– Вышло, однако, что я рассчитал неправильно. Видя, как поступают с человеком, которого они, при всем к нему презрении, все же признали своим главой, горожане разъярились. В то же день озлобленная толпа явилась на Соборную площадь, чтобы его спасти. Снова мне пришлось приказать своим людям открыть огонь, и на этот раз несколько человек было ранено. Мне ясно, что в следующий раз горожане выступят организованней и большими силами, и тогда нам несдобровать. Так вот, сэр, что мне делать?

– Согласен, перед вами трудная дилемма. И что вы предприняли?

– Мне нужно найти способ избавиться от настоятеля, но сделать это таким образом, чтобы запятнать его в глазах горожан. Мне известно, что они презирают его за жадность и продажность, а в истории с Бергойном подозревают и нечто худшее. Необходимо напомнить им об этом. Тем или иным способом я должен отделить Фрита – общественного деятеля и символа сопротивления – от Фрита – презираемого частного лица. Необходимо его опозорить, выставив на общее обозрение его известные слабости. Я знаю, что Холлингрейк, казначей, злится на него за какую-то давнюю совместную затею. Нет врагов более жестоких и готовых к мести, чем прежние союзники – как и прежние любовники. Я велел негласно привести его ко мне.

– Господин казначей, – внезапно обратился он к Остину, отчего тот вздрогнул, – понимаете ли вы, что действия Фрита угрожают самому существованию фонда? В своей жажде чинов и богатства он, того и гляди, навлечет на ваши головы гнев парламента.

Меня немало утешила реакция Остина, который с открытым ртом уставился на старого джентльмена. Я справился лучше, чем он.

– Да что вы, – запротестовал я.– Неужели, по-вашему, Холлингрейк был замешан в это дело?

Хозяин не отрывал взгляда от Остина.

– Собор и все его человеколюбивые труды поставлены на карту этим азартным игроком, этим бессовестным негодяем, ограбившим собственную семью.

На лице Остина, воззрившегося на хозяина, был написан откровенный ужас, и я начал подозревать, что на самом деле он исполняет свою роль лучше, чем я. А что означали слова, будто Фрит ограбил свою семью? Я об этом ничего не знал.

– Я прошу, чтобы вы помогли мне с ним разобраться.

– Вы предполагаете, что существовал заговор? – воскликнул я.

Старик хозяин обратил ко мне холодный взгляд своих молодых глаз:

– Это оправдано ситуацией. Идет гражданская война; если я потеряю контроль над общественным порядком, может погибнуть множество народу. Кроме того, город перейдет в руки противника. В таких обстоятельствах вполне допустимо пожертвовать одной жизнью.

При этих так хладнокровно сказанных словах у меня по коже подрал мороз.

– Но кто однажды принял этот принцип, будет применять его снова и снова, – возразил я.– Всегда найдется оправдание тому, чтобы пожертвовать одной жизнью ради спасения многих.

– Иногда это бывает правильно, – бесстрастно произнес старик.

Его замечание меня поразило. Он, кажется, понял, о чем я думаю.

– В конце девятнадцатого века, ведя безопасное и удобное существование, трудно, наверное, поставить себя на место человека, вынужденного к решительным действиям, – сказал он.– Что бы вы сделали в таком случае, доктор Куртин: смирились с обстоятельствами и уступили город врагу? Или кинули кости, рискуя всем, что имеете?

– Не знаю.

– Отважиться на такой риск – это приключение, которому в жизни нет равных. Только так человек может почувствовать, что живет. Иначе он покойник, только не погребенный.

Произнося эти слова, он не спускал глаз с Остина, который с расстановкой кивал.

– А Холлингрейк понимал, в чем его приглашают участвовать? – спросил я.

Старый джентльмен обернулся и подарил меня восхищенным взглядом, словно я придумал новый поворот в игре. Затем он обратился к моему другу:

– Что скажете, Фиклинг? Вы так его играете, что должны лучше нас с Куртином понимать, чем он руководствовался. Догадывались вы, что заговор, в который вы ввязываетесь, закончится смертоубийством?

