— Кокаинчику не найдется, Эймон?
— Ну, нет, я больше этим не занимаюсь, — мягко отозвался Эймон. — Врач прописал мне от этого свечи. Я сказал ему, что они не действуют, а он спросил: «Вы регулярно ими пользуетесь?» Я ответил: «Конечно. А вы думали, доктор, что я запихиваю их себе в задницу?»
Опять смех и свист.
— Так вот. Чувствительные презервативы. Говорят, что заниматься сексом с презервативом — это все равно, что мыться под душем в плаще. Я так не считаю. При всех этих новых болезнях, если не надеваешь презерватив во время секса, то это все равно, что принимать ванну, положив в воду оголенный электропровод…
Смех, язвительные и оскорбительные выкрики:
— Ты неудачник, Эймон. С тобой покончено!
— Убирайся в свою наркобольницу!
— Крупье, эта Фиш-ка фальшивая!
— Итак, презервативы, — последовало покашливание в духе Вуди Аллена. — В наше время можно купить презервативы для любой национальности. Итальянцы могут приобрести упаковку из шести штук. Это значит по одному с понедельника по субботу, а в воскресенье — выходной. Для французов пачка из восьми штук. Соответственно — по одному на каждый день недели плюс два на воскресенье. Для британцев выпускаются специальные упаковки по двенадцать штук.
Пауза. Он всегда хорошо выдерживал паузу.
— По одной на январь, февраль, март…
Злой, прокуренный и охрипший от злости голос из заднего ряда:
— Кончай, Эймон Фиш! Твои пятнадцать минут истекли!
* * *
— Моим родителям не нужно было думать о презервативах. Получили меня — достаточно. Нет, им об этом заботиться было не надо. Не то чтобы их сексуальная жизнь была такой уж счастливой. Однажды ночью я услышал, как они разговаривали за стеной. Пытались заняться сексом, но ничего у них не получалось. Мама сказала: «В чем дело? Неужели ты не можешь подумать о ком-нибудь еще?»
— Не смешно! — прокричал кто-то в зале.
— Но это уже совершенно другая история, — закончил Эймон.
* * *
Мы жили в большом городе, но мир тесен. Рано или поздно нас должны были увидеть вместе.
Естественно, мы старались избегать опасных районов северного и центрального Лондона, этой на удивление обширной части города, где была вероятность столкнуться с Сид или напороться на Джину. Но в конце концов нас должны были обнаружить. Я был в этом уверен.
И когда это все-таки случилось, то все произошло гораздо хуже, чем я себе воображал. Это оказалась не моя жена и даже не бывшая жена, а некто из дальних закоулков моей жизни. Он заметил меня, когда входил в клуб, и тут же все понял.
Женатый мужчина с девушкой, которая не является его женой, сидели с бутылкой вина в тихом уголке паба, который располагался над комедийным клубом, и привычно держались за руки.
У меня возникло тошнотворное чувство вины, потому что этот человек знал, а моя жена — нет. Мне было ужасно стыдно. Это походило на самое невообразимое подлое предательство.
— Гарри! — воскликнул Ричард, глядя на Казуми.
Какого черта он делал здесь? Что могло занести этого человека в комедийный клуб в Хэкни?
— Ричард? Я думал, что ты все еще в Америке.
— Прилетел повидать Джину. — Наконец он отвел глаза от Казуми. — По правде говоря, я хотел бы, чтобы она вернулась.
— Это Казуми, — сказал я, на какой-то момент трусливо подумав, не выдать ли ее за коллегу по работе или делового партнера.
Но на самом деле Ричарду было все равно. Он был в таком состоянии, когда нет дела до романтических отношений других людей. Человек без работы, без жены, когда жизнь вокруг тебя рушится. Я хорошо его понимал.
— Я остановился у друзей, — сказал он. — Они тут неподалеку живут. Этот район становится популярным у людей, работающих в Сити, не так ли?
— Да, среди них и наркодилеров. Послушай, Ричард, нам надо идти. Желаю удачи… во всем.
Я наблюдал, как Ричард и Казуми улыбнулись и пожали друг другу руки, подумав о теории Джины про старого быка, у которого нет никаких шансов заполучить назад свою старую корову.
