Юрист привстал и поклонился.
– Я никоим образом не желал предвосхищать ваши действия, мистер коронер. Я не удержался от этого замечания лишь потому, что речь идет о весьма значительном наследстве.
Коронер кивнул ему.
– Доктор Карпентер еще не ушел? Молодой доктор поднялся с места.
– Скажите, доктор Карпентер, остались ли у вас сомнения, что тело, которое вы осматривали и позднее вскрывали, принадлежало мистеру Стоунексу?
– Ни малейших. Он был моим пациентом два года, и я лечил его от ряда заболеваний. Во время вскрытия я обнаружил не одну особую примету, включая шрамы и пятна на коже. Мысль о том, что это не мистер Стоунекс, а его брат – пусть даже идентичный близнец! – представляется мне, честно говоря, совершенно нелепой.– Произнося это, он устремил взгляд на меня, аудитория засмеялась, и я почувствовал, что краснею.
– Благодарю вас, доктор Карпентер, – проговорил коронер.– Вы удовлетворены, мистер Торрольд?
Юрист вновь встал:
– В этом отношении – полностью, мистер коронер. Но меня интересует еще кое-что. Свидетель ссылался на эпизод, когда, как он полагает, было найдено завещание; и я бы хотел, если позволите, задать ему несколько вопросов по этому поводу.
– Разумеется. Но прежде я хотел бы спросить вас. Вы сказали, что единственной известной родственницей усопшего является его сестра; жива ли она – никто не знает, и также неясно, имеется ли у нее сын. Что вы скажете о предположении, будто у покойного был старший брат – возможно, сводный?
Мистер Торрольд улыбнулся:
– Я никогда об этом не слышал. Мои отец и дед представляли интересы отца покойного мистера Стоунекса и, уверен, ни о каком законном брате не имели понятия.
– А если это был незаконный сын? – спросил коронер. Адвокат снова улыбнулся:
– Почему бы и нет – но он ни на что не мог бы претендовать. Как бы то ни было, я хотел сказать следующее: поскольку завещание, которое я сам составлял, не найдено, чрезвычайно важно выяснить, что с ним произошло.
– С какой целью, мистер Торрольд?
– Сейчас об этом рано говорить, но если до последней минуты оно находилось у покойного, а после убийства и ограбления исчезло, тогда естественно было бы предположить, что его уничтожил убийца.
– И что из этого следует?
– Весьма существенные выводы. В английском праве понятие «последняя воля усопшего» трактуется буквально. При соблюдении определенных условий ее необязательно даже фиксировать на бумаге. Важно установить, каковы были намерения завещателя в последний час, и если удастся доказать, что он не собирался отменять завещание и что оно было похищено и незаконно уничтожено, тогда оно должно быть исполнено.
– Исполнено? Каким образом?
– Думаю, я могу очень точно его воспроизвести, опираясь как на память, так и на записи, сделанные в то время.
– Понимаю. В таком случае, что за вопрос вы хотели задать свидетелю?
Адвокат повернулся ко мне:
– Вы нам очень поможете, доктор Куртин, если припомните какой-либо факт, подтверждающий, что найденный документ действительно являлся завещанием мистера Стоунекса.
– Боюсь, что я ничего не смогу добавить к уже сказанному: мистер Стоунекс сунул в карман какой-то предмет, который он, как мне показалось, нашел в футляре часов.
Мистер Торрольд наклонил голову набок и сопроводил свой вопрос очаровательной улыбкой:
– Он обошелся с ним бережно, как с чем-то нужным? Не запихнул небрежно, как малозначительную ерунду?
– Все, что знаю, я уже сказал.
Адвокат любезно меня поблагодарил, сел на место и принялся спокойно беседовать с доктором Локардом.
Тут встал сержант Адамс, и коронер спросил его:
– Вы хотите задать вопрос свидетелю?
– Да, сэр. Я слушал вас с большим интересом, доктор Куртин, и думаю, кое в чем вы близки к истине. Однако есть важные факты, не нашедшие объяснения. Как вы считаете, чего добивался мистер Стоунекс, когда писал мелом послание с инструкциями Перкинсу?
– Ему нужен был человек, на которого падет подозрение в убийстве. Потому он вознамерился сам забрать пакет, замаскировавшись под таинственного незнакомца. Но по неизвестным причинам от этого плана пришлось отказаться.
