– Почему?

– Я знал, что у него с мистером Стоунексом завязалась как будто дружба, и, естественно, я задался вопросом, какого рода интерес мог питать пожилой джентльмен к неоперившемуся юнцу.– Когда шепот в зале стих, он продолжил: – Я чувствовал, что мой долг – расследовать это дело. Я шел с площади и, встретив на задворках дома старую женщину, спросил, не видела ли она мальчика в форме школы певчих. Она сказала, что минуту-две назад видела такого с той стороны, у парадной двери. Я обогнул дом, мальчугана не обнаружил, но заметил официанта из гостиницы «Ангел» – теперь я знаю, что это арестованный, Перкинс; он стоял и стучался в дверь. Тут я взглянул на часы, так как хотел вернуться в собор к окончанию службы, приблизительно в двадцать минут шестого, и поговорить с регентом, пока он не ушел. Я увидел, что в запасе у меня всего-навсего четыре минуты.

– Так это случилось без двадцати четырех минут шесть?

– Совершенно точно.

– Кто была эта женщина? Ее вызвали свидетелем?

– Я ни разу не видел ее, ни прежде, ни потом, и поэтому ничего не смог сказать о ней полиции.

– Благодарю вас, мистер Эпплтон.

Затем два констебля привели на свидетельское место задержанного, Перкинса, и все время, пока он давал показания, стояли рядом, по обе стороны.

– Я разрешил вам свидетельствовать в последнюю очередь, – проговорил коронер, – чтобы вы могли ответить на все уличающие вас показания, если, конечно, сумеете. Должен вас предупредить: ваши дела складываются не лучшим образом. Вы пока не под судом, моя главная цель – выяснить, как умер мистер Стоунекс. Однако если присяжные вынесут вердикт, что свидетельские показания указывают на вас как на виновника, против вас будет выдвинуто обвинение и вы будете привлечены к суду. Понятно?

– Да, сэр.

– Если вы сможете прояснить дело, сказав правду, это пойдет вам на пользу, так как, должен заметить, особенные подозрения вызывает ваша манера многократно менять показания. Ну что ж, для начала вернемся к тому моменту, когда вы принесли старому джентльмену обед. Вы говорили майору, что нашли записку от мистера Стоунекса о пакете, который был спрятан у вас дома. Вы продолжаете утверждать, что так оно и было?

– Да. Только он не был спрятан; я убрал его в буфет от греха подальше и не вскрывал, а о крови мне ничего не известно.

– Расскажите присяжным, что случилось в четыре часа, когда вы пришли в новый дом настоятеля.

– Прежде всего меня удивило, что он не отозвался на мой стук в парадную дверь. Там была записка: «Входите». Я дернул дверь, и – да – она оказалась незапертой. Я оторопел: такого никогда раньше не бывало. У кого бы, а уж у мистера Стоунекса двери были всегда на замке.

– Итак, вы вошли. Что случилось затем?

– Я, как всегда, выложил обед на стол. А потом увидел послание.

– А, знаменитое послание. Давайте-ка полностью проясним этот вопрос. При первой беседе оно не всплывало и вообще вы отрицали, что возвращались в дом в половине шестого. Впоследствии, когда мистер Эпплтон проинформировал полицию, что видел вас в это время у парадной двери, вы перестали запираться, но сослались на записку, обнаруженную вами в четыре. О пакете вы по-прежнему молчали. Затем при обыске у вас находят пакет, и вы сознаетесь, что взяли его, однако опять ссылаетесь на некое послание. Я правильно излагаю факты?

– Да, сэр. Я свалял дурака, не сказав вам правду сразу же, но я думал, мне никто не поверит. Уж очень это было похоже на вранье.

– Все зависит от этого послания. Оно у вас? Он широко открыл глаза.

– У меня?

– Ну да, да. Оно у вас, это знаменитое послание? Уходя, вы забрали его с собой?

– Нет, сэр. Как бы я мог, сэр?

– А вы не подумали о том, что оно послужит оправданием, если вас обвинят в присвоении имущества старого джентльмена?

– Я не мог, сэр. Оно было написано мелом на школьной доске.

– Ах вот как? Мелом на школьной доске? Что же, мистер Стоунекс учился читать и писать?

