды утром, когда я заехал, чтобы забрать Пэта. Собака Бритни с энтузиазмом обнюхивала мои брюки, а Джина стояла все еше бледная, не совсем оправившаяся от потери, но уже готовая рассказать мне о новости, которую знала уже давно. — Она вышла замуж, Гарри. У себя в Японии. Казуми встретила мужчину своей мечты. Застряла с ним в одном лифте. Шла ужинать, а вот и он. Ничего нельзя предсказать, правда? Никогда не знаешь, где найдешь свое счастье.

Это было как послание из другой жизни, карта дороги, которую не выбрал. Я знал, что хочу для Казуми абсолютно того же, что моя бывшая жена хочет для меня. Того, что каждый из нас хочет для своего бывшего партнера.

Счастья, но, может быть, не так уж много. Слыша рядом с собой дыхание моего сына, который смотрел на звезды над головой, я думал о своих трех детях.

О мальчике, о девочке и о младенце. Двое из них уже родились, а один еще нет… Я смотрел на звезды и представлял себе, как Пегги и Пэт по очереди ощупывают постепенно увеличивающийся живот Сид. Пегги от удивления открывает рот, пытаясь ощутить едва заметные чудесные движения малыша, а потом Пэт, когда подходит его очередь, таинственно улыбается и приговаривает: «Да, в нем чувствуется сила».

Вскоре наша современная семья станет еще сложнее, пополнившись сводными братьями и сестрами, падчерицами и пасынками, мачехами и отчимами, ну, и, конечно, кровными родителями.

В настоящий момент я наконец понял, что от нас зависит, будем ли мы чувствовать себя настоящей семьей. Больше ни от кого. Как бы нас ни называли, это не имеет никакого значения.

Если мы хотим, то семья — вот она. Все остальное, как говорила одна моя старая знакомая, совершенное деримо.

— Посмотрите на этих двух лежебок, — рассмеялась мама, выходя в сад после того, как проводила свою последнюю посетительницу, удалившуюся домой, к семье.

Мама поддела своим розовым матерчатым тапочком пластмассовый мячик и забросила его в кусты роз, посаженных отцом. Поскольку наши космические грезы были нарушены, мы с Пэтом вскочили и начали играть с мамой в футбол. Уже стояли густые сумерки, заканчивался один из последних дней бабьего лета, но пригородная ночь была мягкой, теплой и звездной, поэтому нам не хотелось заходить в дом.

И мы оставались в саду старого дома до тех пор, пока не перестали различать мяч в сгущающихся сумерках, смеясь и стараясь как можно дольше пробыть на улице в хорошую погоду. Единственными зрителями нашей игры были соседский кот и все звезды на небесах.