В эти же дни на том же "Мосфильме" Михаил Швейцер снимает фильм "Бегство мистера Мак-Кинли". Одну из ролей в нем исполняет патриарх советского кинематографа Борис Бабочкин. Однако сам актер сниматься в нем не очень хочет, о чем откровенно признается в своем дневнике: "С 20-го по 30-е сентября я должен сняться у Швейцера, зачем мне это нужно — не знаю. Опять попаду в тот страшный темп, который сведет меня в могилу непременно. Я еще ничего об этой роли не думал. Не смыться ли, пока договор не подписан?.."

26 сентября Золотухин из Риги (там продолжала гастроли "Таганка") отправился в Запорожье, где ленфильмовский режиссер Иосиф Хейфиц должен был начать натурные съемки фильма "Единственная". Причем главреж "Таганки" Юрий Любимов отпустил Золотухина только после того, как тот сумел найти себе подмену в театре — он уговорил сделать это Владимира Высоцкого. Но, прежде чем допустить его до сцены, Любимов прочел Высоцкому очередную лекцию: мол, вы, сударь, не смогли пройти испытание медными трубами, написали всего лишь несколько приличных песен, а гонору — выше некуда и т. д. и т. п. Высоцкий нашел в себе силы выслушать эти нравоучения молча, поскольку об этом его попросил Золотухин.

В конце сентября обряд крещения прошла актриса Елена Коренева. Двое крестных и матушка Софья повезли ее креститься под Загорск, в церковь Преподобного Сергия Радонежского, к архимандриту Герману. Всю дорогу Елена учила наизусть "Символ веры" и "Отче наш" и, как ни странно, выучила их, хотя в обоих было много старославянского текста. Видимо, сказалась актерская закваска.

Однако, оказавшись на месте, женщинам пришлось четыре (!) часа ждать, пока отец Герман освободится — он помогал женщинам месить тесто для просфорок. Первой не выдержала долгого ожидания Коренева, у которой от голода начало сосать под ложечкой. Она повернулась к крестной и шепнула ей на ухо: "Кажется, про нас забыли. Может, пошлем все к чер…". Но договорить она не успела — перед ее носом тут же вырос указательный перст крестной.

Уже когда обряд крещения был закончен и женщины возвращались в Москву, матушка Софья объяснила Кореневой причину их долгого ожидания: дескать, отец Герман таким образом специально проверяет, испытывает, готов ли человек к столь священному действию, как крещение. "Бывает, весь день люди ждут, а он их обратно отсылает. А тебя принял", — закончила свою речь тетушка.

Из Загорска Коренева приехала к матери Андрея Кончаловского Наталье Петровне на Николину Гору. Мать режиссера специально по этому случаю испекла пирог, зажгла свечи и пригласила всех прибывших к столу. После чего поздравила Елену с началом новой жизни — со вторым рождением.

Продолжается финальный матч претендентов на шахматную корону, в котором участвуют Анатолий Карпов и Виктор Корчной. Несмотря на то, что оба шахматиста представляют одно государство, симпатии властей предержащих целиком и полностью на стороне Карпова.

Сделано все для того, чтобы лишить Корчного даже мало-мальской поддержки: например, симпатизировавшего ему Василия Смыслова отправили на время матча подальше от Москвы в командировку. В зале сидели в основном болельщики Карпова, которые громко аплодировали своему кумиру, а Корчного освистывали. В такой обстановке Карпов чувствовал себя как король: он мог позволить себе опоздать на 13 минут на доигрывание, перестал подниматься со стула при традиционном рукопожатии и т. д. Говорят, даже судью матча бельгийца О'Келли обработали как надо: он во всем потакал Карпову. Как вспоминает В. Корчной, "помню, во время 5-й партии, в лучшем для меня положении, я думал над ходом. Карпов встал над доской и вперился в меня взглядом. Так он часто делает… Ситуация была неприятная, но уже знакомая мне. Я обратился к нему с заготовленным вопросом: "Вы что-то хотите сказать?" — "Нет-нет", — ответил Карпов и отошел. Тут же подошел О'Келли (я продолжал думать над ходом): "Карпов жалуется, что вы разговариваете с ним во время партии". Он стал сообщником Карпова! Подумать только, сперва Карпов, а за ним судья мешали мне обдумывать ход!.."