Присяжные и зрители засмеялись, но я к ним не присоединился. Внезапно я вспомнил инцидент, о котором до этого начисто забыл. Когда мы приступали к чаепитию, наш хозяин рассеянно стер надпись с грифельной доски, стоявшей на пристенном столике. Не значило ли это, что и весь рассказ Перкинса правдив?

Передо мной лежали все фрагменты головоломки, но я не мог составить из них картину. Прежде я выработал гипотезу с неизвестным братом, но как же тогда послание и пакет? Надпись мелом и пакет заставляли предположить, что мистер Стоунекс сам готовил ловушку для Перкинса. Я не исключал, что старый джентльмен на это способен, поскольку помнил, как он перед самым нашим уходом хладнокровно оправдывал возможность убийства. Однако жертвой пал он сам, и убийца, кто бы он ни был, кипел такой яростью, что до неузнаваемости изуродовал лицо покойника.

До неузнаваемости! Поразительная гипотеза пришла мне в голову. Она объясняла изуродованное лицо жертвы ненавистью между братьями. Она же позволяла понять, в какого рода ловушку заманили Перкинса и с какой целью это было сделано. Более того, я наконец сообразил, почему было так важно найти завещание, ибо я теперь уверился в том, что его-то мистер Стоунекс и искал.

С нескрываемым презрением коронер продолжал:

– Значит, вы действительно возвращались в половине шестого?

– Да, сэр. Я стучал много раз, но никто не откликнулся, а дверь в этот раз оказалась заперта. Так что я взял пакет домой. Когда же я услышал, что старый джентльмен найден убитым, я решил никому не говорить о пакете. Мне было страшно. Правда, пакет я не прятал. Просто отнес в кухню и положил в надежное место.

– Уйдя оттуда, где вы находились до десяти минут седьмого?

– Я пошел прямо домой, сэр. Со мной была жена – спросите ее, она подтвердит.

– Не сомневаюсь. Поскольку уж речь зашла о вашей жене, как долго вы состоите в браке?

– Почти четыре года, сэр.

– А сколько у вас детей?

– Четверо.

– Вам, должно быть, не хватает денег.

– Времена трудные, сэр.

– С каких пор вы носили мистеру Стоунексу обеды?

– Начал год назад, сэр.

– Вы слышали разговоры о том, что он богач?

– Да, сэр.

– И вам известно, что он всячески оберегал свой дом от грабителей?

– Да, сэр.

– Вы знакомы с этой женщиной – Баббош?

– Сэр, кто ж не знает тетушку Мег.

– Вы с ней судачили о мистере Стоунексе?

– Мы иногда говорили между собой о нем и его странностях.

– А не случалось ли вам обсуждать, как бы ей впустить вас в дом, чтобы вы могли ограбить старого джентльмена?

– Нет, сэр.

– Констебли, уведите его, – проговорил коронер, словно бы внезапно устав допрашивать Перкинса.

Следующим был я. Пока я пробирался на свидетельское место, Слэттери послал мне самую очаровательную из своих улыбок, а Остин сверлил меня взглядом, белый как мел и несчастный.

Когда я ответил на несколько вопросов и коронер меня поблагодарил, я добавил:

– С вашего разрешения, мистер Аттард, мне кажется, я мог бы предложить гипотезу, объясняющую все загадки этого дела.

Коронер явно удивился, но ответил очень любезно:

– И сам я, и, уверен, присяжные будем очень благодарны за помощь такого выдающегося ученого, как вы, доктор Куртин.

– Спасибо, мистер Аттард. Мне кажется, сержант был прав, когда предположил, что мистер Стоунекс вчера днем ожидал посетителя. Прежде всего: в разговоре со мной он упомянул, что ребенком играл в этом доме со своим братом.

Публика зашепталась, и коронер произнес:

Я живу в этом городе с рождения и никогда не слышал, чтобы у покойного был брат.

– Именно. Вот почему это замечание так важно; и я уверен, оно вырвалось у мистера Стоунекса невольно. Он проговорился, следуя своим мыслям.

– Вы хотите сказать, – спросил коронер с удивленным видом, – что у него был незаконный брат?

– Нет, мистер коронер. По-моему, этот брат был законный, хотя, возможно, сводный – от более раннего и тайного брака. Я предполагаю, что он был старше покойного и его сестры.