Когда каноники приблизились к перекрестию, в темноте перед ними внезапно вырисовался какой-то гигантский предмет. Даже поняв, что видят леса, которые рухнули и лежат кучей досок и щепок, они не совсем оправились от испуга. Выяснилась причина грохота, который слышался в окрестностях собора. Подойдя ближе и подняв фонари, они заметили лужицу темной густой жидкости, сочившейся из-под сломанной балки. Они прислушались и убедились, что звуки, похожие на человеческий голос, на самом деле вызваны ветром. В остальном в соборе было тихо. Лимбрик поделился со своими спутниками предчувствием, что под обломками обнаружится тело их коллеги. Также именно он первым обратил внимание на поразительный факт: нигде не было ни следа мраморной плиты, помещенной на леса накануне вечером. Лимбрик осветил фонарем стену, куда собирались вставить плиту, и – о чудо! – она оказалась на предназначенном для нее месте, высоко над их головами. Каноники смотрели и не верили собственным глазам. Плита была аккуратно установлена в подготовленное углубление, и швы вокруг заделаны.

Лимбрик послал за своими работниками, и два часа ушло на разборку кучи деревянных обломков. Тут наконец вспомнили, что Гамбрилл не показывался с самого начала грозы. Лимбрик поспешил к нему домой и узнал, что жена мастера видела его в последний раз предыдущим вечером, около девяти. Она предполагала, что он наблюдает за собором, опасаясь за его сохранность во время бури; теперь же она встревожилась.

Когда Лимбрик возвратился с этими новостями в собор, остаток упавших лесов убрали и под ним обнаружилось тело. Оно было так жестоко изуродовано, что Бергойна узнали только по одеянию каноника, цепи – атрибуту казначейской должности – и ключу от западной двери, который Бергойн взял в доме Клаггетта. Лимбрик поделился с Фритом (их взаимопонимание росло на глазах) своими подозрениями: не сбежал ли Гамбрилл потому, что он убил Бергойна. В тот день Гамбрилл не появился, и в городе его больше никогда не видели. Бегство было сочтено доказательством его вины. Причиной убийства стало грозившее ему разоблачение.

– Яне понял, – возразил доктор Систерсон. – Какого разоблачения боялся Гамбрилл?

– У доктора Шелдрика есть на этот счет теория. Лимбрик подсказал Фриту, что ключом могут послужить казначейские счета, которые вел Бергойн; в них содержались данные по работам, выполнявшимся Гамбриллом. Эти двое взломали кабинет Бергойна, нашли счета, изучили и через несколько дней выступили с заявлением, что, сравнивая их со счетами за фактически выполненную работу, пришли к выводу: Гамбрилл растратил часть средств, предназначенных для содержания собора.

– Это довольно просто, как мне кажется, – проговорил доктор Систерсон.

– Но вы сказали, у доктора Шелдрика имеется теория, – заметила миссис Локард. – Значит, он это объяснение не принял?

– Он утверждает, что Фрит убедил Лимбрика фальсифицировать счета Бергойна, чтобы свалить на Гамбрилла всю вину.

– В то время как сам Фрит втянул Гамбрилла в хищение денег фонда? – предположил доктор Систерсон.

– Именно. Кстати, правильный термин, я думаю, – присвоение. Вот потому-то ему и удалось подговорить Гамбрилла, чтобы он убил Бергойна.

– Благие небеса! А есть ли этому какое-нибудь подтверждение?

– Только косвенное. Эта теория не противоречит фактам, и Фрит, как кажется, был на такое способен.

– Способен толкнуть человека на убийство! – воскликнула миссис Локард.– Вы слишком низкого мнения о человеческой натуре, доктор Куртин.

Я опешил.

– Согласно историческим материалам, он показал себя жадным и бессовестным человеком, когда подделал документ с целью кражи собственности фонда.

– Даже если это правда, до убийства тут далеко.– Миссис Локард улыбнулась.– И еще меня смущает роль, которую доктор Шелдрик приписывает каменщику. Разве гордый и добросовестный человек, которого вы описали, стал бы обкрадывать свой любимый собор, даже при всей его неприязни к каноникам?

– Но кто-то же убил Бергойна.