– Понятно. А почему он поместил в пакет деньги, запятнанные кровью?
– Расчет был на то, что, если пакет забрать не удастся, подозреваемым станет Перкинс.
– Я ждал этих слов, сэр: мне пришло на ум то же самое. – Он помолчал, словно ему неловко было задавать следующий вопрос.– И наконец, доктор Куртин, не могли бы вы хотя бы отчасти прояснить, почему доктор Карпентер убежден, что покойный умер приблизительно в четыре часа?
Этот вопрос привел меня в замешательство, ибо моей первой мыслью было, что доктор подкуплен, однако я вспомнил, как высокомерно он вел себя утром в соборе, и решил: он слишком горд и ни за какие деньги не подвергнет риску свою репутацию.
– Я могу только высказать догадку, – решился я, – что в данном случае – вероятно, против обыкновения – доктор Карпентер чересчур поспешно положился на свою профессиональную опытность.
Публика вознаградила меня хихиканьем, коронер улыбнулся краешком губ. Адамс с разочарованным видом сел.
– Спасибо, сержант.– Мистер Аттард повернулся ко мне.– И вам спасибо, доктор Куртин. Думаю, нам не стоит дольше вас задерживать. Ваши показания дали суду обильную пищу для раздумий.
Спускаясь со ступенек, я размышлял над последним вопросом сержанта и пожалел, что изощрялся в остроумии насчет юного хирурга. Но все же он не мог не ошибаться. И тут в моем мозгу начала формироваться еще одна странная идея – даже причудливей той, которую я только что изложил коронеру; эти мысли меня так взволновали, что я почувствовал, как мои щеки загорелись огнем. Если я прав, то теперь мне известно, почему мистер Стоунекс перенес приглашение на чай: он хотел сделать нас с Остином свидетелями.
Тем временем вызвали Остина, и он, как старик, на нетвердых ногах прошаркал к свидетельскому месту.
– Когда вы были в четверг днем в новом доме настоятеля, не обратили вы внимания на что-нибудь неуместное или подозрительное?
– Нет, ничего такого не было.
– Тогда что вы могли бы добавить к сказанному доктором Куртином?
– Только то, что, когда мы пришли, я не заметил в доме следов обыска. Да, старый джентльмен рассказывал, что искал документ, повествующий о смерти Фрита, но того беспорядка, который я застал там позднее в тот же день, еще не было.
Этот ответ меня удивил. К моменту нашего прихода в общей комнате все было перевернуто вверх дном. Остин явно был не в себе; слова он произносил медленно и с оглядкой.
– Вы заметили, как покойный вынимал что-то из футляра старинных часов?
Остин улыбнулся, вернее, его лицо растянулось в жуткой гримасе, долженствовавшей изображать веселье.
– Такие необычные действия я бы уж точно запомнил. Нет, ничего подобного я не видел.
Это выходило из всяких рамок! В конце концов, именно он подал мысль заглянуть в часы!
– Что вы скажете о надписи мелом, которую покойный стер в вашем присутствии?
– Ее я тоже не видел. То есть доску я заметил, но не припомню, чтобы на ней была надпись. Мистер Стоунекс просто перекладывал ее и при этом машинально по ней провел.
– А как насчет свидетельства доктора Куртина, что покойный упоминал своего брата?
– Такой ссылки я не слышал. Думаю, доктора Куртина подвел слух. Старый джентльмен, несомненно, говорил о своей сестре.
– Спасибо, мистер Фиклинг. Вы можете сесть.
В интересах гипотезы, которая созревала в моем мозгу, важно было прояснить деталь, относительно которой сержант, должно быть, понял Остина неправильно. Я встал.
Остин, не дойдя до своего места, ошеломленно на меня воззрился.
– Вы хотите задать вопрос мистеру Фиклингу? – Коронер был удивлен.
– Да, мистер Аттард. Меня интересует кое-что сказанное сержантом.– Я повернулся к Остину: – Ты говорил ему, что случайно встретил мистера Стоунекса в среду вечером и он перенес чаепитие на вчерашний день? – Остин осторожно кивнул.– По твоим словам, в качестве причины он назвал перенос освящения нового органа? – Он еще раз кивнул.– Ты можешь объяснить это подробнее?