Потом мы покинули его, оставив купленную выпивку на столе и подгоняемые моим чувством вины.
И тут я вспомнил о ключе в кармане.
* * *
Мы вошли в квартиру Эймона. Он купил ее в тот период, когда «Фиш по пятницам» был на гребне успеха и его приглашали сниматься в дорогой рекламе и на всякие презентации. Это была мансарда, расположенная в доме на набережной и выходящая окнами на Тауэрский мост и Темзу с доками. Все это оказалось залито светом, подобно открытке с видом ночного Лондона. Казуми подошла к огромному окну во всю стену и стала смотреть на чернильно-черную реку, освещенный огнями фонарей мост и яркие огни города.
Потом она повернулась ко мне.
— Казуми…
— Не говори ничего.
Освещенные только лунным светом и огнями фонарей с улицы, мы пытались снять друг с друга одежду, одновременно целуясь.
Эймон вернулся домой, когда мы барахтались на диване, наполовину раздевшись, как подростки. Казуми услышала звук поворачиваемого в замке ключа раньше меня и, прежде чем Эймон с подружкой вошли в гостиную, была уже в ванной.
Я узнал эту женщину — режиссера с телевидения, которая раньше работала курьером у Марти Манна. Эймон в дверях помахал мне рукой, и они удалились в его спальню. Из-за закрытой двери послышался смех и звуки музыки. Это не должно было иметь никакого значения, но чары уже разрушились. Казуми вышла из ванной полностью одетая и готовая уйти.
— Еще не пора, — проговорил я. — Пожалуйста, Казуми. Иди сюда. Никто нас больше не потревожит. Посмотри, какой отсюда вид.
Она покачала головой:
— Это не мой вид.
Я не стал с ней спорить. Нехотя застегнул пуговицы на рубашке. Мы тихо вышли из квартиры.
— Я так больше не могу, — сказала она, пока я ловил такси. — Правда, Гарри. Так не может дольше продолжаться.
И так не стало.
Потому-что, проводив Казуми, я вернулся домой, и моя жена сообщила мне, что уходит от меня.
25
Конечно же, меня бросали и раньше.
Но на этот раз все было по-другому.
Когда Джина уходила от меня, она убежала в бешенстве, не заботясь о том, что нужно взять, что оставить. Просто ей было необходимо вырваться из нашего дома, убежать подальше от меня и от нашей жизни.
Я запомнил наполовину застегнутый чемодан, с торчащими из него носками Пэта, предательские слезы, от которых потекла тушь, и пульсирующую боль в груди, над сердцем, в том месте, куда она швырнула мой мобильный телефон.
Несмотря на все это, когда Джина ушла, оставалось ощущение, что в один прекрасный день она изменит свое решение и вернется домой. И что гнев ее, в конце концов, пройдет.
На этот раз все вышло по-другому.
Уход Сид являлся спокойным и продуманным.
Никаких слез, крика, никакой спешки. Уход взрослого человека, который все взвесил. Но из-за этого все еше гораздо хуже. Она не собиралась уходить сегодня вечером или завтра утром. Но в очень скором будущем.
На диване в нашей маленькой гостиной были разложены открытые чемоданы и сумки, и каждый сантиметр паркетного пола тоже занимали чемоданы. Некоторые из них оказались наполовину пустыми, другие заполнены книгами, игрушками, дисками и зимними вещами Сид и Пегги. Сид планировала жить в другом месте уже до того, как наступит осень.
С Джиной я чувствовал, что у меня оставался какой-то шанс.
С Сид все было определено.
Она никогда не вернется.
— Уезжаешь куда-нибудь? Она повернулась ко мне:
— Извини. Не слышала, как ты вошел. — Она опять принялась укладывать чемодан запихивая в него стопку толстых шерстяных свитеров Пегги и качая головой. — Извини.
— Что это? — спросил я, медленно входя в комнату.
— А на что это похоже?
— Похоже; что ты уезжаешь. Она кивнула головой:
— Я уже сказала — извини.
— Но почему?
Она повернулась ко мне, и я увидел боль и гнев под личиной спокойствия.