– Если это был Гамбрилл, – сказал доктор Систерсон, – думаю, деньги тут ни при чем. Мы знаем о нем одно: он любил собор и считал, что Бергойн собирается его разрушить.

– Фрит и Лимбрик убедили окружающих, что убийца, скорее всего, Гамбрилл, – продолжал я.– Оставалась только одна загадка: как попала на свое место мемориальная плита. Лимбрик и мастеровые, работавшие в соборе накануне, уверяли, что в одиночку с ней бы никто не справился. Горожане решили меж собой, что не иначе как Гамбриллу помогал сам дьявол.

– Что ж, это кажется единственным рациональным объяснением, – улыбнулась миссис Локард.– Мне непонятно одно: почему он бежал из города?

– Меня это тоже озадачило, – кивнул доктор Систерсон.– Смерть Бергойна вполне могла сойти за несчастный случай, и если бы Гамбрилл спокойно вернулся домой, никто бы не узнал, что он тут замешан.

– Оставить жену и маленьких детей! – негромко воскликнула миссис Локард, бросая взгляд на спящего у нее на коленях ребенка.– Поступок из ряда вон выходящий.

– Согласен, это странно, – отозвался я.

– Доктор Шелдрик холостяк, вот он об этом и не подумал, – вмешалась миссис Систерсон.

Ее муж хмыкнул:

– А меня так и подмывает сказать, что это дети Гамбрилла и довели.– Мы улыбнулись, и он продолжил: – Кстати, доктор Шелдрик поведал, что стало в дальнейшем с Лимбриком?

– Он взял на себя дела Гамбрилла и стал их вести от имени его вдовы.

– Правда? А вдова и дети – какова их судьба?

– Через несколько лет она обратилась к судебным властям с просьбой признать ее мужа умершим, и после долгих проволочек это было сделано.

– И Лимбрик на ней женился? – спросила миссис Локард.

– Весьма проницательное предположение, если мне позволено будет так сказать. Похоже, что за предыдущие годы она прижила с ним нескольких детей.

– Мне кажется, он сыграл в этой истории решающую роль.

– Возможно ли, – предположил доктор Систерсон, – что Лимбрик под маской миротворца подогревал вражду между Бергойном и Гамбриллом?

– Подозреваете, он сам приложил руку к смерти Бергойна? Не исключено; однако доктор Шелдрик даже не упоминает эту гипотезу среди тех, которые рассматривались, а ведь семья покойного приложила массу усилий, чтобы выяснить истину. Племянник Бергойна, молодой человек по имени Уиллоуби Бергойн, две недели провел в Турчестере, пытаясь до чего-нибудь докопаться. Он знал, разумеется, что его дядя не со всеми в капитуле ладил, но свидетельств, достаточных для обвинения, так и не нашлось.

Мы еще несколько минут строили догадки и предположения, но затем гул соборного колокола напомнил, что час уже очень поздний. Доктор Систерсон спросил, не соглашусь ли я проводить миссис Локард к дому настоятеля, и я, несмотря на ее возражения, с удовольствием взял на себя эту обязанность. Мы вышли на площадь и всю короткую дорогу говорили о докторе Систерсоне, его жене и их очевидном счастье.

Когда мы приближались к дому настоятеля, моя спутница сказала:

– Ваша история каноника Бергойна просто зачаровала меня. В вашем пересказе она ожила. Вы, наверное, замечательный преподаватель.

– Насчет этого не знаю, но я действительно стараюсь оживить прошлое. Мне кажется важным донести до молодежи, что наши предшественники тоже были живыми людьми, со своими страстями и страхами.

– И все же мы не можем быть до конца уверены, что каноник Бергойн обладал такой благородной душой, как утверждает доктор Шелдрик, а заместитель настоятеля Фрит был таким чудовищем?

– Абсолютно уверены – нет. Но если все свидетельства бьют в одну точку, тогда можно говорить о достаточной степени уверенности.

– Не кажется ли вам, что, рассуждая о людях прошлого, мы читаем в них свои собственные желания, ибо мы заблуждающиеся смертные и не способны судить беспристрастно?

– Такая опасность действительно существует. Единственная защита от этого – понимать себя и делать поправку на свою предвзятость.

– Такова, без сомнения, стезя мудрости, – с улыбкой произнесла миссис Локард.– Но ей не так-то легко следовать.