К 28 сентября Карпов уже вел в матче со счетом 2:0.

В воскресенье, 29 сентября, в Измайловском парке Москвы состоялась новая выставка художников-неконформистов. Как мы помним, ровно две недели назад точно такое же мероприятие должно было произойти на пустыре возле Профсоюзной улицы, но власти отрядили туда бульдозеры. Шум после этого вышел такой грандиозный, что эхо его разнеслось далеко за пределы Союза. Советские власти, не ожидавшие такого резонанса, растерялись. Поэтому, когда разогнанные художники пригрозили в конце сентября устроить вторую выставку, им неожиданно пошли навстречу и выделили место уже не на пустыре у черта на куличках, а в цивильном парке в Измайлове. Туда принесли свои работы 72 художника (на Профсоюзной их было чуть больше двадцати). За несколько часов работы выставки ее посетили около 15 тысяч человек. Но самым главным посетителем в тот день оказался сам шеф КГБ Юрий Андропов, который в течение часа обходил выставленные там картины и даже имел беседу с несколькими представителями советского андеграунда. Естественно, все понимали, что это показательная акция со стороны Кремля, но все равно — душу грело.

Забегая вперед скажу, что многим участникам и организаторам той выставки ничто не сошло с рук. К примеру, художнику Юрию Жарких какие-то подонки сожгут ноги химикалиями, другой неконформист — питерец Евгений Рухин — погибнет при невыясненных обстоятельствах в своей мастерской. Оскара Рабина и Александра Глезера лишат советского гражданства и т. д. и т. п.

В донских степях продолжаются съемки фильма "Они сражались за Родину". Вот как вспоминает о них один из самых молодых участников — актер Андрей Ростоцкий:

"Съемки были опасные, но в силу молодости я не знал страха. Скорее, было тяжело физически: донская степь, ни единого кустика, изнуряющее солнце, когда в тени 40 градусов.

Рядом с нами постоянно работали саперы: они извлекли более 60 килограммов взрывчатки, оставшейся после войны. Находили и человеческие останки. Никогда не забуду, когда у меня в руках развалилась берцовая кость и из нее выпала пуля. Был случай, когда один из артистов прилег поспать прямо в окопе: ворочался, ворочался — смотрит, какая-то банка под ним. А это — мина. Как-то один из танков, не услышав команды второго режиссера Владимира Досталя, не остановился, а пошел на полном ходу на массовку. Седины ему прибавили и кадры, где меня "давил" немецкий танк. Кстати, это был мой первый самостоятельный трюк в кино, и за него по договору, где говорилось, что съемочная группа никакой ответственности за мою жизнь не несет, мне выплатили хорошие по тем временам деньги — 50 рублей…"

В последние дни сентября снимали эпизод, где бойцы стоят в строю с полковым знаменем. Самым низеньким из актеров оказался Василий Шукшин, который на фоне высоких коллег — например Вячеслава Тихонова и Георгия Буркова — "выпадал" из кадра. Стали думать, как это дело исправить. И придумали соорудить для Шукшина специальную подставочку, на которую он должен был вставать ногами, а оператор снимал бы его только по грудь. После съемок Шукшин упросил мастера, соорудившего эту подставочку, подарить ее ему. Он даже имя ей ласковое придумал — "шукшиночка". Однако увезти ее домой Шукшину было уже не суждено — жить Василию Макаровичу оставалось всего лишь несколько дней.

30 сентября из Советского Союза уезжали Эдуард Лимонов и Елена Щапова. По иронии судьбы, их путь лежал в Вену, где после войны работал комендантом города отец Елены Сергей Козлов. Вместе с ними в том же самолете из страны улетали еще несколько "отъезжантов": художник Бахчанян с женой, писатель Юрий Мамлеев и журналист Суслов из "Литературной газеты". Как вспоминает сама Щапова, она уезжала на чужбину практически налегке: с. ней был всего лишь маленький чемоданчик с фотографиями и вечерними платьями (в свое время она работала моделью у Вячеслава Зайцева).