Остин с трудом выговорил:

– Да, догадывался. Хотя каким-то образом вытеснил это из своего сознания.

– Тогда, парень, играй роль, которую на себя взял! – взревел старый джентльмен. В миг он вновь преобразился в юного офицера и презрительным тоном произнес:

– Просто выполняйте то, что я говорю, а к самому делу вы не будете иметь отношения.

Остин смотрел на него, как кролик на удава.

– Так или иначе, – продолжал молодой офицер, – с ним должно быть покончено.

– С ним должно быть покончено, – повторил я и взглянул на Остина, который по-прежнему ел глазами своего мучителя.– Любопытная фраза.

Остин неспешно кивнул.

– В чем суть заговора? – спросил я. Оба обернулись.

– Нет-нет, – вскричал старый джентльмен, – вам до поры до времени лучше ничего не знать. Но обещаю, что очень скоро вам все станет ясно!

В то же мгновение высокие стоячие часы в углу издали скрипящие звуки, словно прочищали горло, и тягуче пробили первую четверть.

Хозяин посмотрел на Остина.

– Не может быть! – воскликнул тот и вынул свои часы.

– Они спешат, – пояснил мистер Стоунекс.– Уж не знаю почему – все остальные часы в доме идут точно.

Остин обратился ко мне:

– Который, по-твоему, теперь час? Я вынул часы:

– Без минуты или без двух пять.

– То же и на моих часах. – Он обернулся к старому джентльмену.– Я не хотел бы полностью пропустить вечерню. Куртин еще не слышал орган, а с завтрашнего дня такой возможности уже не будет.

– Тогда вы можете уйти в половине шестого и застать конец службы.– Затем хозяин поднял руку и заговорил тише: – Сейчас половина одиннадцатого в то фатальное утро. Я поваренок.– При этих словах он, казалось, уменьшился в размерах и еще больше помолодел, в глазах появилось наивно-испуганное выражение. Внезапно он с силой ударил кулаком по столу, так что подпрыгнула посуда.– Вдруг кто-то заколотил в парадную дверь.– Вздрогнув, как мальчик-слуга, он робко двинулся туда.

У двери он выпрямился и снова сделался офицером. Рассказчик начал занимать меня больше, чем история, которую он излагал: слишком расходилась эта темпераментная, экспансивная личность с образом одинокого скряги, нарисованным Куитрегардом.

– Мальчик, где мои солдаты?

Съежившись от страха, мальчик пролепетал:

– В кухне, ваша честь.

– Позови их.

Мальчик торопливо засеменил туда. У двери он обернулся и словно бы вырос и растолстел; он вошел в комнату шаркающей походкой, со слегка пристыженным видом, одной рукой вытирая рот, а другой теребя прядь волос на лбу.

– Слушаю, сэр.

Каким-то чудом старый джентльмен вызвал и его напарника: поменьше ростом, но такого же пьяного. Офицер рявкнул:

– А где третий?

Солдат повернулся к своему невидимому напарнику, пожал плечами и ответил:

– Стоит на посту, ваша милость, как вы изволили приказать, у задних ворот.

– Отлично. А теперь слушайте внимательно. Армияроялистов приближается, чтобы атаковать наши позиции.

– Это вы придумали? – спросил я.

– От первого слова до последнего, – бросил хозяин через плечо.– Однако слухи такие шли, и им, похоже, верили.– Он продолжал: – У нас нет надежды удержать город, поэтому мы немедленно передислоцируемся в деревню, в нескольких милях от Турчестера; оттуда можно контролировать единственный мост через реку. Если мы сумеем там укрепиться, у парламента будет хорошая возможность отвоевать Турчестер. Деревня называется Комптон-Монахорум.– Старый джентльмен примолк и многозначительно посмотрел на меня.