Литмир - Электронная Библиотека

Тут мама посмотрела на свои руки, как бы любуясь ярко-красными ногтями или ища признаки лимфадемы. А может, она просто смотрела на обручальное кольцо — тоненький скромный ободок сверкающего золота, в котором каким-то непонятным образом был заключен весь мир.

24

Вам никогда никого не приходилось видеть в таком радостном состоянии оттого, что будет ребенок.

Когда я вернулся после пробежки в парке, она сидела на ступеньках, плача и смеясь одновременно.

— Я беременна, — сказала она так, как будто это было самым замечательным на свете.

Тут же она очутилась в моих объятиях, а потом мы разомкнули руки, стояли и громко смеялись, не в силах поверить в наше счастье. Тогда она показала мне палочку с голубой полоской — тест на беременность. Эту тонкую голубую полоску — неопровержимое доказательство.

На протяжении многих дней и недель она продолжала делать тесты, чтобы опять увидеть голубую полоску, как будто все не могла поверить в то, что произошло. Может, существовало много беременных женщин, которые проводили время, делая тесты, даже если они совершенно были уверены в положительном результате, который подтвердился десятки раз.

Но Джина была первой по-настоящему известной мне женщиной.

Первой женщиной, с которой я жил, на которой женился. В ежедневных тестах она нашла для себя источник нескончаемого чуда, а для меня таким чудом стала она.

Все это было девять лет тому назад. За это время мир перевернулся и продолжал меняться. Теперь моя жена стала моей бывшей женой, а сейчас она собиралась стать бывшей женой и для другого мужчины. Все говорят о статистике разводов и о повышающемся числе распавшихся браков, но для меня и моей бывшей жены это число составило 100 процентов.

Та тонкая голубая полоска несла в себе крошечное сердцебиение внутри ее тела, и этот признак жизни стал теперь мальчиком почти восьми лет. Этот мальчик с каждой неделей все больше менялся. У него росли зубы, которые прослужат ему до самой смерти. Изменялась и его жизнь: переезды из одного дома в другой, из школы в школу, из одной страны в другую. Он стал свидетелем разрушающихся браков и того, что мир взрослых был хрупким, слабым и подверженным ошибкам.

И этот мир обкрадывал его. Лишал его ореола невинности, той ауры света, которая окружала Пэта, когда он был маленьким, того света, который заставлял людей на улице останавливаться и улыбаться ему.

Пэт все еще оставался особенным ребенком, одним на миллион. Его все еще окружало сияние. Для меня он был самым красивым мальчиком на свете. Но его жизнь отняла у него это ангельское сияние. Оно исчезло и никогда больше не вернется. Но, несмотря на то что мы все, в конце концов, теряем наш детский ангельский нимб, я не мог избавиться от ощущения, что мы с Джиной — родители, которые держали в руках тот самый тест на беременность, как будто это уже был наш бесценный малыш, — оба виноваты. Могли бы и постараться для нашего мальчика. Но Джина сейчас была в таком настроении, что во всем винила только своего почти бывшего супруга.

— Пасха, так? В это время не должно возникать никаких проблем, правильно? Принято считать, что на Пасху не бывает домашних раздоров.

Мы находились в ее маленькой кухне и пили жасминовый чай. Эта любовь к Японии, жажда жизни, от которой она отказалась ради брака со мной и ради Пэта… Теперь Джина уже никогда не избавится от этого, никогда не перестанет ощущать нехватку той жизни, которой она так и не узнала.

— Но Ричард был против того, чтобы я дарила Пэту пасхальное яйцо, которое я для него купила. Ты можешь себе представить?

В дверях показался Пэт.

— Можно посмотреть по видео «Призрачное зло»? — обратился он к Джине.

— Нет, ты идешь со своим папой.

— Ну, только отдельные сценки, которые не вошли в фильм. Интервью с режиссером, разные комментарии.

— Хорошо, — разрешила Джина, и Пэт исчез, а из гостиной донеслись звуки музыкального вступления. — Это пасхальное яйцо было таким чертовски красивым. Из молочного шоколада, украшенное маленькими красными сахарными сердечками, а вокруг оно опоясано фиолетовой ленточкой с большим бантом. А Ричард заявил — ты только послушай, — что такое яйцо покупают не для ребенка, а для любовника. Пасхальное яйцо для любовника! Он сказал, что муж и жена могут купить по такому яйцу друг для другу. Можешь представить., себе его мелочность? Будто я не могу купить своему сыну любое пасхальное яйцо, какое, черт побери, захочу…

— Вы с ним разговариваете? Она улыбнулась:

— Ты слышал о синдроме старой коровы?

— Не думаю.

— После того как бык однажды покрыл корову, она ему больше не интересна. Даже если корова очень симпатичная. Ему все равно. Это называется синдромом старой коровы.

— Это правда? Она кивнула:

— Одного раза быку достаточно. Какой бы привлекательной корова ни была. Он безразличен. Этот принцип срабатывает и в обратную сторону, для той же старой коровы. Раз покончила с ним, то все.

Она рассмешила меня. Но в ее голосе звучала горечь, по которой я определил, что для нее эта новая жизнь тоже оказалась тяжелой. Потому что для любого одинокого родителя существует масса трудностей. А сейчас, как я понял, Джина таким родителем и являлась. Она была рассержена, огорчена и опечалена. Но все равно я чувствован к этой женщине огромную симпатию, потому чтоона мне была когда-то ближе всех на свете. И если бы мы не разрушили все нашей женитьбой, она была бы до сих пор моим самым-лучшим другом.

Впервые я подумал, что наш брак был удачным. Конечно, мы могли бы быть подобрее друг к другу и повнимательнее к Пэту. Это правда. Но мы провели вместе семь лет, произвели на свет чудесного ребенка, чье пребывание на этом свете сделает его только лучше, и мы все еще способны разговаривать друг с другом. Почти всегда. Когда она не вела себя как старая корова, а во мне не просыпались привычки старого быка. Так кто сказал, что наш брак не удался? Несколько счастливых лет и прекрасный ребенок. Может, это самое лучшее, на что может надеяться любой из нас.

Мы с Джиной прошли через невероятные трудности, и тем не менее мы можем разговаривать друг с другом и пить вместе жасминовый чай, в то время как она язвит по поводу своего будущего бывшего мужа. У нас с Джиной имелось общее прошлое, которого не было у меня с Сид.

Это прошлое относилось ко времени той голубой линии на полоске теста. Ко времени, когда я прибежал домой из парка и Джина со смехом и слезами сообщила о своей беременности.

У нас с Сид этого не было. Не было той надежды, радости и оптимизма, которые Джина увидела в тоненькой голубой линии. В линии, которая связывает нас со всеми нашими завтра и определяет наше будущее.

* * *

— Ну, конечно, нет ничего лучше! — воскликнул Эймон. — Любить чистой любовью и сохранять целомудренную дистанцию. Ничего, кроме, разве что, яростного секса без всякого предохранения, когда овладеваешь ею сзади. Наверное, это даже лучше.

Мне начинало казаться, что лучше бы я солгал, не говорил ему, что мы с Казуми не пошли до конца в наших отношениях.

— Она понимает меня.

И это правда. Казуми видела, как я переживал по поводу мамы. И по поводу моего сына. И даже — хотя мы и не говорили об этом — по поводу моей жены.

— Она тебя слишком хорошо понимает, Гарри. — Эймон отпил минеральной воды и пригладил свои густые черные волосы. — Она вертит тобой, приятель. Не попадайся на эти нежности. Всякие цветочки и ахи-вздохи.

— Цветочки и ахи-вздохи? — переспросил я.

— Казуми понимает: как только мужчина получит, что хочет, ему уже больше этого не надо.

Мы сидели в гримерной Эймона в Клубе комиков Ист-Энда. По сравнению с гримерными телестудии, к которым мы привыкли, эта комната больше походила на чулан для швабр и половых тряпок. Сам же клуб скорее напоминал старомодную забегаловку с обычным пивом и свиными шкварками, наполненную табачным дымом, которая с некоторым опозданием дерзнула вознестись к вершинам комедийного искусства.

57
{"b":"21433","o":1}